— Нет! Притом все произошло так быстро. А как ты успела узнать об этом?

— Меня постоянно мучило, что после смерти Лоры ты как бы выпала из нашего круга. Я навела справки и очень удивилась, узнав, что ты не окончила, как нам говорила Лора, Чикагский университет. Потом твои следы вообще затерялись. Мне стало интересно. Я узнала твой адрес. А когда подъехала к твоему дому, спохватилась, что идти с пустыми руками не совсем удобно. Поэтому повернула обратно и заехала в гипермаркет. Купила шампанское, торт. Около подъезда несколько человек громко обсуждали нападение на Зою из 32-й квартиры. Прости, но я репортер и должна быть в курсе всего, иначе чувствую себя некомфортно.

— А шарф ты тоже купила?

— Что? Шарф? Нет, это мой! Между прочим, от Нины Риччи. Красивый, правда?

Она замолчала, а Зоя не старалась поддержать разговор.

— Давай выпьем, наконец! — спохватилась Гелена.

— Что-то не хочется, — отозвалась Зоя.

— Ну немножко!

Зоя поднесла фужер к губам и сделала вид, что пьет. Гелена спокойно выпила шампанское и налила еще.

— Значит, ты окончательно решила отказаться от своей части наследства?

— Да, окончательно, — уверенно подтвердила Зоя. — Дочь за это называет меня сумасшедшей и грозит отправить в психбольницу.

— Заботливая у тебя дочь, — проговорила в задумчивости Ванышева. — Как я поняла, твой отказ мотивирован уверенностью, что на тебя покушался кто-то из наследников?

— Да. В день похорон Лоры меня едва не сбила машина, а сегодня… сама видишь…

— Что ж, в данной ситуации уговаривать я нахожу излишним и даже опасным. А вдруг ты права? В конце концов жила же ты без денег Лоры.

— Как и ты, — осмелела Зоя.

Гелена сухо улыбнулась и, поднявшись, стала прощаться. Оглядев напоследок комнату, открыла сумку, вынула несколько купюр и протянула их Зое.

— На стол не кладу, дочка заберет.

— Не надо! — отвела ее руку Зоя.

— Ладно тебе! В твоем положении, с располосованным животом, нечего из себя строить, — силой всунула она ей деньги и ушла.

В комнату заглянула Нина.

— Что, ушла? Шикарная тетка! Пахнет на несколько тысяч, — потянула она носом. — Ух ты, какой шарфик! — схватила она шарф, но Зоя ухватила его за другой конец.

— Не трогай! Это мой! — закричала она в исступлении. — Не трогай!

— Да ладно! Ого! Шампанское, торт! Ничего себе, такой торт рублей пятьсот стоит. Я отрежу себе и Васе по кусочку?

— Забирай весь! Только оставь меня в покое! — из последних сил крикнула Зоя.

— Ну отдыхай! Я свет потушу. Отдыхай!..

ГЛАВА 10

Когда в комнате был выключен свет, а шум, доносившийся из комнаты дочери, превратился в отдаленный, не действующий на нервы гул, Зоя вздохнула и погрузилась в легкое преддверие сна. Но приятное забытье длилось недолго. Противная, постоянно гонимая ею мысль, кто, в конце концов, виноват, что она оказалась в таком положении, вдруг потребовала немедленного разъяснения. Ей почему-то показалось, что именно сейчас откроется истина.

«Зачем копаться в прошлом? — попыталась воспротивиться Зоя наступавшим на нее, словно войско, воспоминаниям. — Изменить ничего нельзя, даже слова, даже мысли. Все останется в неприкосновенности. Прошлое неизменимо, и его результат — моя нынешняя жизнь».

Зоя совершила ошибку, она все же позволила приятному воспоминанию развернуть перед ней во всем блеске картину былого…

Послышался шум прибоя, раздались голоса гостей, которые допоздна засиделись с ее родителями на веранде… Но почти тут же шум прибоя сменился раскатами грома, сладкозвучные голоса гостей приняли непреклонный тон, а благоустроенная дача сменилась убогим домиком…

Зоя застонала, но было поздно. Утратив последние физические силы, она не смогла найти сил душевных, чтобы бороться с мерзкими картинами, которые всплывали в памяти, торопливо сменяя одна другую, словно боясь, что именно этот эпизод она не вспомнит, и он не заставит ее страдать еще глубже…


С того момента, как Зоя начала осознавать себя, она начала осознавать и исключительность своего положения. Если бы ее родители не изображали из себя ярых поборников равенства, Зою отдали бы в спецшколу. Там она была бы одной из многих, а в обычной районной школе она оказалась на положении советской принцессы. Директор по всем вопросам советовался с ее отцом. Когда мать приходила на родительские собрания, ее усаживали в президиум и обращались с просьбами помочь школе в решении насущных проблем. Родители шли навстречу, и Зоя была круглой отличницей. Но даже, если бы они отказывали в помощи, никто из учителей не посмел бы поставить Зое оценку ниже «пяти», разве что самый независимый — преподаватель физкультуры — рискнул бы на «пять» с минусом.

Так бы Зоя и окончила районную школу с золотой медалью и поступила без экзаменов в какой-нибудь институт, но одна из подруг матери внесла смятение в их семью.

Они отдыхали на море, на правительственной даче. Эта подруга приехала к ним в гости вместе со своей дочерью, которая была на два года старше Зои.

— О чем вы думаете? — с искренним выражением ужаса воскликнула она, приложив руки к щекам. — Неужели вы хотите, чтобы ваша Зоя окончила советский ВУЗ? Это же моветон! И что она будет делать, пардон, с советским образованием? В воздухе что-то носится… — доверительно шепнула она матери Зои. — Не могу сказать, что. Не знаю. Но мы с мужем настороже. Увы!.. Со стороны всем этим обывателям кажется, что мы катаемся, как сыр в масле. Катаемся, но в постоянной тревоге, чтобы сыр не порезали на мелкие кусочки, а масло не превратилось в прогорклый маргарин. Ничто, как говорится, не вечно. А дети! Пока мы в силах, пока занимаем высокое положение, дай бог, чтобы так оно было до пенсии, мы должны устроить их. Вот моя Леночка на следующий год оканчивает английскую спецшколу. Но даже здесь, на отдыхе, она занимается с репетиторами. Пришлось вывезти из Москвы двух профессоров. Один преподает ей английский, а другой — основы экономики. Мы хотим отправить ее в Йельский университет.

Теперь пришла очередь ужаснуться матери Зои.

— В США? Да вы с ума сошли! Отправить ребенка в чужую страну! Как она там будет одна?!

— Ну, не совсем одна. Муж похлопотал, и мое начальство было вынуждено пойти ему навстречу. Меня направят на три года в этот университет для сбора материала. Я же докторскую пишу, — рассмеялась от души нарядная дама, которая если и была способна написать докторскую, то только на тему «Какая тушь более стойко держится на ресницах при купании в бассейне с морской водой». — А что делать?! — отсмеявшись, воскликнула она. — Приходится! Зато моя дочь, а она у меня неглупая девочка, будет иметь отличное образование и, в случае чего, — наклонившись ближе к Зоиной матери, проговорила подруга, — она всегда найдет себе хорошую работу, даже за границей, а почему бы и нет? И достойного мужа.

Этот разговор глубоко запал в душу Свергиной-старшей. Вечером она передала его мужу. Тот замахал руками и думать запретил, чтобы Зоя получила образование за границей.

— Наша советская система высшего образования — лучшая в мире! — громко заявил он.

— Но ведь Зоя твоя дочь! — раздалось в ответ. — Пусть все остальные получают его, но только не она! Поговори, посоветуйся с теми, у кого дети уже учатся за границей. Будь повнимательней… — она смутилась, подыскивая слово, — к веяниям за кремлевской стеной.

— Да какие веяния?!

— Но ведь снимают же…

Свергин не нашел, что ответить. Не так давно сняли его приятеля. Причем мгновенно, как говорится, глазом моргнуть не успел. Утром пришел на работу в отличном настроении. Днем получил официальное уведомление об увольнении. Правда, его потом назначили на новое место, но за кремлевской стеной.

«А выехать за кремлевскую стену… — признался он Свергину в доверительной беседе, — так уж лучше в нее лечь!»

Когда вернулись в Москву, Свергин переговорил с теми, у кого дети учились за границей. Все в один голос заявили: «Отправляй дочь! Образование — это то, чего нельзя отнять!»

И Зою перевели в школу, где учились дети более высоких начальников, чем ее отец. Ей пришлось нелегко: во-первых, вдруг ни с того ни с сего стать одной из многих, а во-вторых, оказалось, что она, относительно требований этой школы, больше чем на тройку не тянет ни по одному предмету. Мама пришла в ужас и бросилась нанимать репетиторов. В этой же школе, только во втором классе, училась и Лора, тогда еще Чупрунова. Через год в класс Лоры перевели из обыкновенной школы дочь директора колбасного завода, Виту. Девочки подружились, и Лора иногда водила Виту на третий этаж, где учились старшеклассники, чтобы показать ей свою подругу Зою Свергину. Лора ужасно гордилась тем, что у нее такая взрослая подруга.

Зоя с честью оправдала материальные затраты родителей. Она за полгода догнала своих одноклассников и окончила школу с золотой медалью.

— Слава богу, умной оказалась девочка, — вытирала слезы мать на выпускном вечере.

Учиться Зою отправили в Чикагский университет. Мать не смогла добиться, чтобы ее по линии образования тоже послали туда, хотя бы на первые два года обучения дочери, но регулярные командировки через каждые три-четыре месяца ей были обещаны.

Университетская жизнь поглотила Зою. Она была такой насыщенной, интересной, что даже приезды матери становились в тягость. Не хотелось пропустить ни дня. Когда окончился первый год обучения и Зоя вернулась в Москву, только и было, что разговоров о Чикаго, об университете.

Наслушавшись рассказов старшей подруги, Лора тоже заявила родителям, что отправится учиться в Чикаго. Родители не имели ничего против. Но, когда пришло время, решили, что так далеко не стоит отправлять единственную дочь. Ограничились Сорбонной.

Во время каникул Зоя вновь ощутила свою исключительность. Она стала настоящей американкой. Джинсы, куртка, длинные распущенные волосы и сигарета.

Отдохнув с родителями на даче в Сочи, съездив в студенческий лагерь на озеро Балатон, Зоя вновь улетела в Чикаго. Когда закончился семестр, она стала ожидать приезда матери, но та, сославшись на срочную работу в Москве, пообещала, что приедет месяца через два. Начался следующий семестр. И вдруг Зою вызвали к декану. Она удивилась, но не придала этому особого значения. Войдя в деканат, она увидела незнакомого мужчину. Декан познакомил их. То, что он оказался русским, почему-то сразу смутило Зою. Когда они вышли в коридор, она спросила:

— Что-то случилось с моими родителями?

Петр Витальевич, так звали мужчину, положил ей руку на плечо и сказал несколько двусмысленно:

— И да, и нет. Дело в том, Зоя, — продолжил он, — что при сложившейся ситуации вам лучше всего будет вернуться на родину.

Слово «родина» резануло слух девушки. Оно несло в себе какой-то насильственный смысл. Оно не предлагало, а приказывало вернуться назад.

— Но что, что случилось?! — воскликнула Зоя. Из ее глаз уже готовы были брызнуть слезы.

— О, не беспокойтесь. Ваши родители живы и здоровы.

— Но тогда что?! — осмелев, принялась настаивать Зоя.

— Да вот, возникли некоторые осложнения по работе у твоего отца. Понимаешь?

— Ну и что?

— Как ну и что? Сняли его с работы. Да не просто сняли, а с треском полетел. Про мать и говорить нечего. Уже ничего не курирует, а курсирует из одной очереди за продуктами в другую. Теперь поняла?

— Поняла, — ответила, низко опустив голову Зоя. — Но я-то тут при чем? — устремила она исподлобья взгляд на Петра Витальевича.

— Обучение твое денег стоит. А теперь тебя сняли, так сказать, с баланса. Поэтому собирай вещи и завтра айда в Москву. Вот тебе билет, — всунул он в руки ошеломленной Зои конверт. — Давай-давай! — подтолкнул он ее в спину. — Завтра в два часа я буду у главного входа. Доставлю тебя в аэропорт. Только без шуток. Учиться ты здесь все равно не сможешь. У тебя гражданство советское. Так что в бега подаваться не советую, да и родителям ты так навредишь, что уже ничего не сможет спасти твоего отца.

— А вы полагаете, — ухватила его за рукав Зоя, — еще есть возможность все исправить… ну, вернуть, как было?..

— Несомненно! — он тогда лгал, это Зоя поняла, как только встретилась с родителями. Поправить уже было ничего нельзя. — Ты поезжай. А как все уладится, вернешься. Напиши заявление на имя ректора с просьбой об академическом отпуске и завтра передай мне. Я все устрою.

Зоя была настолько молода, что еще не утратила наивной веры в обещания, даваемые людьми. Она поблагодарила этого прожженного лгуна.

На следующий день он сопроводил ее в аэропорт, а ее заявление на имя ректора порвал на мелкие кусочки и выбросил в урну. Он знал, что Зоя никогда не вернется в университет.