— Сыграем? Ты ведь умеешь играть, я сразу это понял.

Глупо отнекиваться. Тем более, мои пальцы так и чешутся — проверить сукно, насладиться гладкостью шаров, тяжестью кия. Я не могу отказаться, это сильнее меня. Я обожаю бильярд и, если бы не выгорело с эскортом, наверное, я стала бы жить, обыгрывая туристов в каком-нибудь Лас-Вегасе. «Спорим, мистер, что я забью все шары в одну лузу?» Кажется, ни в одном варианте развития событий у меня нет счастливого будущего, где бы я не продавала себя или свои способности.

— Умею. Жаль, что пришлось тебя обмануть.

— Тебе не жаль, — хмыкает Грант. — Расставляй шары, а я займусь вином.

Пока он ищет штопор за темной барной стойкой, я собираю шары треугольником, наслаждаясь их тихим стуком. Сам бильярдный стол тоже пахнет древесиной, немного пыльным сукном, запахи этого дома, которые являются частью самого Гранта. Если раньше я думала, что он арендовал этот дом, то теперь понимаю — без вариантов. Дом слишком похож на него самого.

— Нет, обойдемся без твоей помощи, Чарльз.

Грант снимает кота с бильярдного стола и возвращает его на диван. Когда в подвале появился кот, я не помню. В последний раз Чарльз спал на ковре, вытянувшись в гостиной. Наверное, пришел за хозяином.

— Ты хорошо играешь, Жаклин?

— Ну как сказать… — скромно тяну. — Неплохо. А ты?

— Думаю, также, — хитро улыбается Грант.

Сейчас его глаза теплого синего оттенка. Совсем как его запонки, которые он не стал надевать на конференцию сегодня утром. Может, потому что камер все равно не было. А может, предпочитает избегать их, потому что они навевают ему воспоминания о его невесте.

Наверняка ее покорили его пронзительно-синие глаза, что она даже нашла подходящий камень для огранки. Можно только позавидовать ее стойкости, жаль, что мистер Грант ее совсем не ценит.

— О чем задумалась? — Грант протягивает мне бокал с вином, а сам делает глоток из своего.

— Думаю о том, что ты ошибся, когда объяснял мне правила в агентстве. Значит ли это, что вы не так уж хорошо играете, мистер Грант?

— В тот момент мне было не до правил. Зато сейчас… Я покажу тебе, что умею играть. Только прошу тебя, не поддавайся. Я все равно замечу. Играй в полную силу, как можешь. Честно. Хорошо?

— Без проблем.

Грант ставит бокал в сторону и подходит ближе. Меня обдает жаром, когда он поддевает лямку моего платья.

— Я даже не буду просить тебя играть голой на этот раз. Видишь, как сильно я хочу, чтобы это была честная игра? Так что давай даже на что-нибудь сыграем.

Замираю, не донеся бокал до рта.

Первый порыв сыграть на его запонки, чтобы эти два волшебных незнакомых камня достались мне. Но зачем они мне? Не собираюсь же я после сидеть одинокими вечерами, задумчиво смотреть на них и вспоминать его и эти дни? У меня даже одиноких вечеров не бывает.

— Ну… — прочищаю горло. — Ты совершенно точно не отдашь мне кота, так что… Даже не знаю, больше ничего мне не приглянулось.

— Ты такая меркантильная особа, Жаклин. А не материальных вариантов нет?

Качаю головой, а сама вся обмираю в ожидании его ответа.

— Тогда я сам предложу. Значит, ираем в одну лузу. Кто последний забивает «восьмерку», тот и выигрывает. А на кону у нас будет…

Грант делает глоток из бокала и останавливает взгляд на моих губах.

— Поцелуй. Теперь ты будешь играть в полную силу, не так ли?

* * *

Поначалу играю не в полную силу. Сдерживаюсь, чтобы изучить технику Гранта. Вот только он делает то же самое. После каждого удара буравит меня взглядом, словно подначивая: «Давай, Жаклин, играй уже так, как ты действительно можешь».

И я даю себе волю, да и откладывать больше некуда.

Сам напросился. Вижу насквозь его намеченные ходы и мешаю. Разгоняю его выставленные для удара шары. Бью так, чтобы Грант выстраивал тактику заново и не мог просчитать мои ходы.

Низко весящие над столом лампы отбрасывают резкие тени на его лицо, подчеркивая скулы и то, как играют желваки. Сегодня он не брился, и щетина на его лице стала еще темнее. Может, проспал и собирался в спешке на свою конференцию, а потому и запонки не стал застегивать. А может, просто не хотел возиться.

Он все еще в брюках и рубашке с закатанными рукавами. Это еще не домашний вид — тот, когда вы только вдвоем, наедине и наряжаться уже нет смысла, но и не офисный дресс-код.

Мы кружимся вокруг стола, и мне нет необходимости смотреть на расположение шаров так часто. Или я только пытаюсь себя в этом убедить? Потому что не могу отвести от него взгляд. Двухдневная щетина, взъерошенные волосы, расстегнутые верхние пуговицы, а поверх галстука, которым он завязывал мне глаза, теперь спит Чарльз на диване.

По коже будто проскакивают искры от его крепких предплечий, которые попадают в лучи света, когда он наклоняется и бьет. А от широкого разворота плеч, на которых натягивается до хруста рубашка, когда выпрямляется, в животе становится горячо.

Будто впервые его вижу, а уже вторые сутки на исхдоде, и никак не могу насмотреться.

У него необычная внешность, весь он состоит из острых и резких черт, которые могут оттолкнуть в первое мгновение. Но сейчас в его движениях больше нет опасной грубости, которая пугала до чертиков в агентстве. Исчезло напряжение. Брови больше не сведены к переносице.

Грант чаще улыбается.

Улыбка совершенно меняет его внешность. Добавляет той недостающей его лицу мягкости. Интимности, потому что по нему сразу понятно, что он не будет улыбаться каждому.

Мне он улыбается только уголками губ, неуловимо, быстро. Широкие открытые улыбки предназначены не для меня, и это почему-то отзывается разочарованием. Но даже те полуулыбки, что достаются мне, заставляют трепетать и также едва заметно улыбаться в ответ и, оказывается, что даже говорить необязательно. Можно улыбаться. Смотреть. И кружить вокруг стола, общаясь только ударами шаров.

Его шаг.

Мой ответ.

Тонкая улыбка, и моя — ему в ответ.

Его долгий внимательный взгляд…

И удар, который становится последним.

Кровь отливает от лица, а пальцы сводит холодной судорогой, когда Грат откладывает кий и выпрямляется.

Что?!

Я не могла проиграть!

Взгляд метается между моими полосатыми шарами и черным шаром, застывшим напротив средней лузы. Без вариантов. При всем своем мастерстве, я только что нещадно продула, засмотревшись на его плечи, улыбки и щетину. Увлеклась им и не заметила, как он же обвел меня вокруг пальца.

«Восьмерка» все еще на столе, но он не делает этот последний решающий удар. Его шаров все равно больше нет, только мои. Паника захлестывает, а сердце колотится быстрее, когда Грант обходит стол.

Делаю шаг назад, но ягодицами вжимаюсь в стол. Бежать мне снова некуда.

Грант касается ладонями сукна и нависает сверху. Еще минуту назад я не могла отвести глаз от его лица, а теперь не могу даже взглянуть на него. Стоя в кольце его рук, отворачиваюсь и смотрю на резную ножку стола, щекой прижимаясь к собственному плечу.

Я не могу. Просто не могу поднять лицо.

И позволить ему сделать это.

— Посмотри на меня.

Голос хриплый, низкий. Он зол и тем, что отвергнут, и тем, что я обманула его. Трясу головой, а он вдруг кладет руку мне на затылок и поворачивает мое лицо к себе.

Его синие глаза так близко, что я снова вижу колючие янтарные точки в его радужке. Для меня они как искры, что взмывают над пламенем, а его близость так же опасна, как само пламя для хрупкого мотылька. Я не хочу, не хочу, чтобы он целовал меня.

Это было ошибкой… Я не должна соглашаться на эту ставку.

— Неужели тебе проще отсосать мне, чем согласиться на поцелуй?

Старый добрый мистер Грант вернулся. Больше никаких обманчиво мягких улыбок. Только ненависть и отвращение в каждом слове, и это то, в чем я так нуждаюсь, чтобы противостоять его очарованию. Чертова необычная внешность! Будь проклята эта щетина, которая так близко, что я обмираю вся от догадки, какой она может быть на ощупь…

Грант наклоняется ближе, касаясь моего лба своим. Его горячее дыхание проходится по моей щеке, вызывая в теле волны дрожи. Он держит меня так крепко, что ничего не помешает ему самому поцеловать меня, но проклятый Грант не хочет целовать мертвую Белоснежку. Он хочет, чтобы я хотела этого также сильно, как он. Чтобы сама раскрыла для него губы и ответила на сначала нежный, а потом сносящий крышу поцелуй…

А потом мне ничего не останется, кроме как отдать ему свое сердце и позволить разбить его на тысячи острых осколков, ведь мое глупое сердце ему совершенно ни к чему. Единственное, что нас связывает, это контракт. Все, что у нас есть, это еще пять дней рядом. Так что, не сдерживайтесь, мистер Грант, раз я была такой дурой и позволила себе ошибиться, то напомните мне, как обычно заканчиваются отношения.

Он вдруг отрывает меня от пола, вцепившись пальцами в мою талию, и укладывает на стол, как куклу, надавив на плечи. Другой рукой задирает юбку, но красивое белье, похоже, только подливает масла в огонь.

Кружевным трусикам здесь опять не рады.

Я слышу пугающий треск, когда ткань больно впивается в нежную кожу. Глаза слепят низко висящие лампы. Я пытаюсь хотя бы сесть или вырваться, руками сбивая оставшиеся на сукне шары, но Грант держит крепко и только шире разводить мои бедра, пока платье сбивается где-то на талии.

А потом наклоняется и целует.

Меня прошивает словно током. А потом опять. И опять. Он не собирается быть нежным. Каждый раз, когда он задевает мой клитор зубами, меня буквально подбрасывает в воздух, а бедра дрожат от напряжения.

Поясницу выгибает дугой, и руки Гранта быстро фиксируют мои бедра именно так, чтобы ему было удобно. Мои бедра уже у него на плечах, пока он дарит мне те единственные поцелуи, которые возможны в наших отношениях. Так будет проще и лучше, мистер Грант, со временем вы тоже это поймете и даже порадуйтесь, что мы не стали все усложнять.

Кусаю губы, чтобы не стонать, и царапаю ногтями бархатное сукно, но когда он погружает язык глубоко в мое тело, я больше не могу сдерживаться. Если разум еще как-то умудряется противостоять напору Гранта, то тело под жаркими прикосновениям его рта сдается моментально.

Единственный мужчина, который будит во мне такой голод, который невозможно утолить иначе. Которого мало, даже когда его пальцы, язык и рот принадлежат только мне, как сейчас.

— Адам... — его имя слетает с губ в тот момент, когда даже сердце замирает.

Я вся напряжена и натянута, как струна. Хочется свести ноги, но он не позволяет мне этого сделать. Только сильнее припадает ко мне губами, доводя удовольствие до абсолюта в наивысшей точке, в которой я замираю будто над пропастью.

А после падаю вниз.

Оглушенная собственными криками, ослепленная яркими лампами, с задранным платьем и влажными бедрами, я остаюсь лежать на столе, пока пытаюсь собрать себя воедино, а Грант просто разворачивается и уходит, оставляя меня одну.

Пять ступенек — пять шагов.

И после где-то над моей головой гулко хлопает дверь его спальни.

Глава 22

Меня будит легкий и звонкий перестук капель, и я открываю глаза, уверенная, что снова увижу залитые дождем окна. Но дождя нет. В окнах вижу звезды на чистом небе. Стоит глубокая ночь, и я отбрасываю от себя карточку «Бинго», которую все-таки заполнила перед тем, как провалиться в сон, и с которой так и заснула. Кажется, она падает на пол.

На самом деле, всего две галочки — не повод для беспокойства.

Похоже, кот мой очевидный провал, и пора признать себе, что в эту графу я могу сразу поставить все пять галочек. С Чарльзом не будет иначе.

А вот чувства… Завтрак, приготовленный и оставленный для меня Грантом, был проявлением чувств. Но я хочу верить в то, что третий день все исправит. После того, что было на столе для бильярда, и своего обмана я недостойна завтрака. И надеюсь, Грант все-таки возьмет себя в руки и перестанет то и дело испытывать мои границы на прочность. Они крепче, чем вы думаете, мистер Грант. Иначе я бы не продержалась так долго в эскорте.

Ворочаюсь и не могу снова уснуть. На этот раз меня не разбудил кошмар, но что тогда?

Интересно, а Грант уже спит? Если я спущусь на кухню попить, мы не столкнемся? Мне придется с ним увидеться завтра, но это будет другой день, а сегодня я не готова видеть его. Смотреть на его губы. Скулы. Чертову щетину. Длинные музыкальные пальцы, которым мое тело готово петь оды.

Как же хочется пить… Не надо было налегать на вино.