Стефани Лоуренс - Куда ведет сердце

Четверть часа спустя они уже тряслись в старом экипаже, постепенно углубляясь в трущобы Ист-Энда. Барнаби уныло осматривал убогие, обшарпанные фасады.

Откинувшись на спинку сиденья, он изучал Пенелопу. Та не отрывала взгляда от окна.

Барнаби не мог понять, что именно изменилось. Но перемены были. Он ожидал сопротивления. А натолкнулся вроде бы на аморфный, но прочный барьер, надежно отсекший от него Пенелопу. Когда он помогал ей сесть в экипаж, она, как обычно, напряглась, но, похоже, его воздействие свелось к минимуму.

Словно она сочла его недостойным своего внимания.

Впервые его так открыто игнорировали.

Он никогда не считал себя тщеславным: скорее был уверен в обратном и уж никак не ожидал, что женщины будут падать без чувств к его ногам. Но ее решительный отказ признать это самое воздействие начинал действовать ему на нервы.

Экипаж вкатился на Арнолд-серкус и свернул в боковую улочку.

– Дальше дороги нет, – объявил кучер.

Барнаби, сузив глаза, встретил взгляд Пенелопы, открыл дверцу, спустился и протянул руку.

– Жди здесь, – приказал он кучеру, когда Пенелопа благополучно оказалась рядом с ним.

Кучер, сразу сообразивший, что с этим седоком не поспоришь, браво коснулся козырька кепки:

– Так точно, сэр.

Выпустив руку Пенелопы, только чтобы сжать ее локоть, он осведомился:

– Какая улица?

Точнее было бы спросить: «Какой из этих убогих переулков?»

Она указала на второй темный проем справа:

– Эта.

Он повел ее туда, игнорируя раздраженно подергивавшиеся губы. Все равно он ее не отпустит, иначе она пойдет вперед, ожидая, что Барнаби последует за ней и он не сможет заранее увидеть подстерегающую их опасность.

И она не смеет жаловаться, зная, что бывает здесь с неосторожными.

День выдался сереньким. Но едва они оказались в узком проходе, их окутала тьма. Воздух словно сгустился. Ни один луч солнца не проникал между нависающими карнизами крыш, чтобы согреть сырые камни и гниющие доски. Даже легкий ветерок не мог рассеять гнусные миазмы, издавна поселившиеся здесь.

Когда-то улочка была вымощена, но теперь осталось всего несколько булыжников. Пенелопа пошатнулась, и он едва успел ее поддержать.

Прикосновение его пальцев невероятным образом действовало на нее, она позорно теряла самообладание. И облегченно вздохнула, узнав дверь миссис Картер.

– Нам сюда, – сообщила она, постучав.

Дверь с протестующим скрипом приоткрылась. Сначала Пенелопе показалось, что за ней никто не стоит, но, глянув вниз, она разглядела худое, осунувшееся мальчишеское лицо.

– Джемми! – улыбнулась она, довольная, что правильно помнит адрес.

Мальчик не ответил и не открыл дверь шире, продолжая настороженно глазеть на незваных гостей.

– Я леди из приюта, а это мистер Адэр, мой друг. Мы хотели поговорить с твоей мамой, – объяснила она.

Джемми изучал ее и Барнаби большими немигающими глазами.

– Мама болеет.

– Знаю.

Его лицо смягчилось.

– Мы знаем, что она нездорова, но нам необходимо побеседовать с ней.

Губы Джемми задрожали так сильно, что он вынужден был крепко их сжать. Личико напряглось: очевидно, он старался не выказать страха и волнения.

– Если хотите сказать, что не сможете забрать меня, лучше уходите. Маме и так плохо, зачем ее тревожить?

Пенелопа осторожно присела, так, что их лица оказались на одном уровне, и заговорила еще мягче:

– Напротив, мы пришли уверить ее, что обязательно позаботимся о тебе, так что волноваться нет причин.

Джемми быстро заморгал, шмыгнул носом и обратился к Барнаби за подтверждением:

– Это действительно так?

– Да, – коротко ответил тот.

Мальчик почему-то сразу поверил и отступил от двери:

– Мама там.

Пенелопа поднялась, открыла дверь шире и последовала за Джемми в узкую прихожую. Барнаби пришлось согнуться, чтобы не удариться о притолоку. Но даже когда он выпрямился, оказалось, что макушка едва не касается потолка.

– Сюда.

Джемми провел их в тесную, но куда более чистую комнатку, чем ожидал Барнаби. Видимо, мальчик прилагал немало усилий, чтобы прибираться здесь. Более того, букетик растрепанных фиалок стоял в горшочке на подоконнике, и яркое пятно казалось неуместно жизнерадостным в унылом помещении.

Женщина лежала в углу, на раскладной кровати. Пенелопа протиснулась мимо Джемми и подошла к ней.

– Миссис Картер, – заговорила она, без колебаний сжав руку женщины, хотя потрясенная миссис Картер и не подумала ее протянуть. – Я мисс Эшфорд из приюта для сирот.

Лицо женщины прояснилось.

– Конечно. Я помню.

Легкая улыбка озарила лицо, изможденное постоянной болью. Когда-то миссис Картер была хорошенькой, светловолосой и розовощекой, но теперь от нее остались кожа да кости, а рука безвольно лежала в ладонях Пенелопы.

– Мы здесь, чтобы навестить вас и Джемми, убедиться, что все в порядке, и заверить, что, когда придет время, мы о нем позаботимся. Вам ни к чему волноваться.

– Спасибо, дорогая, – пробормотала миссис Картер. Повернув голову на подушке, она взглянула на сына и улыбнулась: – Он хороший мальчик и так трогательно за мной ухаживает.

Невзирая на состояние, блеск голубых глаз миссис Картер позволил предположить, что она не так скоро покинет эту землю. У нее еще оставалось время побыть с сыном.

– Все будет в порядке, – жизнерадостно улыбнулась Пенелопа. – А теперь мы вас оставим. Но будьте уверены, мы явимся за Джемми, когда настанет время.

– Спасибо, дорогая. Я рада, что мой Джемми поедет с вами. Вы хорошо о нем позаботитесь.

– Обязательно. Не волнуйтесь! – Пенелопа направилась к двери.

Комната была такой тесной, что Барнаби пришлось посторониться. Прежде чем последовать примеру Пенелопы, он почтительно склонил голову.

Повернувшись к двери, Барнаби заметил, что мальчик по-прежнему смотрит на мать, и легонько коснулся его плеча. Когда Джемми поднял глаза, Барнаби молча показал на прихожую.

Недоуменно хмурясь, Джемми пошел за ним. Для троих здесь не хватало места. Но они по крайней мере могли спокойно поговорить, не потревожив миссис Картер.

Барнаби сунул руку в карман и вытащил оттуда все серебро. Он не мог дать Джемми золотой соверен: такое богатство могло поставить жизнь мальчика под угрозу.

– Возьми, – коротко сказал он и, поймав костлявую ладонь Джемми, высыпал в нее монетки. Тот попытался было протестовать, но Барнаби строго объяснил: – Это не милостыня, а подарок твоей матери. Не хочу, чтобы ты говорил ей о деньгах, но надеюсь, ты используешь деньги для ее же пользы.

Губы мальчика были плотно сжаты. Он явно насторожился:

– То есть как это?..

– Ты должен больше есть.

Джемми опустил глаза.

Барнаби вздохнул, но все же продолжал:

– Ты для нее важнее всего на свете. И ты должен уважать ее желания и заботиться о себе… ради нее.

Поколебавшись, он уронил руку на костлявое плечо Джемми, слегка сжал и тут же отпустил.

– Знаю, это нелегко, но ты справишься.

И, помедлив, спросил:

– Обещаешь?

Джемми наконец кивнул и едва слышно прошептал:

– Д-да. Обещаю.

– Вот и хорошо.

Повернувшись, он шагнул к Пенелопе. Та все это время молча наблюдала за происходящим. Постояла еще мгновение и вышла.

Барнаби, снова пригнувшись, вышел на мрачную улочку.

Джемми, вытирая лицо рукавом, подошел к двери.

– Спасибо, – тихо сказал он. – Вам обоим.

Барнаби кивнул:

– Помни свое обещание. Когда настанет время, мы приедем за тобой.

Пенелопа вынуждена была признать, что Барнаби Адэр – редкостной души человек.

Она предпочла бы считать его типичным светским джентльменом, державшимся на недосягаемом расстоянии от мостовых, по которым сейчас катился экипаж. Джентльменом, которого не касались насущные проблемы бедняков.

Но его призвание, то самое призвание, которое побудило ее искать его помощи, было абсолютным доказательством того, что Барнаби вовсе не похож на светского джентльмена.

А потом… потом он повел себя как не многие из ее знакомых и заслужил такое уважение, какого она ни к кому не питала.

И все ее планы рухнули. Теперь она не сможет игнорировать его… даже делать вид, будто игнорирует его, – потому что восхищается этим человеком. Высоко ценит его как личность.

Что же, теперь ей нужно все хорошенько обдумать. Снова. С самого начала.

Оба всю дорогу молчали. Наконец экипаж остановился у приюта. Барнаби с трудом отрешился от мрачных мыслей. Он никак не мог решить, как оградить Пенелопу от визитов, подобных сегодняшнему.

Открыв дверь экипажа, он выбрался сам, высадил Пенелопу, заплатил кучеру и добавил щедрые чаевые.

Когда благодарный кучер хлестнул лошадей, Барнаби повернулся, но на этот раз не сжал ее локоть – теперь в этом не было необходимости, – а вместо этого взял под руку.

Она искоса глянула на него, но не отстранилась. Он открыл калитку, и они проследовали к крыльцу.

Барнаби позвонил в колокольчик.

– Где вы будете вечером? – спросил он.

– А… что? – удивилась Пенелопа.

– На случай, если я захочу еще что-то узнать, – бросил он, словно объясняя очевидное.

Она попыталась припомнить распорядок дня:

– Мы с мамой будем на вечере у леди Моффат.

– Если мне понадобится какая-то информация, я буду знать, где вас найти.

К ее облегчению, дверь открылась. Он кивнул миссис Кеггз, коротко поклонился Пенелопе, повернулся и отошел, пока окончательно не потерял самообладания.

Ровно в три часа дня Стоукс появился перед дверью шляпной лавки. Гризельда уже ждала его и впустила без промедления. Жалюзи на витрине и стеклянная панель на двери были уже опущены. Учениц нигде не было видно.

Гризельда отметила, что у обочины ждет наемный экипаж.

– Сейчас, только возьму шляпку и сумочку.

Стоукс терпеливо ждал в дверях, пока она вынырнет из-за шторы, уже в изящной соломенной шляпке, прикрывавшей темные волосы. На взгляд Стоукса, шляпка была очень модной.

Заперев двери, она уронила тяжелый ключ в холщовый мешочек и последовала за Стоуксом.

Он предложил ей руку. Гризельда недоуменно уставилась на нее, но доверчиво протянула свою. Он осторожно сжал тонкие пальцы и помог ей сесть в экипаж.

– Где живет ваш отец?

– Угол Уайтчепел и Нью-роуд.

Он сказал кучеру, куда ехать, и сел напротив мисс Мартин. Он не мог оторвать от нее глаз. В отличие от большинства тех, с кем ему приходилось общаться, она не ерзала и не нервничала под его взглядом. Но он заметил, что она крепко сжимает сумочку, и вынудил себя отвернуться. Однако мелькающие за окном фасады скоро ему прискучили. Он то и дело посматривал на нее, пока не понял, что своим молчанием и этими взглядами, должно быть, выводит ее из себя. Но смог придумать только довольно избитую фразу:

– Спасибо, что согласились мне помочь.

Она подняла на него спокойные глаза:

– Вы пытаетесь спасти четверых украденных детей и, скорее всего, не их одних. Конечно, я помогу вам: какая женщина на моем месте не согласилась бы?

– Я только хотел сказать, что очень вам благодарен, – пояснил он и, поколебавшись, добавил: – Но далеко не все женщины хотят связываться с полицией.

Она пожала плечами и отвернулась.

Всю дорогу она незаметно наблюдала за ним, изучала смуглое лицо, ожидая, что он презрительно поморщится при виде грязных улиц. Она не стыдилась своего происхождения, но хорошо знала, как смотрят на Ист-Энд жители более благополучных районов. Но она не заметила ни тени пренебрежения, ни малейшего признака брезгливости. Он смотрел на окружающее с вежливым интересом. И сейчас спокойно шел рядом, рассматривая лепившиеся друг к другу убогие, обшарпанные домишки. Казалось, тронь один, и другие повалятся, словно карточные домики. Он видел все, но не спешил осуждать.

Гризельде стало немного легче. Напряжение ослабло.

Она повела его по Филдгейт-стрит, свернула налево и оказалась на знакомой территории. Она родилась и росла на Мирдл-стрит, а сейчас остановилась перед отцовским домом, с крылечком в одну ступеньку.

– Я родилась здесь. В этом доме, – сообщила она. Он кивнул. Она снова присмотрелась, но не увидела в его глазах ничего, кроме вполне понятного любопытства. Почувствовав себя увереннее, она трижды постучала, открыла дверь и вошла.

– Малышка Гриззи! Это ты? – окликнул отец дребезжащим голосом.

– Да, папа, я. И привела с собой гостя.

Положив сумочку в крошечной передней, она повела его в комнату.

Отец лежал в шезлонге. На коленях свернулся клубочком старый рыжий кот, который громко мурлыкал под рукой хозяина. Глаза старика ярко блеснули, но тут же широко расширились при виде мужчины за ее спиной.