— Я не знаю, — тихо ответила я. — Но сейчас я пытаюсь делать все по-другому.

— Значит, я скажу маме с отцом, что на ужине у нас будет гостья, — произнес Томас так просто, словно не было ничего особенного, словно не было тех четырех лет молчания, словно он просто подвозил меня на урок танцев.

Мне пришлось отвернуться от него и от надежды, которая внезапно проросла в груди, как дикая неудержимая лоза. Машина затормозила и остановилась, а я с ужасом смотрела на неподвижный затор, тянувшийся сквозь Лос-Анджелес насколько хватало глаз. А мы были еще в нескольких кварталах от театра.

Мне ни за что не успеть.

Я сделала глубокий, убедительный вдох и сжала зубы. Если судьба хочет войны, я готова. Открыв дверь, я выбралась наружу и приготовилась к пробежке. Пешком у меня больше шансов.

— Мне сказать родителям, что гостей будет двое? — правильно истолковав мое упрямство и слегка ухмыляясь, спросил брат.

Я смотрела на кварталы впереди. Казалось, они множились на глазах, растягиваясь до бесконечности.

— Я надеюсь.

— Скажи Кэму, что ему предстоит долгий и нудный допрос, — Томас шутил, но я не пропустила стальные нотки в его голосе.

Я не могла сдержать ухмылки от его заблуждения. Он думал, что я здесь из-за Кэма.

— Хмм... Наверное, скажи маме, что гостей будет трое. Кэма я тоже могу позвать.

Я подмигнула и захлопнула дверь.

Окидывая глазами дистанцию передо мной, я не могла удержаться от той же мысли: не было ни единого чертового шанса, что я успею.


Глава 24

Деклан

— Ну, без сомнения, у тебя здесь самая потрясающая пара, — сказал Кэм, поправляя галстук в отражении затемненного окна лимузина.

Мы остановились в длинной процессии одинаковых длинных лимузинов, стоящих в ряд в ожидании своего шанса разгрузки у красной дорожки. Оглушающие крики лишь приглушенно слышались в безопасности салона, но когда особенно одуряющий визг перерос в крещендо, я лишь уверился в своем верном решении привести Кэма как своего спутника. Он был как минимум классным громоотводом.

— Не могу не согласиться, чувак.

Я сделал глубокий вдох. Что-то в том, как пахли лимузины и городские автомобили, всегда меня успокаивало. Запах кожи, свежий аромат чистых ковриков, холодный, жутко терпкий привкус кондиционера, слабые нотки полироли для дерева; все это сплеталось для меня в аромат столь же знакомый, как для кого-то аромат дома, в котором прожита вся жизнь. Для меня этот замысловатый букет был таким родным, как запах дома.

— Я уже давно хотел кое о чем тебя спросить. Я знаю, наша... — он запнулся, словно подбирая верное слово. На лице Кэма отражалась незавидная борьба, и я не мог винить его за отчаяние. Должно быть, для писателя, человека, который всегда находит нужные слова, ужасно неприятно не найти единственное в нужной ситуации. Его глаза снова обрели фокус и новый свет, когда Кэм, наконец, нашелся, — ситуация необычна, но я — коллекционер эмоций, вернее побуждений.

— Ты об Эдли, ведь так? — вклинился я в его паузу, зная, что он еще не высказался, но я не мог вынести больше ни секунды этого избегания ее имени.

Если бы в комнате, вернее лимузине, вдруг появился слон, эффект бы не был таким потрясным. Это был метеорит, мчащийся к нам, обреченный на столкновения, а я уже устал ждать удара. В этот раз я хотел, чтобы он упал на моих условиях. В этот раз я сам спровоцировал взрыв.

Кэм смотрел прямо мне в глаза, и забавно, но в этот миг я чувствовал, что знал его лучше кого бы то ни было. Уверен, многие так считали после прочтения «Девушки в Желтом Платье», но мои чувства не имели ничего общего с книгой. Узнав Эдли, я стал понимать и Кэма, что никогда не казалось мне возможным.

— Как всегда, разве нет? — спросил он с улыбкой, показавшейся мне беспомощно смущенной.

Это я понимал прекрасно. Эта девушка была центром своей собственной вселенной, солнцем, перед которым мы бессильны, пока оно притягивает нас на свою бесконечную орбиту.

Я промолчал. Вопрос риторический. Мы оба знали, что я присоединился к Кэму, будучи очарованным ею. Он знал это с того дня, когда я появился на пороге его дома, умоляя отпустить ее, позволить Эдли любить меня.

— Ты сказал ей, что не согласишься на «Унесенных Ветром», но ты не просто отказался от фильма ради нее, правда? Я всегда чувствовал в тебе актера, потому что это суть тебя, то, в чем ты хорош... Но все это тебя больше не трогает, так ведь? — парень взмахнул руками между нами, снаружи девушки с плакатами и камерами висели на ограждениях, их рты раскрывались в бесконечном визге, звучавшем лишь глухим шумом внутри автомобиля.

Это было так похоже на происходящее внутри моей головы, словно все роли и фанфары и все большие ожидания, настигая меня, становились просто постоянным шумом, а я все дальше отступал вглубь своего разума. Так было до того дня, в который в мою жизнь вошла Эдли со своими тревожными глазами и острым языком. Она вытащила меня, вернула на поверхность. И я вернулся, даже, если сначала это было лишь для того, чтобы подразнить ее или посмотреть, как быстро я могу заставить ее морщиться от раздражения.

Я всегда любил ее за это. Она вернула мне часть меня самого.

Я понял, что Аурелия права. Эдли не вернется. Я был Плутоном, ее отвергнутой планетой, но это не значило, что я мог заставить ее перестать быть центром моей вселенной. Она всегда ею будет, а я буду любить Эдли издали, пока в один день, возможно, любовь, сделавшая ее центром моего мира, не станет чем-то другим, благодарностью или ностальгией.

Очередной рык прорвался сквозь толпу. Мы двинулись вперед, перед нами было лишь два лимузина.

— Так почему тогда ты согласился сыграть в этом фильме? — допытывался Кэм.

— Я был бы дураком, если бы не согласился, — уже не могу сосчитать, сколько раз фраза «роль всей жизни» была адресована мне за последние четыре месяца. — Я вернулся домой, и работать на Джозефа не похоже ни на что из того, что мне приходилось делать до этого... Это как принять вызов, и мне это было нужно. Роль в этом фильме напоминает обо всем хорошем, что есть в моей работе.

Голубая вспышка за красной дорожкой привлекла мое внимание, когда мы снова тронулись в очереди. Я смотрел на Маделин в ее сияющем бирюзовом платье, на то, как она позируя, повернулась спиной к легиону фотографов и скромно смотрела на них через плечо. Истинная звезда, абсолютный профи.

Я все еще не привык к ее черным волосам. Новый образ шел ей, но мне всегда приходилось смотреть на нее дважды, когда Маделин появлялась в комнате в образе. Я ухмыльнулся, вспомнив наши стычки дома. Я был не самым дружелюбным соседом в последнее время, а Маделин никогда не стеснялась объявить, что она обо мне думает.

— Ты сделал это для нее? — Кэм поймал меня за разглядыванием коллеги. — В самом начале, перед тем, как ты нашел все остальные причины, ты согласился на роль ради Маделин.

— Это неважно.

Так оно и было.

Я подписал контракт на эту роль потому, что все они были правы, это была роль жизни. Вот только не моей, а жизни Маделин. Она хотела ее больше, чем чего-либо в мире, и что важнее, она ее заслуживала. Когда Джозеф потребовал меня на роль Ретта, чтобы придать больше «химии» Скарлетт в исполнении Маделин, он меня получил.

— Эдли была права, — наконец, пришла наша очередь покинуть автомобиль, но я застыл. Неожиданная правда, только что мной осознанная, горой опустилась мне на плечи. — Она ошибается во многом. Это уже почти моя естественная реакция, не соглашаться с ней ни в чем. Ты почти гарантированно сделаешь верный выбор, всего лишь поступив ей наперекор. Я всегда считал ее невероятно отставшей в собственной очаровательной манере... но в тот единственный раз она была абсолютно права.

Швейцар бросился и распахнул мою дверь, по-своему расценив мое промедление. Приветствия затопили тишину, прогоняю спокойную атмосферу.

— Права в чем? — Кэм, абсолютно безучастный, не сделал ни одного движения по направлению к скандирующей толпе, он только смотрел на меня с любопытством и пылающим взглядом. То, что Эдли могла в чем-то быть права, обескураживало его также сильно, как и меня.

— Я бы пожалел, если бы отказался от роли.

Снаружи меня перехватила агент, нанятая студией, у меня не было собственного, и нас с Кэмом направили в длинную череду репортеров.

Один затхлый, затертый до дыр вопрос следовал за другим, меня спрашивали одно и то же. Удивительно, в скольких вариациях можно спросить об одном и том же. Мой временный агент подтолкнула меня дальше сквозь очередь, вклинившись со своим классическим «без комментариев», когда я подал ей знак, что вопрос слишком личный.

Кэм остановился для собственного интервью, и его даже пару раз позвали включиться в разговор с моим участием. В толпе оказался лишь один иностранный журналист, который посмел спросить о нашей общей экс-подруге, но после неловкого смеха мы притворились, что не поняли переводчика, и двинулись дальше.

Самое крупное интервью осталось напоследок. Агент предельно ясно дала нам понять, что следует быть паиньками, пока тащила нас к хорошо одетому мужчине с гривой налакированных взбитых волос. Я наспех превратил свой оскал в очаровательную улыбку и приготовился приветствовать незнакомца, словно старого друга.

— Чувак, ты выглядишь потрясающе, — репортер с неподдельным энтузиазмом гладил мою руку и бессовестно меня рассматривал. — Все только и говорят о твоем физическом преображении, и должен сказать, это впечатляет. Мы должны вместе сходить в зал как-нибудь, чувак.

— Точно, — я соврал, сжав зубы, в конце концов, это неважно. Это все часть игры. — Мне никогда раньше не приходилось так много работать для роли, но этот проект так важен для нас всех, что мы с радостью бежим лишний километр, чтобы воплотить в жизнь виденье мистера Хоффмана.

— Маделин Литтл, ваша партнерша, сказала то же самое... Каково это, работать с ней во втором проекте подряд? По слухам, производство «Унесенных Ветром» затянется на годы. Вы не беспокоитесь, что устанете друг от друга? Кажется, как только свернули «Девушку в Желтом Платье», вы оба были в Австралии чуть ли не наследующий день.

Я бы и хотел ответить, что Маделин была для меня вроде младшей сестры, и наши бесконечные дрязги лишь свидетельствовали о нашей братской любви, но всех волновал рейтинг обоих фильмов, и как на нем скажется подобное сравнение. Нам сказали, что, если мы оставим о себе такое впечатление, публика уже не купится на нас в роли любовников. Нам не нужно было заявлять, что мы встречаемся или что-то в этом духе, нам нужно было просто оставить аудиторию гадать о глубине наших отношений.

— Маделин невероятно предана нашему делу. Это одна из тех черт, что мне в ней нравится больше остальных, но когда бы вы не свели вместе двух страстных людей... скажем так, могут случиться фейерверки. Пока мы снимали «Девушку в Желтом Платье», к примеру, — сказал я, найдя идеальный предлог, чтобы вернуться к картине, на премьере которой мы находились, и, давая Кэму предлог стоять возле меня.

Я посмотрел на своего спутника и тронул его за руку, приготовившись втянуть его в разговор остроумным анекдотом о времени, проведенным за совместной работой, но внимание Кэма было где угодно, только не со мной.

Он изумленно пялился в свой телефон. От моего прикосновения Кэм подскочил от удивления, словно позабыв о пишущей камере, которая ловила каждый миг нашего интервью для крупнейшей развлекательной сети в мире.

— Прошу простить, — извинился Кэм, уходя из фокуса камеры, — я должен ответить.

Я справился со своим замешательством и, нацепив дежурную улыбку, повернулся к репортеру, как ни в чем не бывало. Тот, к счастью, и ухом не повел. Он вернулся к моменту, где я остановился, снова спросив, каково это работать с Джорджией Торрес, известным режиссером.

Я был очень благодарен и попытался наскрести ответ, который не был еще промусолен тысячу раз, чтобы чувак мог принести своим боссам сочный кусок, но моя рассеянность была очевидной. Мое внимание треснуло пополам, одним глазом я наблюдал за Кэмом. Что было таким важным, что он побежал отвечать на звонок посреди видео интервью? Кэм был слишком далеко, чтобы слышать, о чем он говорит, но язык тела выдавал его напряженность, а губы быстро двигались у телефона, прижатого к лицу.

Наконец, корреспондент свернул нашу беседу, и лишь когда была выключена камера, малейшая тень раздражения сверкнула в его слишком голубых глазах. Я не дал ему ничего стоящего. Им повезет, если они вообще наскребут хоть что-то пригодное из моего лепета. Мое единственное утешение было в том, что уверен, Маделин включила весь свой шарм, как всегда делая все, что в ее власти, чтобы увеличить свой успех.