— О, да вы заиндевели! Сейчас заедем в одно место. Отогреетесь.

Они подъехали к гостинице «Националь». Болгаринов предложил зайти в бар.

Пригубив рюмку коньяка, он, наконец, поинтересовался ее делом.

Зоя четко и кратко изложила свою просьбу.

— Понятно, — почесал Болгаринов бровь и прищурился. — Жаль вас, не скрою, — начал он. — Умная девушка, стремитесь получить хорошее образование… Это похвально. Чем же я могу вам помочь? — задумался он. — Отцу придется немного подождать, пока страсти улягутся. Потом мы его вернем. Но вот вам терять время негоже.

— Всеволод Степанович, помогите, умоляю! — протянула Зоя. — У вас самого дочери.

— В том-то и дело! Когда имеешь детей, надо быть вдвойне осторожным, — вскользь заметил он. — Ладно, Зоя, сейчас выпьем кофе, и я отвезу вас домой. А через недельку вы мне позвоните. Так же вечером. К тому времени я все выясню, договорились? — заглянул он ей в глаза.

Зоя с готовностью кивнула и улыбнулась:

— Значит, правду о вас говорят, что вы крутой, но справедливый.

Болгаринов усмехнулся.

— Ты мне верь, Зоя, и все будет хорошо.

Неделю спустя Зоя задержалась в институте. Она записалась в студенческий театр миниатюр, но пока только присутствовала на репетициях. Потихоньку выйдя из зала, она спустилась вниз к вахтеру и попросила разрешения позвонить. Вахтер с кем-то разговаривал, а потому махнул рукой. Зоя по памяти набрала номер.

— Здравствуйте, — начала она, ужасно нервничая.

— А, Зоенька, — сразу узнал ее Болгаринов, что показалось ей хорошим признаком. — Все выяснил, думаю, сумею помочь. Может, даже после Нового года вы сможете возобновить свое обучение. Но мне нужно кое-что уточнить. Это, как вы понимаете, не телефонный разговор.

— Да, конечно! Скажите, когда, куда? Я приду.

— Прямо не знаю, всю неделю страшно занят. А откладывать не хотелось бы. Знаете, что? — по голосу она поняла, что Болгаринов нашел выход. — Вы в субботу свободны?

— Да, конечно!

— Тогда в одиннадцать утра у Политехнического музея.

— Хорошо! Спасибо! Спасибо! — переливающимся от радости голосом повторяла Зоя.

«Вот это человек! — подумала она, с уважением кладя трубку, точно в ней еще оставались звуки его голоса. — Не побоялся. Пообещал и сделал!»


Без пятнадцати одиннадцать Зоя уже стояла у входа в Политехнический музей.

Болгаринов в короткой куртке на меху и джинсах, ловко сидящих на нем, появился в одиннадцать десять.

— Вы опять замерзли, — заметил он Зое. — Пойдемте!

Зоя было шагнула к двери музея, но Болгаринов потянул ее в другую сторону.

— В такое чудесное утро вы собираетесь вдыхать пыль веков и смотреть на выцветшие экспонаты. Да от них уже ничего не осталось — мираж один.

— Как это, ничего?

— А вы прикиньте, сколько миллионов людей в течение стольких столетий жадными глазами смотрят, ну, например, на ту же Мону Лизу. Взоры, впиваясь в каждый миллиметр картины, давно уже съели ее. Осталась лишь видимость. Висит табличка «Мона Лиза», и мы, помня ее образ по многочисленным репродукциям, просто воссоздаем его в своей памяти.

Зоя расхохоталась.

— По-вашему, в Лувре висит пустая рама с табличкой.

— Совершенно верно!

Они завернули за здание музея, где стояла машина Болгаринова. Он сам сел за руль, предложив Зое занять место рядом.

— Сейчас мы отправимся за город. Подышим хрустящим от мороза воздухом. А замерзнем, заглянем ко мне на дачу. Ну как, согласны?

— Конечно! — поспешно выразила свое согласие Зоя.

Сначала они заехали на дачу, но в дом заходить не стали. Болгаринов оставил машину во дворе, и они пошли бродить по лесу. Всеволод Степанович расспрашивал Зою об учебе в Чикаго. Интересовался, насколько отличаются американская и советская методики преподавания. Рассказывал, как сам учился в МГУ. Когда Зоя пожаловалась, что немного замерзла, предложил вернуться на дачу и перекусить.

Интерьер дачи понравился Зое: европейский дизайн, японская аппаратура.

— Жена любила тут бывать, вот и занималась обустройством. А теперь я один. Звал дочек поехать вместе с нами, но у них поход в театр всем классом. Они у меня общественницы. Театр, хоть и со вздохом сожаления, предпочли даче. Вы располагайтесь, — обратился Болгаринов к стоявшей в некотором смущении Зое.

Он сам накрыл на стол и пригласил свою гостью.

— Вот теперь мы можем выпить за ваше возвращение в Чикаго, — сказал он, разливая шампанское в бокалы.

У Зои перехватило дыхание, она только прижимала руки к груди и сияющими глазами смотрела на Болгаринова.

— Всеволод Степанович… вы… я… — она растерялась от переизбытка счастья. — Я вам так благодарна. Вы не представляете! А когда? — мгновенно осушив бокал и даже не почувствовав вкуса, спросила она. — Когда можно будет ехать?

— Осталось уладить небольшие формальности. Полагаю, что через месяц, — он внимательно посмотрел на Зою, — в крайнем случае, полтора.

— Вы волшебник! — воскликнула она и подставила свой бокал. — Хочу выпить за вас и пожелать вам здоровья и счастья!

Они выпили, и Всеволод Степанович неожиданно подставил свою щеку для поцелуя. Зоя рассмеялась и звонко чмокнула его. В ответ он взял ее за талию и попытался поцеловать в губы. Зоя вырвалась и в испуге прижалась к перилам лестницы.

Она целовалась только с Майклом. Но он такой красивый. Она каждый день во всякую свободную минуту смотрит на его фотографию и вспоминает его губы и нежный, ласковый, свежий, словно весенний ветерок, поцелуй… А этот Всеволод Степанович!.. «Да ему, наверное, все сорок».

— Что так отпрыгнула? — выражая свое явное неудовольствие, спросил Болгаринов. — Мне ведь не просто было добиться разрешения возобновить тебе учебу в США. Ты — не коллега, поэтому услугой за услугу отплатить не сможешь. Ты ко мне обратилась с просьбой, как женщина, я ее выполнил, вот и надо отблагодарить по-женски!

Зоя растерялась. Она боялась взглянуть на Болгаринова, не зная, как ей поступить.

«Если я сейчас уйду, он все повернет вспять, и я останусь в Москве. У меня не будет престижного штатовского диплома. Я никогда не увижу Майкла… — Добрая мысль пришла к ней: «Да пропади он пропадом, этот штатовский диплом. Наш не хуже. А Майкл?.. Ну целовались… Так он со многими целовался и до тебя, и после, а с Деборой даже…». Но добрую мысль затмила, как тогда решила Зоя, зрелая мысль: «За что ты держишься? Велика важность! На лбу у тебя об этом написано будет? Сейчас все козыри в твоих руках: молодость и красота. Пользуйся! Чего в Москве сидеть и киснуть с несчастными родителями? Твои родственники теперь — изгои! Жениха приличного не найдешь. Чувства чувствами, а видишь, как все может обернуться. Да и вообще, разве можно сравнить жизнь в Штатах с прозябанием здесь? Это раньше у тебя все было, а как доносишь последние американские шмотки, куда твой стиль денется? Станешь как все джинсы самопальные с рук покупать и курить «Мальборо», изготовленное в дружественной Польше. Действуй! Раскинь мозгами! Всеволод — вдовец. Для начала даже можно за него замуж выйти. Дача шикарная. Путевки всякие, одежда по-прежнему из спецмагазинов… А если ты его женой станешь, то он конечно же захочет, чтобы образование у тебя было самое лучшее. Короче, тебе дан шанс!..»

Прошло уже больше двадцати лет, но воспоминания на этом роковом месте резко оборвались… и Зоя пересохшими от волнения губами проговорила:

— Да, это был шанс из умной стать дурой. Я проявила себя. Показала судьбе, что я непроходимая идиотка. С тех пор она со мной так и обращается!.. — Зоя заворочалась под одеялом и тихо всплакнула. — За давностью лет даже преступления прощают, а вот совершенная глупость всегда с тобой.


Всеволод Степанович сел в кресло, всем своим видом показывая, что недоволен и разочарован детским поведением Зои.

— Но я… никогда… — она смотрела на него широко раскрытыми глазами.

Он чуть смутился. Что-то похожее на совесть?.. Нет, от нее давно следа не осталось в его душе. Что-то похожее на жалость? Отчасти, ведь у него тоже дочери. «А если с ними кто-нибудь так?.. — все же подумал он. — Ничего не поделаешь. Пусть отвечает! Раз отец — дурак, дочери, согласен, приходится нелегко. Не буду же я отказываться от такого удовольствия. Американская клубничка в краткую пору цветения! Надо же! У нее, оказывается, еще никто даже лепестки не оборвал. И я упущу?!» — его ладони стали горячими и липкими, не говоря уже об остальном.

Он подошел, крепко взял ее за руку и повел наверх. Повалил на кровать и стал жадно, с яростью целовать. Зое было противно и страшно. Потом он вдруг отодвинулся от нее, посмотрел пристально в глаза и сказал:

— Я тебя не принуждаю. Решай сама! Но запомни, в жизни за все надо платить! Это закон. И ты его не обойдешь.

Зоя, приподнявшись, смотрела на Болгаринова, с трудом сдерживая слезы.

— О чем тут думать? — встав с постели, пожал он плечами. — Шел бы разговор о крупной сумме… А так?.. Я ведь в принципе даром за тебя хлопотал, — говорил он, все более раздражаясь. — Ну что с тобой случится, если ты побудешь со мной? — наклонился он к ней, глядя прямо в глаза. — Конечно, если ты в монастырь собралась, тогда надо хранить свою непорочность. А если нет, то какая тебе разница, кто сделает первую ходку?

Зоя откинулась на постель.

— Что замерла, как мумия? — рассмеялся он. — Если согласна, раздевайся. Я насиловать тебя не собираюсь.

Зоя попросила закрыть шторы.

— Зачем? У тебя что, ноги кривые или груди обвислые? Раздевайся! Красоту нечего скрывать! — проговорил он и стал снимать с себя брюки.

Он навалился на Зою и зарычал, почувствовав ее тело…


Две недели спустя Зоя пришла к выводу, что Сева, теперь так она называла Болгаринова, когда они были наедине, влюбился в нее. Потому что он хотел ее каждый день. После работы он заезжал за ней в университет, она специально засиживалась в читальном зале, и вез на квартиру друзей-дипломатов, работающих в Венгрии. Он набрасывался на нее несчетное количество раз. Когда ей удавалось остаться с ним до утра, будил ее ночью, под утро, и была бы его воля, встречался с ней в каждый свой перерыв.

— Куда ты спешишь? — смеялась Зоя.

— Ты же уедешь, — отвечал он.

— Но я же вернусь, — игриво посматривая на изнемогающего под ее ласками важного чиновника, отвечала она.

Пролетел месяц. Зоя поинтересовалась, когда наконец будут завершены все формальности.

— Я же тебя сразу предупредил, что ждать придется месяц-полтора, — ответил он.

— Значит, еще две недели? — вздохнула Зоя.

— Мне это обидно слушать, — шутливо проговорил Всеволод Степанович. — Ты так торопишься покинуть меня.

— Нет! Что ты! Просто было бы спокойнее, если бы все уже было решено.

— А ты и будь спокойна. Все и так уже решено, — сказал он и рассмеялся.

Прошли еще две недели. Зоя ждала, что со дня на день Болгаринов передаст ей на руки визу, необходимые документы и билет на самолет. Она вышла из читального зала и принялась ходить по коридору. Около половины восьмого спустилась вниз, прошла по переулку и остановилась у витрины продуктового магазина. Сейчас должна появиться его машина… Первый раз за полтора месяца он опаздывал. Зоя ждала его на морозе часа два, изредка забегая в магазин погреться. Потом решилась оставить условленное место и позвонить. Заледеневшими пальцами набрала его домашний номер.

— Всеволод Степанович сегодня будет поздно, — ответила домработница.

Зоя вышла из будки и остановилась, не зная, что делать, куда идти? Мысль, что Болгаринов ее просто-напросто обманул, как самый обыкновенный мошенник, тогда не пришла ей в голову.

А потом… Потом она ему дозвонилась, кажется, на пятый день. Но по телефону ничего выяснить не удалось. Болгаринов говорил сухим официальным тоном. Тогда Зоя сказала:

— Мне надо вас увидеть, срочно.

— К сожалению, не получится. Я занят! — и он бросил трубку.

Зое захотелось разбить свою голову о стену. Болгаринов окружил себя стеной не хуже кремлевской. Пробраться к нему не было никакой возможности. Зое пришлось смириться. Первый раз сделать это было нелегко. К этому надо привыкнуть. И сделать аборт она не успела. Поздно спохватилась. Матери она сказала, кто отец ребенка, а вот отцу они говорить об этом поостереглись. Случилось так, что Зоя своей беременностью неизвестно от кого довершила моральное уничтожение собственной семьи. Когда родилась девочка, отец подал заявление с просьбой вместо предоставленной ему четырехкомнатной квартиры, выделить две двухкомнатные. Из ведомства откликнулись сразу. Выделили две квартиры в разных спальных районах. Было не до капризов, торопились покинуть дом, ставший свидетелем позора семьи.