Мэг Кэбот - Кумир и поклонницы

Я каждую неделю читаю твою колонку и считаю, что ты даешь ужасные советы. Ты говорила, что девочка, чью мачеху волнует только бессмертие души девочки, не должна беспокоиться о том, что попадет в ад… поскольку она уже находится в аду.

Энни, средняя школа не ад. Считается, что годы, которые человек проводит в средней школе, это лучшие годы его жизни. Так и будет, если человек регулярно посещает церковь и не допускает в свою жизнь секс, наркотики, спиртное и рок-музыку. А люди, вроде тебя, Энни, которые поддерживают свободную любовь и сатанизм, разрушают школу.

Оскорбленный подросток

Дорогой Оскорбленный!

С чего это ты решил, что я поклоняюсь сатане? Ты ведь ничего обо мне не знаешь.

Я готова с тобой согласиться по поводу наркотиков, алкоголя и секса (если не считать безопасного секса) тоже.

Но рок-музыка? Бесполезно, чувак. Рок — на все времена!

Энни

Говорят, в жизни женщины на втором месте после свадьбы стоит день выпускного бала. Что ж, но, возможно, день рождения первого ребенка тоже где-то в первых рядах. Вы понимаете, что я имею в виду.

И я в этот день — в день выпускного бала — делала все то же, что в этом случае делает каждая девушка — маникюр, педикюр, прическу…

Разумеется, я была единственной девушкой Америки, которую во время подготовки к балу сопровождала толпа репортеров: все они хотели сделать фотографии девушки, которая идет на праздник с любимцем страны. Спасибо вам, парни. Нет, правда.

Меня это все слегка раздражало, но я обещала другу пойти с ним на «Весенние танцы». Ради него я должна была выглядеть лучше всех.

И когда я скользнула в свое платье — шифон на голубом шелковом чехле, с маленькими шифоновыми рукавами-фонариками и каймой из маленьких шифоновых незабудок — я чувствовала, будто я, и вправду, лучше всех. Парикмахер заколол мою еще не сильно отросшую челку заколкой с живыми незабудками, точно такими же, как искусственные незабудки на туфлях.

Трина позвонила мне и уговорила выйти во двор, чтобы наши родители нас сфотографировали. Машины с репортерами всех развлекательных программ, стоявшие у моего дома, чтобы подловить момент, когда подъедет Люк, казалось, нисколько не смущали Трину.

Мы, как и договорились, встретились у громадного дуба на моем переднем дворе и начали обожать друг друга, хотя вокруг нас жужжали и щелкали камеры. И не только камеры наших родителей.

Трина долго уговаривала свою маму, пока та наконец не позволила ей появиться на бале в образе деревенской дикарки. Трина согласилась не пользоваться черной губной помадой, но все-таки раздобыла где-то черную рыбачью сеть, которую надела на черное газовое платье, и этот наряд точно сошел со страниц праздничного номера журнала «Семнадцать»…

…но поверх этого наряда она еще надела шелковое бюстье, так что ее и без того замечательные груди всей своей массой выпячивались из декольте. Трудно сказать, у кого будет более сильный сердечный приступ при виде Трины — у Стива или у доктора Люиса.

— Просто не верится, — сказала я, — что ты уговорила свою маму позволить тебе это надеть.

— Просто не верится, — сказала Трина, — что ты позволила своей маме уговорить ТЕБЯ надеть это.

— Жутко традиционно, — сказала я. — Я знаю.

— И все равно, — сказала Трина, — ты очень мило выглядишь.

— Ты тоже. — Потому что так оно и было. И я снова порадовалась, что наша дружба воскресла.

Мы услышали приближение лимузина прежде, чем увидели его, потому что фотографы, которые расселись на всех деревьях, надеясь беспрепятственно сфотографировать Люка, когда он будет прикалывать букетик к моему корсажу, начали возбужденно кричать:

— Он едет! Он едет!

Даже я, которая на самом деле не испытывала особенного восторга, если сравнивать с Триной, почувствовала некоторую дрожь от возбуждения. Ну, хорошо. Я не иду на «Весенние танцы» с тем, кого люблю, это так.

Но, по крайней мере, я иду на «Весенние танцы».

И вот показался лимузин, тот самый длинный, черный, лоснящийся лимузин, в котором я ездила к Люку на озеро. Трина взволнованно сжала мою руку, когда машина медленно подъехала и остановилась перед моим домом, и шофер вышел и обошел ее, чтобы открыть дверь со стороны пассажира.

Все фотографы, операторы, все родители и соседи подняли свои камеры, чтобы сделать фото Люка Страйкера, выходящего из лимузина, будто это Ланселот примчался на белом коне, чтобы спасти Джиневру от смерти на костре.

Но человеком, который вышел из лимузина, был не Люк Страйкер. Человек с букетиком для корсажа в руках, который вышел наружу, был не кто иной, как…

Стив Маккнайт.

Вот так. Стив Маккнайт, бойфренд Трины, в своем трубадурском смокинге (только он сменил красную бабочку и красный кушак на черные).

Репортеры вздохнули — некоторые даже зашикали — и вернулись на свои позиции.

Однако Трина была абсолютно счастлива.

— Не могу поверить, что ты нанял лимо, — взвизгнула она, когда Стив прикалывал ей букетик — букетик гвоздик, которые он, как его проинструктировала Трина, опустил на ночь в черные чернила, так что теперь их белые лепестки отливали черным. — Это, должно быть, стоило тебе целое состояние!

— Ух, — сказал Стив, выглядевший несколько смущенным. — Не совсем так.

— О, за это заплатили твои родители? — спросила Трина, когда они вдвоем позировали ее взволнованным маме и папе.

— Ух, — сказал Стив. — На самом деле, это Люк Страйкер.

Трина онемела.

И не только она.

— ЛЮК? — Трина удрученно посмотрела на меня. — Что… почему?

— Я не знаю, — сказал Стив, неловко пожав плечами. — Он сказал, что ему лимузин не нужен.

— А он… — Взгляд Трины стал еще более жалостливым. Она догадалась о том, что произошло, быстрее, чем я. Или думала, что догадалась. — О, Джен. Слушай, это неважно. Неважно. Ты можешь поехать с нами. Мы все равно будем на балу. Правда, Стив?

— Точно, — сказал Стив. — Конечно.

До меня все еще не дошло. Так Люк отдал Стиву свой лимузин? Ну и что! Это вовсе не значит, что Люк не приедет.

Люк не может меня подвести. Перед всеми этими репортерами. В конце концов, что я сделала, чтобы заслужить такое обращение? Просто была его другом. Хранила его тайну.

ПЕРЕДЕЛАЛА СРЕДНЮЮ КЛЭЙТОНСКУЮ ИЗ МЕСТА, НАПОЛНЕННОГО ЗЛОМ И АНТАГОНИЗМАМИ, В ТЕПЛОЕ И ПРИЯТНОЕ ДЛЯ НЕГО МЕСТО.

— О, солнышко, — сказала моя мама, подходя ко мне, чтобы меня обнять. Фотографы, которые начали понимать, что случилось, подняли свои камеры. Я просто видела заголовки завтрашних газет:

ЛЮБИМЕЦ АМЕРИКИ ОБМАНУЛ ДЖЕН!

ТОЛЬКО МАТЕРИНСКАЯ ЛЮБОВЬ ВЫЛЕЧИТ

ДЖЕННИ!

ЭТА ГРЯЗНАЯ КРЫСА!

Но прежде чем моя мама смогла сказать слова утешения, с верхушек деревьев поднялся крик.

И тут я увидела, что перед лимузином возник парень в смокинге и… на мотоцикле.

На «харлее», не меньше.

— Эй, — сказал Люк, снимая черный шлем. — Прости, я опоздал.

Двор залило светом вспышек. Репортеры кричали:

— Люк! Люк! Посмотри сюда, Люк!

Люк не обращал на них никакого внимания. Он подошел к моему папе и протянул ему руку.

— Мистер Гриинли, сэр, — сказал Люк. — Я — Люк Страйкер. Я приехал, чтобы отвезти вашу дочь на «Весенние танцы».

Мой папочка, вероятно, впервые в жизни, выглядел так, будто совершенно не знал, что ему делать. В конце концов он взял руку Люка и пожал ее.

— Как поживаете? — сказал папочка. Затем он вроде бы пришел в себя. — Вы воображаете, что повезете Дженни на бал НА ЭТОМ?

— Нет, — сказала мама, качая головой. — Это абсолютно невозможно… без шлема.

— У меня под сиденьем есть запасной шлем, миссис Гриинли, — сказал Люк, взяв ее руку и как следует встряхнув ее. — И я клянусь, что доставлю Дженни домой в полночь,

Я толкнула его плечом.

— Я хотел сказать — в час, — исправил ошибку Люк.

— Если я буду задерживаться, то я вам позвоню, — сказала я и потянула Люка за руку. — Пока.

— Погодите! — крикнула мама. — Мы вас не сфотографировали!

Но маме нечего было огорчаться. Потому что все периодические издания Америки — за исключением, может быть, журнала «Нэйшенал Джеографик», который, похоже, не присылал своих представителей, поместили фотографию Люка, помогавшего мне надеть шлем на мою украшенную цветами заколку. Фото Люка, помогающего мне взобраться на заднее сиденье мотоцикла, да так, чтобы я не испачкала юбку, и фото Люка, заматывающего мою юбку вокруг моих ног, чтобы она не попала в колесо и не погубила бы меня. Еще фотографию Люка, который взмахнул рукой, нажал на акселератор. Еще мою фотографию, когда я обняла Люка и помчалась в чудесную жизнь.

А еще фотографию нас обоих мчащихся по улице с такой скоростью, с какой только было можно, чтобы не нарушить правил и при этом не огорчить моих родителей.

— Я надеюсь, что тебе это неважно, — сказал Люк позже, после того, как мы прибыли ко входу в «Клэйтон Инн», где нас снова встретили репортеры… те, которые смогли нас догнать, и их было немало. — Я имею в виду мотоцикл.

— Это замечательно, — ответила я. Мне и па самом деле очень понравилось. Я прежде никогда не ездила на мотоцикле. Такая милая девочка, как я, и не должна была никого просить ее покатать. — Но я думала, что ты хотел испытать все типичное, что касается этого бала. А ехать на бал на «харлее»? Неохота расстраивать тебя, Люк, но это не типично.

— Что ж, — сказал Люк, потянувшись, чтобы поправить один цветочек на моей заколке. — Мне всегда нравится иметь свободу действий. О, я совсем забыл!

И он вытащил откуда-то из-под мотоцикла чистенькую пластиковую коробку, в которой лежал букетик, сделанный из белых розочек.

— О, как красиво, — сказала я. Затем я вспомнила о бутоньерке, которую оставила дома в холодильнике. — А твою бутоньерку я забыла дома!

— Возвращаться не будем, — заявил Люк, уверенно прикрепив букетик на место, как раз над сердцем. — Я без нее проживу.

Затем он предложил мне руку.

— Мадам. Будем танцевать?

— До тех пор, пока не нужно будет шевелить неуклюжими руками.

— Не бойся. Я буду следить. Сегодня этого не потребуется.

Получив подобные заверения, я взяла Люка за руку, и мы скользнули в «Клэйтон Инн» — вокруг нас сверкали вспышки, и репортеры, не говоря о постояльцах отеля, которые столпились у входа, чтобы не упустить шанса увидеть свою любимую звезду и его даму, выкрикивали наши имена.

Не хочу, чтобы у вас сложилось превратное мнение, будто бы «Весенние танцы» — это что-то очень веселое. Даже если вы идете туда с самой популярной кинозвездой, кумиром подростков Америки, а может и всего мира, «Весенние танцы» — это все равно тоска зеленая.

Правда, там вы можете увидеть всех одноклассников такими красивыми, какими вы их никогда и не видывали,

Но, знаете, это все равно те люди, с которыми вы встречаетесь ежедневно. Только приукрашенные. И может, кстати, хорошо отмытые.

Но мне и вполовину не было так плохо, как НЕКОТОРЫМ девочкам. НЕКОТОРЫМ девочкам было очень паршиво. Например, Карен Сью Уолтерс. Она заставила пойти с ней одного тенора. А этот тенор, о чем знала вся школа, был просто помешан на Люке Страйкере, Все время, пока они с Карен Сью танцевали, он не отрывал глаз от Люка.

Это было так забавно.

Лучшей частью вечера был тот момент, когда мы собрались все вместе. Оказалось, что Люк умеет веселиться. Мы все сидели за одним столом — я, Люк, Трина, Стив, скучающая Лиз и ее кавалер (один из футболистов) и трогательная Бренда со своим спутником, на удивление милым парнем с хорошей речью, по имени Ламар. Мы получали удовольствие от еды, музыки и общения.

Танцы не начинались, пока не покончили с едой. И тогда все перекочевали на танцпол… включая меня и Люка. Я сказала Люку, что умею танцевать только медленные танцы — я все еще страдала синдромом посттравматического стресса, полученного в «Трубадурах» — и Люк сказал, что он все понимает.

Оказалось, что Люк ужасно танцует… вот удивительно, да? Мы все время стукались коленями, и я думаю, что я-то его ударила всего лишь разок.

Не знаю, что Люк думал, когда обнимал меня во время медленного танца. Могу только сказать, о чем думала я.

На самом деле, о ком.

И это был… ну, не Люк.

Я понимаю! Это действительно ужасно. Во всей мировой истории я была самой неблагодарной девушкой. То есть я была с изумительным — действительно изумительным — спутником, с парнем, который так старался, чтобы мне было весело, если только на «Весенних танцах» может быть весело, или, по крайней мере, так весело, как может быть с тем, к кому у вас нет романтического интереса… — А я, не переставая, думала о ком-то другом!