– Сначала ребята, а теперь и я сам.

– А по-твоему, кто богатый, а кто бедный? Кто может считаться богачом?

– Тот, у которого все есть. Вот, например, Сеня – богатый, у него даже самолет есть. А больше самолета уже нет ничего.

– Есть. – Вера с улыбкой посмотрела на сына. – Поезд.

Егор согласился. Действительно, он не слышал, чтобы Сеня рассказывал про поезд. Значит, поезда у него нет, а следовательно, он не может считаться богатым.

– И ракеты космической у него нет. Да что там ракеты, у Сени нет даже бегемота, крокодила, слона. У него нет кошки Муськи и собаки Щена, и еще братика Мишки. А у тебя, кстати, это все есть. Так кто богатый?

Егор задумался, а Владимир еще потом долго упрекал Веру, что она определила сына в частную школу. Упрекал, совершенно забыв, что сам настаивал на этом.

– Брось, такие разговоры – обычное дело, – отмахивалась она. – В другой бы школе они хвастались кроссовками и куртками. Поверь мне, я в школе работала, знаю.

В другой раз Егор, наблюдая, как Вера возится с Мишкой, спросил:

– Мам, а когда не было меня и Мишки, кто был?

– Как кто? – не поняла Вера.

– Ну, кого ты любила? Когда не было нас с Мишкой?

Вера задумалась.

– Папу любила. А до этого свою маму. И своего папу.

– Понятно, – задумчиво произнес сын. – Получается, если своих родителей любить не станешь, детей у тебя не будет, – сделал он неожиданный вывод.

«Впрочем, не такой уж и неожиданный, что-то в этом рассуждении есть», – подумал Владимир, услышавший этот разговор.

Сейчас, приехав из школы, Егор обрадовался, увидев их обоих. «Чей» он сын, мамин или папин, понять было сложно. С отцом Егор занимался спортом, собирал конструкторы, ходил на рыбалку. Владимир, по чести говоря, терпеть не мог ни охоту, ни рыбалку. Но для того чтобы общаться с сыном, для того чтобы быть ближе к нему и понять, что его волнует, он каждую неделю в теплое время года надевал бахилы, брал удочку, поднимал Егора ни свет ни заря, и они отправлялись на речку. Шли пешком, зевая и поеживаясь от утренней росы, долго выбирали место, потом устраивались и еще долго «клевали» носами, пока рыба клевала их наживку. Наконец кто-нибудь вытаскивал мелкую рыбешку, и тогда просыпался азарт, они, уже не сонные, а внимательные и сосредоточенные, ревностно смотрели на поплавки друг друга. Обратный путь был самым приятным. Солнце уже согрело день, они шли через лес и поле, разговаривая о всяких пустяках, которые на самом деле становятся вещами важными, поскольку о них говоришь с отцом…

– Вечер наступает. – Егор посмотрел в окно. – У меня так никакой жизни не хватит. Только из школы придешь, а уже спать ложиться надо.

– Не волнуйся, это же зима, потому и темнеет рано. А времени еще полно, мы с тобой успеем и в слова сыграть, и в бассейне поплавать. Пойдем, мама немного отдохнет, а то Мишка сегодня ей «концерты закатывал». – Владимир подхватил Егора, и они вышли из комнаты.

Вера прилегла на диван, прислушиваясь к тишине в детской. «Счастье какое… тревожное…» – подумала она, засыпая.


Прошлое, как правило, незваный и нелюбимый гость. Морщинки, увиденные в зеркале, седые виски, люди, которых забыли, и события, которые вспоминать не хотим, – это все наше прошлое, ужиться с ним нелегко, как нелегко ужиться с соседом, случайно уличившим тебя в неблаговидном поступке. Прошлое мы гоним прочь, оно отступает, но все равно незримо следует за нами по пятам, где-то сзади, поодаль, крадучись. Примерно так же думал Круглов, вот уже несколько недель ворошивший прошлое человека, которого никогда не знал, с которым никогда не пересекался и, если бы не господин Илларионов и не его, Максима, неразборчивость, не пересекся бы никогда. Но так случилось, что нити, тянувшиеся от этих людей, сплелись в зловещий узел, и этот узел, словно паук в своей паутине, цепко держал такие разные судьбы. Максим не решился брать помощников. Ведь они впоследствии вполне могут начать шантажировать его самого. Поскольку приличных людей в такое мероприятие не пригласишь.

На следующий день после разговора с Оксаной Максим позвонил Илларионову. Тот словно бы ждал звонка, ни минуты не сомневаясь в том, что Круглов не откажется от предложения. Договорились, что встретятся они опять в «Глясе» – туда Семен Петрович привезет некоторые бумаги, и там же можно будет обсудить детали. Илларионов опоздал на несколько минут. Но не извинился и вообще вел себя так, словно Максим был его подчиненным. В голосе, интонациях и манерах Семена Петровича не осталось и следа от галантности, предупредительности и участия. Лишь формальная вежливость, появилось также легкое пренебрежение высокопоставленного чиновника и сильно замаскированная, но все равно проявляющаяся брезгливость. Максим все эти перемены уловил сразу. Он напрягся и попробовал вести себя так, чтобы Илларионов почувствовал дистанцию. Максиму захотелось, чтобы было очевидно – к предложению Семена Петровича он относится всего-навсего как к работе, черной, неблагодарной работе, которая поможет ему спасти собственный бизнес. А к личным качествам согласие работать на Илларионова не имеет никакого отношения. Однако провести эту демаркационную линию не получилось, ибо разговор пошел о таких вещах, о которых нормальный, порядочный человек беседовать бы не стал. На кофейный столик легли три папки. Взяв в руку одну из них, Илларионов произнес:

– Это у нас «нежный» возраст, здесь, по-моему, ничего особенного быть не может. Разве что разбитое футбольным мячом соседское окно. Вы здесь немного покопайте, так, на всякий случай, но сильно не усердствуйте. Вряд ли там что-то полезное может быть.

Максим открыл папку. Там лежало несколько фотографий, какие-то справки, ксерокопия древней биографии, отпечатанной еще на пишущей машинке. На снимках были какие-то взрослые люди, держащие за руку мальчика лет восьми. За спиной этой группы виднелось здание неизвестного драмтеатра.

– А вот тут уже интересней. – Семен Петрович подал Максиму вторую папку, значительно толще, чем предыдущая. Здесь на фотографиях был крупный молодой человек, весьма симпатичный и самоуверенный. Вот он студент, в толпе однокурсников, вот он в гостях, вот одетый по последнему слову той моды на Пушкинской площади. Тут было много документов, которые, как и бумаги из первой папки, как и фотографии, оказались отсканированы. Максим покачал головой, что не укрылось от Илларионова, но он это истолковал по-своему.

– Да-да, уважаемый господин Круглов. Мы работаем. Не дремлем.

Максим хотел сказать, что это не работа, а дерьмо. Но вовремя вспомнил, что он сам достаточно уже в нем увяз. Поэтому только покивал головой.

В третьей папке, которая была уже похожа на объемный гроссбух, лежали только документы. Фотография имелась одна – официальная. Документов оказалось много: характеристики, справки из паспортных столов, рекомендации, даже выписки из поликлиник и стоматологических кабинетов. Имелись вырезки статей из солидных журналов и газет. Средства массовой информации, такие, как правило, беспощадные, пророчили ему блестящее будущее.

– Вот, я все это оставляю, работайте. Задача вам ясна – найти то, что хорошо спрятано и что может иметь хорошую рыночную стоимость. Теперь о деньгах. Предоставьте мне номер счета, на который вам переведут сумму на расходы и заработную плату.

– Я открою специальный счет. – Максим уже все хорошо обдумал и был готов к разговору на данную тему.

– Нет, нам это не очень удобно. Лучше, чтобы все шло через агентство. Так сказать, в рамках договора о сотрудничестве. Сам договор мы составим и перешлем вам. Ну чтобы было все, так сказать, по закону. По правилам.

«Ничего себе «правила», слежка в чистом виде, подкуп и шантаж! Если деньги пойдут через агентство, то от Илларионова уже не отделаться», – усмехнулся про себя Максим. Впрочем, в глубине души он отлично понимал, что Семен Петрович все обдумал и вряд ли его можно будет уговорить на другие варианты.

Илларионов больше не притворялся – ведь Максим не только сказал «да», он уже в руки взял папочки.

Семен Петрович посидел еще минут пятнадцать, затем попрощался и, сопровождаемый охраной, уехал. Максим долго еще оставался в кафе. Здесь было тихо, никто не мог подсесть за столик, отвлечь разговором, заглянуть по-свойски через плечо. Он корпел над папками почти до вечера: читал, рассматривал фотографии и набросал небольшой план действий. Отвлекся только раз – позвонил Оксане, чтобы его на работе не ждали. Когда уже смеркалось, он наконец поднял голову. Напротив него было большое окно. Максим видел, как люди спешат по своим делам, о чем-то думают, говорят друг с другом, над чем-то смеются. И никто из них не подозревает, что по закону подлости все, чем они живут, в один прекрасный день может стать известно совсем чужим людям. И, к сожалению, нет таких правил, которые бы от этого защитили. Конечно, есть закон совести и закон, который когда-то кем-то принят, одобрен и даже вступил в силу. Но… Все равно гадостное любопытство человеческой натуры, жадность будут побеждать. Максим закрыл папки и аккуратно сложил их в портфель. Можно было ехать домой. Дома Оксана. С ней Максим будет говорить только о делах агентства: о рекламе, о типографиях, которые срывают сроки. Но ничего про эти папки и про то, чем он с завтрашнего дня начнет заниматься. Они договорились, и надо держать слово. «Впрочем, так даже лучше», – еще раз подумал Максим.

Странное это занятие – изучать чужую жизнь. Нет, не подглядывать (Максим до сих пор не мог назвать вещи своими именами) – изучать. Вроде все как у всех. Родился, учился, мать, отец, друзья, работа. И у всех есть взлеты и падения, успехи и неудачи. Через какое-то время Максиму уже не казалось, что он занимается чем-то непристойным. Документы и справки Круглов читал, как какую-то забавную книжку. Разговоры, которые ему приходилось вести с людьми, знающими «объект», были не более чем воспоминаниями о прошлом. Для начала, конечно, ему пришлось выдавать себя за знакомого, друга друзей, дальнего родственника. Но проще всего информация получалась за деньги. Небольшая сумма – и бывшая сотрудница поликлиники вспоминала все диагнозы и даже помогала достать историю болезни, давно спрятанную в архив. Максим, сначала переживавший из-за своего нравственного падения, быстро успокоился, увидев, как легко люди за совсем ничтожные деньги разглашают врачебные тайны, выдают семейные секреты и просто сплетничают. «Предательство у человека в крови. И ничего, видимо, с этим не поделаешь», – подумал Максим, получая увесистую папку из архивов райздравотдела.

Всю информацию он заносил в специальную таблицу. В одном столбце помещались события, не представляющие интереса, во втором – важные и не очень, в третьем – важные, то есть те, которые «объект» должен бы скрывать. Пока этот столбец был пуст. Создавалось впечатление, что человек, жизнь которого изучал Максим Круглов, никогда ничего постыдного не совершал. Не было у него и тайн, огласки которых бы он боялся, а следовательно, и не имелось причин для шантажа. Точно так же дело обстояло с его друзьями и знакомыми. Среди них не было людей случайных, подозрительных, известных своими неблаговидными или криминальными поступками. Он не был замечен во взятках, страшных ДТП и сексуальных отклонениях. Еще раз проверив всю информацию, Максим позвонил Илларионову. Встреча опять состоялась в «Глясе».

– Не может такого быть. Вы невнимательно работаете. Так не бывает. Обязательно есть что-то, что человек хотел бы скрыть.

– Ну, наверное, но все эти «прегрешения» не так страшны. Из-за них не стоит и огород городить. – Максима раздражал напор Илларионова. Уж он-то, изучивший биографию человека вдоль и поперек, мог точно сказать, что постыдных вещей в этой жизни нет. Мелкие проступки, ошибки – да, как и в любой другой жизни. Но преступлений и постыдных тайн здесь нет.

– Ищите, Максим. Денег для этой работы у вас достаточно. – Илларионов ушел, почти не попрощавшись.

Звонок раздался рано утром. Максим, чтобы не разбудить Оксану, зажав телефон в кулаке, выскочил на кухню.

– Доброе утро, – голос в трубке был женским, старым, – меня зовут Наталья Петровна. Я звоню так рано, потому что с работы удобнее, дешевле. А мобильного телефона у меня нет.

– Ничего страшного, а что вы хотите? – не очень внятно спросил Максим, поскольку сон его еще не оставил.

– Мы могли бы поговорить с вами где-нибудь в таком месте, чтобы нас никто не знал и никто не помешал? Вы были у нас, расспрашивали об одном человеке, фамилию не хочу по телефону называть.

Максим проснулся и уже даже не чувствовал холода.

– Когда вы хотите? И где? Могу предложить станцию метро «Проспект Мира», там есть кафе маленькое.

Собеседница на минуту задумалась, а потом проговорила:

– Да, в кафе – это хорошо. Оно не дорогое?

– Да что вы – я угощаю, – поторопился сказать Максим.

К кафе Максим подъехал, как и было условлено, в два часа. Только он уселся за столик, к нему сразу подошла невысокая пожилая женщина. Судя по всему, Наталья Петровна приехала раньше и где-то дожидалась собеседника. Одной ей в кафе сидеть не хотелось. Максим сразу понял, что женщина небогатая – такое пальто, как у нее, можно было купить на распродажах в эпоху тотального дефицита. Максим смутно помнил похожее у своей тетки. Женщина присела за стол.