Бэлль почувствовала запах сигар, который еще не выветрился после вчерашнего вечера, и увидела голубую атласную подвязку на красно-золотистом ковре. Интересно, кому из девушек она принадлежит и почему здесь валяется? На окне висели красивые белые кружевные занавески, а дверь ванной комнаты была слегка приоткрыта — Бэлль разглядела черно-белый пол и часть ванны на резных ножках в форме лап.

Все выглядело таким чистым, ярким и красивым, что девушка улыбнулась, когда вспомнила о том, что, находясь в Париже, думала только о побеге. Бэлль могла бы покинуть этот дом прямо сейчас — одеться, спуститься по лестнице и выйти через парадный вход. Но девушка поняла, что на самом деле не хочет этого.

И дело не в том, что у нее было всего два доллара и пятьдесят центов чаевых, заработанных вчера. Ей действительно тут понравилось.

— Тогда тебе следует вести себя так же, как и остальные девушки, — пробормотала Бэлль себе под нос, возвращаясь в комнату и ложась в постель.

Через неделю, где-то в три часа ночи, Бэлль находилась одна в гостиной, убирала стаканы и пепельницы, когда услышала на улице крик.

Сегодня у Марты был спокойный день. Последний клиент ушел полчаса назад, и девушки легли спать, поскольку было очевидно, что посетителей больше не будет. Марта отправилась в свою комнату на первом этаже, а Сисси в кухне заваривала чай.

Бэлль поставила поднос с бокалами и подошла к окну посмотреть, что происходит. Она увидела небольшую толпу, которая собралась метрах в двадцати от борделя Марты, у дома Тома Эндерсона. В льющемся из его окон свете были видны собравшиеся люди.

Бэлль была поражена, когда впервые увидела дом Тома Эндерсона. Его заливал свет стольких электрических ламп, что глазам становилось больно. Эндерсон всем тут заправлял — улаживал споры, наказывал виновных. Ему принадлежала бóльшая часть города. Его ослепительный салун длиной в полквартала был отделан резным вишневым деревом, зеркалами и позолотой. Здесь круглосуточно работали двенадцать барменов.

На Бейсин-стрит никогда не было очень тихо. Между пятью и девятью-десятью часами утра наступало временное затишье, но оставшееся время суток музыка гремела в десятках баров, клубов и в публичных домах. Прибавьте к этому игру уличных музыкантов, заглушавшую крики, которые в «районе красных фонарей» раздавались очень часто. Иногда Бэлль выглядывала из окна и видела пьяных матросов, которые, пошатываясь, брели в сторону кабаре «Неглиже». Девушки говорили, что они, скорее всего, заходят выпить в каждый бар, попадающийся на пути, с тех пор как сошли с корабля. Моряки направлялись в дешевые бордели на Ибервиль-стрит, где проститутка стоила всего доллар, но пока они туда добредут, будут уже ни на что не способны и истратят все деньги.

У мужчин, приезжавших в Новый Орлеан на поезде, было больше шансов найти себе женщину, прежде чем они напьются, поскольку поезда останавливались прямо у начала Района и пассажиры могли видеть, как из окон некоторых борделей призывно выглядывают проститутки, принимая соблазнительные позы.

Бэлль подошла к входной двери и вышла на крыльцо. По крикам и одобрительным возгласам она поняла, что собравшаяся толпа наблюдает за двумя дерущимися мужчинами. Но неожиданно зрители расступились, и Бэлль, к своему изумлению, увидела двух женщин, которые набрасывались друг на друга, как дикие собаки.

Вчера Бэлль уже встречала эту высокую женщину с крашеными рыжими волосами — она что-то громко кричала на улице. Хэтти сказала, что, вероятно, все дело в ее сутенере, которого она застукала с другой. Если причиной ссоры действительно была ревность и женщина пониже с обесцвеченными волосами увела любовника и защитника у рыжеволосой, ее сейчас могли убить.

Женщины катались по земле, вставали и набрасывались друг на друга. Блондинка дралась по-женски: царапала противнице лицо, а рыжеволосая великанша сражалась, как боксер: била кулаками, и каждый раз, когда удар достигал лица или тела блондинки, толпа радостно улюлюкала.

Проститутки снова сцепились. Бэлль вышла на тротуар, чтобы разглядеть их получше. Вдруг блондинка взвыла от боли и злости. Ряды зевак сомкнулись еще теснее. Рыжеволосая что-то выплюнула на тротуар.

Бэлль от ужаса так и застыла на месте. Три окровавленных пальца лежали на тротуаре всего в десяти метрах от нее. Рыжая откусила у блондинки три пальца!

— Довольно! — крикнул какой-то мужчина из толпы. — Остановись, Мэри! Нельзя же откусывать пальцы у людей!

— Я откушу нос или ухо любому, кто попытается помешать мне убить эту суку! — заорала рыжеволосая. У нее изо рта капала кровь.

Пятеро мужчин бросились вперед и скрутили Мэри, остальные стали оказывать помощь пострадавшей.

Бэлль попятилась и спряталась в доме. От увиденного у нее кружилась голова.

— Что там за шум? — спросила Марта, спускаясь по лестнице, когда Бэлль уже захлопнула входную дверь.

Бэлль рассказала. Ее чуть не вырвало, когда она описывала увиденное.

— Это Грязная Мэри, — сказала Марта и, взяв Бэлль за руку, завела ее в гостиную и налила коньяка. — Пару лет назад она схватила топор и оттяпала одной женщине руку по локоть. Ее оправдали. Ей чертовски везет!

— Почему она совершает такие ужасные поступки? — спросила Бэлль, чувствуя дрожь во всем теле и жалея, что вообще вышла на улицу.

— У нее сифилис, поэтому ее и называют Грязной Мэри. Понимаешь, болезнь поражает мозг.

— Но разве она не опасна для людей? Она же может их заразить! — в ужасе воскликнула Бэлль.

— Она больше не трахается, — спокойно ответила Марта, как будто они обсуждали меню на завтрак. — Сейчас она делает только минет.

— А что это? — поинтересовалась Бэлль, догадываясь, что на самом деле ей лучше этого не знать.

— Она берет в рот. — Марта нахмурила носик, показывая, как она относится к Мэри. — Многие девушки этим занимаются: нет риска забеременеть, и не подхватишь ничего. Ты услышишь, как девушки будут рассказывать о французском борделе, дальше по улице — там все этим занимаются.

Бэлль нахмурилась.

— Не делай такое лицо, — улыбнулась Марта. — Минет — быстрое дело, никакой грязи, и в постель ложиться не нужно. У него много преимуществ.

Бэлль более чем достаточно услышала о любви «по-французски», но ей хотелось знать, что станет с Мэри и блондинкой с откушенными пальцами.

— Мэри отдадут под суд, однако, вероятно, присудят всего лишь штраф. Пострадавшую отправят в больницу.

— Но что же будет делать блондинка без пальцев? — удивилась Бэлль.

Марта улыбнулась и похлопала ее по плечу.

— Перестань волноваться о других и ложись спать. Завтра поговорим о твоем будущем.

Глава шестнадцатая

— Оставайся в комнате и смотри, что делает Бетти, — решительно велела Марта. Она указала на низкий табурет за ширмой и маленькую дырочку в ткани, через которую Бэлль могла бы подсматривать, сидя на этом табурете. — Запоминай все: как она проверяет, нет ли у клиента сифилиса, моет его и все остальное. Сиди тихо за ширмой и учись!

Бэлль уже успели предупредить о том, как Марта готовит новеньких, поэтому для нее приказ хозяйки не явился слишком сильным потрясением. И Бетти на удивление откровенно рассказывала о том, что она думает о своей работе.

Бэлль нравилась эта девушка из Атланты: веселая, добрая, всегда готовая поболтать.

— Мы все делаем вид, будто отлично проводим время, — с озорной улыбкой произнесла Бетти. — Я хочу сказать, что это всего лишь работа. Но, выполняя ее, я предаюсь греховным мыслям и стараюсь получить удовольствие… И знаешь, дорогая, иногда мне бывает по-настоящему хорошо.

И хотя Бетти впервые затронула такую щекотливую тему, Бэлль догадывалась, что ни одна из девушек на самом деле не испытывает отвращения к тому, чем занимается, и не сетует на жизнь. Они много смеялись, живо интересовались происходящим вокруг. Все были родом из бедных семей, и тем не менее, как подчеркнула каждая из них, не бедность сделала их проститутками. Бэлль чувствовала, что здесь примешивалась и жажда приключений, и наслаждение оттого, что тебя вожделеют, и жадность в сочетании с ленью, потому что девушки знали, как тяжело зарабатывать себе на жизнь честным трудом.

Бэлль была благодарна Марте за то, что та дала ей двухнедельную передышку, прежде чем бросить в пасть ко львам. За это время новенькая окончательно прониклась ленивой, чувственной атмосферой дома. Снова и снова Бэлль ловила себя на мысли о том, что вспоминает свои ощущения, когда ее обнимал и целовал Этьен. Она оценивающе смотрела на мужчин и хотела, чтобы они вожделели ее. Хотела носить красивые шелковые платья, как остальные девушки, хотела, чтобы Сисси помогала ей делать прическу, хотела зарабатывать больше денег.

Вероятно, атмосфера этого публичного дома смягчила боль прошлого и заставила Бэлль с нетерпением ждать того дня, когда она станет той, кого Марта называет «куртизанкой». К тому же после прогулок по Новому Орлеану девушка поняла, что у нее есть выбор. Не стоило считать себя навсегда привязанной к дому терпимости и профессии, которую она ненавидела.

Вначале Бэлль заметила буйство красок, музыку и порочную негу Нового Орлеана: один огромный праздник, сутки напролет, семь дней в неделю. И только вглядевшись пристальнее, она поняла, что все вертятся вокруг денег. Начиная от богачей, которым принадлежали дорогие казино, где тысячи долларов каждую ночь меняли своего хозяина, от содержательниц первоклассных публичных домов до извозчиков, которые брали всего пару центов за проезд, и музыкантов в каждом баре или прямо на улице — деньги были осью, вокруг которой вращался весь Район.

Но, в отличие от Лондона и Нью-Йорка, где главенствующую роль играли мужчины, здесь женщина тоже могла добиться успеха. Сюда съезжались со всей Америки и из-за границы. Большинство женщин, разумеется, содержали бордели, но было много и таких, которые открывали свои магазины. Женщины владели гостиницами, барами и ресторанами. Бэлль рассказывали, что большинство преуспевающих ныне дам прибыли в этот город без гроша в кармане и работали проститутками, чтобы сколотить первоначальный капитал — и это больше всего поразило ее, поскольку доказывало, что можно всего добиться благодаря целеустремленности и усердию.

Бэлль чувствовала, что тоже может достичь успеха. Во-первых, она была англичанкой, а здесь это было в диковинку. Бэлль видела, что она красивее остальных девушек, и к тому же на ее стороне была молодость. Но самое главное — ум. Дома Бэлль не слишком придавала этому значение, поскольку ей не с кем было себя сравнивать. Здесь же она ежедневно находила подтверждение тому, что в интеллектуальном развитии намного опережает остальных девушек. Как и говорил Этьен, большинство проституток были необразованными, ленивыми и жадными.

И Мог, и Энни были «книжными червями». Они и Бэлль привили любовь к чтению книг и газет, но она понятия не имела, что для девушки ее происхождения это является чем-то необычным. Бэлль вспомнила, как в Париже служанки удивились, когда она стала читать оставленные в комнате книги. Этьен тоже не мог скрыть удивления, когда увидел, что она читает. Бэлль почерпнула из книг немало знаний — по истории, географии, о том, что люди могут жить совсем по-другому.

Ни одна из девушек Марты не читала. Бэлль предполагала, что на самом деле они просто неграмотны, поскольку лишь пролистывали журналы, разглядывая картинки. Проститутки мало о чем знали и мало чем интересовались, за исключением последних новинок моды и местных сплетен. Бетти думала, что Англия находится где-то рядом с Нью-Йорком. Анна-Мария считала, что Мексика расположена возле Миссисипи. Все они мечтали только об одном: о любви и замужестве. Каждая хотела найти себе мужа, который подарил бы ей уютный домик и детишек, и хотя их стремление было понятно Бэлль, она гадала, как же они намерены этого достичь? Уж им ли не знать, что мало кто захочет взять в жены проститутку!

Бэлль не имела ни малейшего желания быть птицей в клетке. Она хотела стать равной мужчине. Пока она еще не знала, как этого добьется, но решила изучить представителей сильного пола повнимательнее, чтобы узнать о них все.

Через десять минут в комнату вошла Бетти. За руку она вела мужчину. У Бетти были короткие вьющиеся рыжие волосы, бледная, кремового оттенка кожа и большие наивные голубые глаза. Их выражение совершенно не соответствовало ее развязному поведению.

Шелковое платье цвета зеленого яблока едва прикрывало ее внушительный бюст. Когда девушка закрыла дверь, она стянула лиф, взяла руки мужчины и положила их себе на грудь.

— Нравится, любимый? — спросила она, глядя на него.

— Обожаю! — произнес он глухим от вожделения голосом, пожирая темными глазами ее грудь. — Не могу дождаться, когда увижу, что еще ты для меня припасла.