— Он не скоро вернется.

— Поторопись. Он уже вернулся.

Лора взяла пистолет, вышла из спальни и стала спускаться по лестнице. Не успела она войти в гостиную через одну дверь, как через другую в нее вошел Ольгерд. Лора от неожиданности и страха замерла, держа перед собой пистолет.

— Что случилось?! — встревоженно спросил Жилёнис.

— Свергина… — растерянно глядя на него, проговорила Лора. — Свергина каким-то образом догадалась, что я жива и скрываюсь здесь. Я была в спальне, вдруг открывается дверь, и на пороге она, а в руке пистолет. Не знаю, как случилось… Она слишком близко подошла ко мне. Я выбила у нее пистолет. Схватила его, выстрелила… и убила. Ужас! — отбрасывая от себя оружие, воскликнула Лора и закрыла лицо руками, но сквозь пальцы проследила за действиями Ольгерда. Он вынул из кармана перчатки, надел их, затем наклонился и поднял пистолет.

— Успокойся! — обнял он ее за плечи. — Что-нибудь придумаем. Пошли!

— Надо же избавиться от трупа.

Они поднялись наверх.

— Н-да, — взглянув на лежавшую на полу Свергину, проговорил Ольгерд. — Жаль.

— А что мне оставалось делать? — потирая дрожащие руки, спросила Лора.

— Но теперь лишние хлопоты, — заметил Жилёнис, — и неприятные.

— Куда бы нам ее деть?

— Придется устроить пожар. Жаль, конечно, дачу. Кстати, она у тебя застрахована?

— Да.

— Очень хорошо.

— Ну и?.. — нарушила молчание Ольгерда Лора.

— Что?

— Что ты стоишь?

— В самом деле, — усмехнулся он. — Пора действовать. Лора, ты осветила мою жалкую жизнь, как молния. Ты открыла мне глаза, и я понял, что больше не хочу так существовать. Я понял, что значит иметь деньги, не эмпирически, а практически. Вон какой дорогостоящий спектакль ты умудрилась поставить. Но вначале, по своей забитости, я на самом деле хотел стать твоим мужем. А потом сообразил, что меня ждет удел марионетки. Деньги-то твои. И я, Лора, твое новое завещание составил на себя. Не волнуйся! Фонд твоего имени будет учрежден. Только возглавлять его буду я.

— Ты подменил текст завещания?

— Догадалась?

— Увы! — вздохнула Ильховская.

— Представь, я встретился с одной милой журналисткой и купил у нее кассету, которую не пропустили к показу по телевидению. Так что ты смотрела запись. А я тем временем подменил бумаги. Я все рассчитал. В состоянии возбуждения ты вернулась к столу, вновь стала перечитывать текст завещания, буквы прыгали перед твоими глазами. Ты не дочитала его… В принципе там и было только одно изменение: вместо мэрии Москвы я вписал свое имя.

— Нет, не верю, ты на это не способен. Ты шутишь! — возразила Лора.

— Не шучу.

— Покажи! Покажи в таком случае завещание, — потребовала она.

— Зачем? Тебе уже все равно. — Ольгерд навел на Лору пистолет и выстрелил.

От удивления у нее едва не выкатились глаза из орбит, и она совершенно непроизвольно ухватилась за живот, быстро сообразив, что надо падать.

«Хорошо, что на кровать, а не на пол», — подумала она и упала.

Ольгерд немного постоял, затем подошел к Лоре, удостовериться, умерла она или только ранена. Он склонился над ней, и вдруг Лора широко открыла глаза и захохотала. Ольгерд отпрянул назад, и в тот же миг кто-то схватил его за руки и завел их ему за спину.

— Что это значит?!

— Ничего, — крепко связывая ему руки поясом, говорила Лора, — кроме того, что ты, впрочем, как и Свергина, вставай уже, — бросила она ей, — вернетесь к своему жалкому существованию.

Зоя поднялась и вдруг кинулась к двери, но Павел успел подставить ей подножку, и она со всего размаху повалилась на пол.

— Свяжу и ее. А то нос себе расквасит.

— А!.. Пляжный мальчик! Сговорились-таки. Сволочи! — клокочущим от злобы голосом стал выкрикивать Ольгерд.

— А вот и завещание, — открыв кейс Жилёниса с помощью ножа, ухмыльнулся Мельгунов. — Все себе отписал, молодец.

Лора схватила бумагу, прочла и, побагровев от ярости, порвала на мелкие клочки.

— Ну ты и гад! — подступилась она к Ольгерду. — Убить меня! Ты же любил!

— Любил, да ты заставила разлюбить. Ты же тварь, Лорка, ты же сама никого не любишь. Ты богатая сука, которая изгаляется над людьми.

— Это над какими людьми? Уж не над теми ли, которые перегрызли друг другу глотки в стремлении захапать все. А ты? Чем ты лучше их?

Жилёнис расхохотался.

— Выходит, единственным глубоко порядочным человеком оказался пляжный мальчик Паша.

Взгляд Лоры замер, она только сейчас до конца осознала, что Павел вполне мог ее убить. Она обернулась и посмотрела на него.

— Почему ты не убил меня?! — с ожесточением выкрикнула она.

Павел вяло усмехнулся.

— Ну раз все начистоту. Вероятно, потому, что я пляжный мальчик. Не смог. Нет, не выстрелить, а убить. Ведь это мы с Виткой напали на какого-то парня, приняв его за Чегодаева. До сих пор в руках мерзкое ощущение. Я только тогда в себя пришел, когда узнал, что парень тот выжил. Нет, если бы он умер, я бы в милицию на себя доносить не пошел. Но за те дни, когда тот барахтался между жизнью и смертью, я понял, что жить… жить в случае его смерти, не знаю, не скажу, что не смогу, но это уже была бы не моя жизнь.

— Дурак! И будешь всю жизнь в завхозах сидеть да сук богатых ублажать, — бросил Ольгерд.

Павел подошел к Жилёнису и развязал ему руки.

— Зато ты умный. Убивать из мести не станешь.

— Не стану, — потирая запястья, огрызнулся Жилёнис. — Но ты! Ты упустил такую возможность. Эта, — он презрительно глянул на Лору, — и над тобой в том числе надсмеялась, а ты спас ее.

Павел проигнорировал его слова.

— Ладно, Лорка! Ты когда из мертвых живой станешь? — обратился он к Ильховской.

— Завтра, — опустив голову, мрачно ответила она. — В три часа по Москве буду в Париже. В пять сделаю заявление.

— Значит, эту, — кивнул Павел в сторону Свергиной, которая, понимая всю тщетность своих действий, тем не менее пыталась освободить заведенные за спину руки от пояса, — надо продержать здесь. А то самолет взорвет. Ведь пока она, да и я, твои наследники.

— Жить он не сможет, если убьет! — не унимался Ольгерд. — Свергина вон напустила на Шуркину собаку и ничего, живет.

— С чего ты это взял?! — воскликнул Мельгунов.

— Выяснил. Она этого щенка Беззубцевым продала.

Павел подошел к Свергиной.

— Это что, правда? Ты Витку?!..

Больше он не произнес ни слова.

— Неправда! — выкрикнула Зоя с такой силой, что жилы проступили на шее.

— Какой ужас! — воскликнула Лора. — Какой ужас, знать то, чего не следует!

— А, поняла, наконец! — возликовал Ольгерд.

— Да иди ты! — запустила в него вазой Лора. — Проваливай! Мерзавец! Подлец!

Ольгерд с презрением глянул на Ильховскую и ушел.

— Так что мне делать? — обратилась Лора к Павлу.

— Лети, черт бы тебя побрал, в Париж! А я так и быть, посторожу твою убийцу.

— Пашенька, я как только вернусь…

— Лети, сказал!

Лора кивнула, схватила сумку и исчезла.

— Ну что, сонаследница, скоротаем вечерок? А то ты такая ярая, еще за Лоркой в аэропорт увяжешься.

— И увяжусь! Это наш с тобой последний шанс. Ведь сколько денег, Павел! Ведь могли бы жить…

— Могли бы, — согласился он. — В принципе, мы и живем, ну, не так, как нам бы хотелось. Да что поделать?

— Убить Лорку!

— Ну, подлую шутку она с нами сыграла, согласен. Но ведь за это не убивают.

— А что, прощают?

— Нет, конечно. За это презирают.

— Ой, плевала она на твое презрение!

— А я плевал на нее. Короче, разговаривать с тобой — себя не уважать. Пойдем, здесь есть одна кладовочка. Я тебя на ночь в ней запру. А как Лоркин самолет взлетит, сразу выпущу.

* * *

Ольгерд был вне себя. Злой, красный от гнева он покинул дачу, шепча под нос угрозы. Сел за руль и вмиг оказался у своего дома. Он не заметил, как доехал, удивился, что вообще доехал, так как не видел ни светофоров, ни знаков, точно на автопилоте долетел. Вышел из машины и остановился. Идти домой не хотелось, хотелось что-то делать, куда-то бежать, добиваться невозможного, доказывать, что он должен получить наследство Ильховской, слишком многое он для этого сделал. Но идти было некуда и доказывать некому. Ни с кем, кроме собственного «Я», он не мог поделиться обидой. Хотя именно собственное «Я» и было виновато в том, что произошло. Прозевало угрозу, не подсказало убедиться, что труп во дворе музея принадлежал Мельгунову. Он все так просчитал, и судьба как будто даже помогала ему. Не пришлось искать встречи со Свергиной, чтобы намекнуть, что Ильховская жива. Свергина сама додумалась до этого.

«Все дело испортило появление среди нормальных циничных людей одного глубоко порядочного идиота», — сделал печальный вывод Жилёнис.

Оказавшись дома, он вдруг почувствовал страшную усталость. Повалился в кресло и закрыл глаза.

«Жить, как я жил раньше, не смогу. Придется ловить, искать, добывать этот проклятый шанс, который манит, заставляет делать невообразимое, а потом вдруг вильнет хвостом и ускользнет… Но все равно я теперь не успокоюсь…»

Ольгерд остановился на этой мысли, расслабился и задремал. Сквозь голубоватую дымку легкого сна к нему приближалась женщина… Вот уже кончики ее длинных волос коснулись его лица и незаметно оплели руки, ноги, не пошевельнуться. Он заглянул в ее широко открытые глаза, вскрикнул и проснулся с бешено колотящимся сердцем. Когда до него дошло, что это был сон, он облегченно вздохнул.

«Глупости все это. Нервы расходились. Все мы, простые люди (интересно, кто придумал этот эвфемизм вместо слова простолюдины, мы сами, пытаясь скрасить суть своего слишком простого существования, или те, сложные?), все мы фигуранты в их играх. И та девица с пляжа была помимо своей воли вовлечена в игру Ильховской. Причем, не я ее вовлек, а Ильховская, которой был нужен труп. Мне лично он был без надобности. Сколько труда, и все напрасно!» — опять стал заводиться Ольгерд. — Стерва Лорка! Стерва!.. — ощущая свое полное бессилие отомстить ей, твердил сквозь зубы Жилёнис.

* * *

Как только самолет, в котором находилась Ильховская, взмыл в небо, Павел выпустил Зою из кладовой. Она посмотрела на него ненавидящим взглядом и прошипела:

— Тряпка. Идиот. Уж если так вышло, могли бы пятьдесят на пятьдесят, а ты все Лорке вернул. Спрашивается, зачем? Чтобы она по-прежнему наслаждалась жизнью и издевалась над людьми?!

— Иди! Иди! Не собираюсь с тобой спорить. У нас противоположные взгляды. Мы никогда не придем к согласию.

— Ошибаешься, сейчас доказано, что даже параллели пересекаются.

— Может быть, но только не наши.

Зоя тяжело вздохнула:

— А такая была возможность…

Она вышла, села в машину и задумалась, куда ехать? К родителям или домой. Решила домой. Что теперь у родителей сидеть?

На душе было тягостно. То, что она убила Чегодаева и Шуркину, ее, как ни странно, не мучило. Было неприятно лишь оттого, что украла деньги из сумки Виты.

«Убила! — со смешком подумала она. — И что? Ну вот он лежит, труп, берите его, он мне не нужен. А украла, значит, воспользовалась. Убийство можно оправдать состоянием аффекта, ревностью, самообороной… А кражу?!.. И вот это мерзко».

Когда после гибели Виты ее оставили в покое, она воспользовалась моментом и, выскользнув в коридор, пробралась в комнату Шуркиной.

Вита на днях проболталась, что собрала кругленькую сумму потихоньку от мужа.

— Приходится вертеться. Не обо всех моих расходах ему знать надо, — сказала она и, вынув из сумки портмоне, похлопала по нему.

А Зое были необходимы деньги, чтобы купить крысиный яд, пистолет, да и просто — чтобы жить.


Когда Свергина вошла в квартиру, навстречу ей из кухни поспешила дочь.

— Мама, тебя по повестке в милицию вызывают… как свидетеля в гибели Шуркиной, — с тревогой в глазах сообщила она.

Зоя поняла, что выпутаться будет сложно. Она устало усмехнулась.

— Слушай, Нинка, я дам тебе шанс. Сумеешь воспользоваться, заживешь как человек. Твой отец на самом деле не умер, а благоденствует в качестве работника посольства в Дании.

— Что? — выкатила глазищи Нина. — Так что же ты молчала?!

— Думала, сами как-то устроимся.

— Да не хочу я как-то! — всплеснула она руками. — Кто он? Фамилия!

— Болгаринов Всеволод Степанович.

— Ты хоть халат сними! — крикнула Зоя, глядя как дочь заметалась по квартире, готовая тотчас отправиться в Данию.

— Да что халат! Тут нужен загранпаспорт, виза, деньги.