Игорь Антов - Крым. Пирамида времени

И вот теперь Михаил Афанасьевич Булгаков сидит в нескольких шагах от нее на коктебельском пляже. Вот он, лукавый киевлянин, советский комедиограф и трагик, мистик и бытописатель, великий романист, властитель дум, настоящий мастер, во плоти и крови. Пока что бронзовый только от загара, но уже, наверное, подумывающий о том самом романе, за который его будут любить несколько поколений, десятки миллионов совершенно разных людей.

И почему-то не нашлась Таня, с какими словами к нему подойти и о чем порасспросить. А ведь, когда читала его книги в юности, то многое отдала бы за такую возможность. И вот, теперь не нашлась. Впрочем, ситуация для знакомства и разговоров не самая удобная. Рядом с Михаилом Афанасьевичем — жена. А рядом с Таней, — Андрей.

Странное дело. Когда Таня впервые увидела Андрея, он показался ей довольно симпатичным парнем, но не более. Самым обыкновенным, каких тысячи. Михалыч был хоть и староват, но куда более ярок. Таня однажды подумала, что если бы Андрей попытался познакомиться с ней на улице в Киеве, то, пожалуй, отшила бы. И все-таки ей было уютно сидеть с ним, в той комнате со старыми журналами, задавать вопросы и получать энциклопедически точные, но без занудства, ответы. В Андрее вырисовывался, как отметила она еще тогда, в коттедже Глеба Сергеевича, особый сорт надежности. Это была не героическая надежность мачо, готового пристрелить любого козла на пути изяшных ножек подруги, а какая-то совершенно другая, непоказная, домашняя — надежность человека, от которого можно не опасаться агрессии. Которому можно доверять. Спокойный, уравновешенный, увлеченный работой. Мягковат, разве что. Без напора, куража, что ли. Так казалось в коттедже.

Бурные лесные сутки в бурном двадцатом году стали для Тани потрясением. Ошеломила не только обратная сторона блестящей Михалычевой медали, не только смерть бедолаги Грюнберга и жуткое бегство от стаи озверевших мужиков. Ошеломил и Андрей. Что стоило ему тогда отсидеться в кустах? Ведь гранаты гранатами, но все-таки один против целой толпы, больше десяти человек с винтовками, разгоряченных, злых. Опытных вояк, должно быть, — в конце многолетней жесточайшей войны! И ведь вылез, остановил, повязал. Один. Получается, ради нее? Он так и крикнул тогда солдатам.

Но вот что странно, после того случая Андрей был по-прежнему ровным, дружелюбным, корректным. Никаких прав на нее, Таню, не предъявлял. Он очень мягко флиртовал, был предупредителен, но не сделал даже ни одной попытки чмокнуть в щечку.

А ведь Михалыч когда-то пару раз намекал на какие-то «хождения по бабам», осуществлявшиеся Андреем совсем недавно. Да и на многочисленных нимф Коктебеля Андрей посматривал с явным интересом. Можно сказать, с аппетитом. На мужиков если и смотрел, то хладнокровнее, суше, без заметной половой заинтересованности.

На нее, Таню, Андрей то и дело бросал короткие и долгие взгляды, в основном украдкой. Поглядывал, и даже, как показалось Тане, гораздо чаще, чем на кого бы то ни было на коктебельском пляже, хотя недостатка в сексапильных полураздетых и совсем раздетых женщинах тут не было. С особым удовлетворением отметила Таня, что Андрей заглядывался чаще даже не на то, как прорисовываются ее темные соски сквозь тонкую ткань, и не на стройные Танины бедра, а просто смотрел подолгу на ее профиль, когда сидела на пляже и глядела в море. Или — она это чувствовала — на затылок и шею, когда сидел позади нее. Иногда и прямо в лицо, в глаза. Не успускал моментов сосредоточенно впериться глазами в какой-нибудь случайно приоткрывшийся взмахом покрывала интимный участок, но и не ограничивался интересом только к таким участкам, даже если на Тане оставались из одежды только трусики. И, поглядывая на упруго придавленный шарик груди, который выглядывал молочно-белой округлостью из-под торса Тани, загорающей на животе, Андрей подолгу задерживал взгляд на ее щеке и прикрытых веках. Это было приятно, черт возьми! По-настоящему красивая женщина — это такая женщина, при взгляде на которую, когда она обнажена, мужчина смотрит на лицо.

На пляже Андрей оказался неожиданно красив телом, с великолепным рельефом торса, с крепкой спиной, с подтянутым животом, с четко прорисованными грудными и плечевыми мышцами, не столь очевидными под рубашкой. Это зрелище для Тани отравлялось только взглядами пляжных дам, поглядывавших на Андрея с самым пошлым интересом.

Сегодня Андрей уехал рано утром. Через хозяйку передал, что отправился по срочном делу в Феодосию. Таня заскучала. В крохотной грязной кафешке не было свободных мест, и она уселась, как это было принято здесь в таких случаях, прямо на землю с купленной за три копейки чашкой великолепного «кара-каве» — черного кофе.

В Коктебеле жило совсем мало татар, но на базарчике их собиралось порядочно, приезжали из соседних сел, и не только по торговым делам. Сегодня она снова наблюдала, как рослый красивый татарин лет тридцати, щеголевато одетый в костюм с элементами татарского национального, настойчиво ухаживал за энергичной москвичкой спортивного телосложения, очень самоуверенной, но благосклонно принимавшей знаки его внимания. Таня была свидетельницей их флирта уже в третий раз и вспоминала то виденные на турецком курорте эпизоды, то серию публикаций «Комсомольской правды» о знойных южных мачо, читанную недавно.

Из сообщений на интернет-форумах:

«Мария: …Моя сестра влюбилась в турка после своего отпуска в Турции. Он там работал в отеле каким-то тренером. Она летала уже второй раз к нему, и теперь он у нас в гостях! Я и наша семья порсто в шоке, так как они строят планы на будущее! Он в 31 год не имеет ни образования, ни денег… Я уверена, что моя сестра совершает ошибку, а она говорит, что у них любовь…».

«Неизвестная: …Восточные мужчины — турки, арабы — это сильно действующие наркотики. После первого глотка сносит башню. Они действительно другие. Мягкие и сладкие, но в то же время настоящие мужики, этакие мачо. Контраст с русскими офигительный — и не в пользу последних. Уже пятый год, как я подсела на арабов. Их, кстати, и в России хватает. Русских как мужчин больше не воспринимаю. Спать с ними не могу — испытываю физическое отвращение. Полтора года назад нашла именно то, что нужно, — он из Туниса…».

«Юлия: …Даже если он (египтянин) заводит 20 (40) романов в год, каждую он любит до самозабвения всю ту неделю (две), на которую девушка приехала отдохнуть. И все эти восточные джигиты говорят своим избранницам: „Ты — звезда моего неба“, „Ты — луна моей вселенной“. И у девушек вырастают крылья. И возвращается к себе в дыру (или даже в столицу) какая-нибудь дурнушка, которая знает, как она может нравиться, и начинает идти с высоко поднятой головой и уверенной в себе, а не забитой серой мышкой».

«Алексей: …Каждый день одна и та же картина: к вновь прибывшим молодым россиянкам на пляже подсаживаются аниматоры и кто-нибудь еще из обслуги и заводят „разговор“. Сказать, чтобы девушки млели — не сказать ничего. Ни один раз (!!!) за 10 дней турки не обламывались — всегда последующий поход на дискотеку оборачивался постелью, а затем полным игнорированием объекта „страсти“. Как сказал в разговоре один из „съемщиков“, его цель — 150 русских девок за сезон…».

«Неизвестная: …Друзья зовут его Земаа или Азим. Высокий, около 1 м 85 см, привлекательный. Работает массажистом в различных Health Clubs Хургады… Он очень хороший собеседник. Но говорит только ложь с целью завлечь тебя в постель. Умеет выглядеть очень расстроенным, чтобы сподвигнуть вас расстаться с деньгами… Он будет говорить, что благодарен Богу, что нашел вас, и что хочет провести остаток жизни с вами… Он очень плохой любовник. Когда он с вами в постели, он думает только о себе…»

Из письма читательницы в газете «Комсомольская правда в Украине»:

«Березка: Мне 27 лет, русская. Я бывала в Тунисе, Турции (аж дважды), Египте. Самые классные любовники — это турки и арабы! Скажу даже больше — после секса с турком мне кажется, что русские мужчины вообще сексом заниматься не умеют… сильно уж отстают. Многие даже массаж делать не умеют и не хотят! Комплименты вообще не говорят. В общем, учиться надо нашим мужчинам у турок и арабов!».

Таня так увлеклась воспоминаниями о виденном и читанном, что не заметила, как татарин с москвичкой исчезли из виду. Она сидела под крохотным деревцем, мимо проходили болгары или татары-торговцы и курортники-покупатели, иногда какой-нибудь татарин обращался к ней с предложением, видимо, что-то купить, протягивал корзинки черешни и других вкусностей, но Таня ушла в себя, растворившись в мыслях и полуденном мареве коктебельской полупустыни.

Перед ней остановилась какая-то женщина, и так осталась стоять, неподвижно. Затем наклонилась, всматриваясь в Танино лицо, и вдруг всплеснула руками, отчего из ее сумки вылетел бумажных сверточек, шлепнулся в пыль, и из свертка выкатился клубочек белых ниток. Таня от неожиданности вздрогнула, подняла голову и натолкнулась на черные очи в лунообразном пухленьком красивом лице, на дородную фигуру дамы лет сорока. Черноглазая женщина в это самое мгновение вскрикнула:

— Таня?!

Таня смотрела, не узнавая. Что-то знакомое было в глазах этой дамы, но что?

— Танечка, неужели это вы? Не могу поверить. Этого просто не может быть!

Таня все никак не могла вспомнить, где же она могла видеть эти глаза. Ясно, что где-то здесь, в этом параллельном мире, а не в своей прежней жизни. Забронзовевших женщин этой эпохи она визуально не помнила, за исключением Айседоры Дункан, Анны Ахматовой и Любови Орловой. А личных знакомых в этом мире, где она была гостем, набралось не так уж много. Кто же это?..

— Танечка, я Эсфирь! Эстер! Помните? Феодосия, четырнадцатый год.

Точно. Это же она. Просто располнела, добавились морщинки, вот и все. В последний раз они виделись у памятника Александру Третьему в Феодосии, когда все вокруг говорили о войне, и сама Эстер тоже. Ну, конечно, это же Эстер!

— Ну, конечно! Вы меня не помните! Прошло лет десять. Ну да, десять лет, даже больше.

— Я помню вас, Эстер. Помню наше прощание летом четырнадцатого в Феодосии. Здравствуйте, Эстер. Вы хорошо выглядите.

— Я изменилась, знаю. Увы! Годы, страшные годы! Вдвойне, втройне страшные годы. Я тогда говорила вам, как боюсь войну, у меня было предчувствие, но даже я, даже я не предполагала, что будет такое… Но как вы?! Как вам удалось? Ведь это же немыслимо, Танечка!!

Таня немного растерялась:

— Что немыслимо?

— Вы совсем такая же, как тогда. Вы совсем не изменились. Я смотрю на вас и не верю своим глазам. Как вам это удалось, Танечка? Никого из моих знакомых не пощадило время. А вы точно так же красивы, как тогда перед войной… Боже мой, как же это?

Эстер была в состоянии, близком к панике. Таня тоже чувствовала ккую-то безотчетную тревогу, замешательство, растеряннось. Ей казалось, что неестественная молодость выдает ее с головой, и было неудобно перед этой женщиной со следами — хотя и яркими — былой красоты. Эстер оставалась все еще привлекательной женщиной, но 11 лет оставили четкий отпечаток на ее внешности. Надо как-то ее успокоить.

— Эстер, вам показалось. Я, конечно, хорошо сохранилась, но пара морщинок все-таки добавилась. Поверьте, просто вы ведь меня не видели столько лет. Вам, наверное, все с того времени, все, что до войны, кажется прекрасным, и я тогдашняя, может быть, кажусь красивее, чем была на самом деле, — Таня мысленно похвалила себя за этот удачный довод.

Он подействовал, видимо. Эстер стала поспокойней, улыбнулась приветливо, поправила одним движением высокую прическу:

— Танечка, вы сейчас расположились в Коктебеле? Или проездом?

— В Коктебеле. Отдыхаю.

Эстер решительно взяла ее за руку и сказала:

— Едемте к нам! Я живу в Отузах. Это совсем рядом. Несколько верст. Муж пробудет еще два дня в Феодосии, а я возвращаюсь домой. Нас отвезет Меджид. Едемте же, я приглашаю вас в гости, я рада видеть вас, очень рада, Танечка! Вы мне напомнили такие чудесные дни. И сама вы такая чудесная!

Таня не стала долго раздумывать. Она засиделась в Коктебеле. Андрей уехал в Феодосию, как и муж Эстер. Таня попросила полчаса на сборы, и телега татарина Меджида доставила их в Отузы еще до того, как солнце начало цепляться за рожки-верхушки горного массива — кажется, Эчки-Дага.

Эстер жила в домике под черепичной крышей, уютно расположенном среди сада и виноградника. В комнатах висели неплохие картинки маслом, с изображением прибрежных скал Юго-Восточного Крыма. Обстановка напоминала респектабельные феодосийские квартиры начала века. Женщины вместе приготовили ужин и увлеченно проболтали весь вечер.