Жасмин Майер - Купи меня

Все это время я делал ради Джеки тоже самое, что когда-то сделала Лана.

Никак иначе я бы не смог сейчас так уверенно смотреть ей в глаза. Наше общее прошлое всегда стояло бы между нами уродливым пятном разлившейся нефти, которая убивает все живое. А я не позволю нашему прошлому уничтожить и будущее.

Джеки с тяжелым взглядом смотрит на меня:

— Зачем ты здесь, Адам?

Уже не «мистер Грант». Наверное, это можно считать маленькой победой. Только ярость в ее глазах значительно преуменьшает мой триумф.

— Зачем эта квартира, капитальный ремонт, кот и рояль? Зачем, Адам? Почему ты переехал именно сюда? Чего ты хочешь добиться?

— Кот и рояль неизменные атрибуты моей жизни. Я бы не смог переехать иначе. Я люблю своего кота, а музыку полюбил только благодаря тебе.

Откровенность сбивает с толку. А еще, я вижу, как она поджимает губы. Ее ранят мои чувства к коту. 

Просто ты не готова услышать, что тебя я люблю сильнее. Пока не готова. Вот и думаешь, что единственные чувства у меня могут быть с котом.

Сейчас на ней нет и капли макияжа, волосы собраны в небрежный пучок. На ней свободная спортивная одежда. Ничего общего с той тигрицей, источавшей сексуальность, которая прохаживалась с микрофоном вдоль сцены. Ничего общего с той гордой и замкнутой рабыней, за которую я заплатил нереальную сумму.

Когда Дональд узнал, он лишился дара речи.

— Убери нож, Джеки, — мягко повторяю, глядя на нее.

Вздрагивает от своего уменьшительно-ласкательного имени. Жаль, что пять лет назад я так и не спросил, как по-настоящему звали ту яркую соблазнительную девушку. 

Но теперь то имя, как и все остальные события, не имеют никакого значения. Для меня — точно. И я надеюсь, что однажды Джеки тоже сможет отпустить прошлое. Я дам ей столько времени, сколько нужно.

Джеки с тяжелым вздохом грохает ножом об кухонную столешницу, бросает взгляд в бок и с громким криком бросается к мясу. 

Но поздно.

Чарльз встречает ее утробным рычанием, предупреждая, что куриная грудка — честно заработанная добыча и отдавать он ее не намерен. Даже с порога слышно, как он остервенело работает челюстями, проглатывая куски, едва прожевывая. Кот, который ежедневно получает порцию элитных кошачьих консервов, в том числе и сегодня, ест куриную грудку так, как будто это первая его еда за неделю.

Пока Джеки сокрушается о том, что нельзя так быстро есть, что надо хотя бы пережевывать кусочки, я понимаю, что буря миновала. Чарльз переломил ситуацию. Джеки ему даже улыбается. 

Выглядываю в коридор перед тем, как закрыть дверь квартиры Джеки, и успеваю заметить, как захлопывается дверь напротив моей квартиры. 

Соседка. Очевидно, та самая, которая и пожаловалась менеджеру. Чутье у нее работает отлично — сразу почувствовала неладное, когда я ее даже на порог не пустил. Наверное, редкий мужчина может устоять против ее форм, но это никак не относиться ко мне. Я однолюб. И проделал слишком долгий путь от любви до ненависти и обратно, чтобы теперь вестись на смазливую мордашку и пусть и ненатуральный, но все-таки третий размер в ее декольте.

Если Майя или как ее там, заметит меня с котом — мне грозит сначала штраф, а за повторное нарушение выселение. Но без Джеки я отсюда не уйду, а Чарльза я не могу оставить даже Аннет. Они с котом друг друга не выносят, а я не знаю, сколько времени у меня уйдет на то, чтобы снова приручить другую, не менее дикую кошку. Которая снова смотрит на меня исподлобья и скрестив руки на груди.

— Решил, что тебе можно остаться в моей квартире, Адам Грант? — кивает она на запертую дверь. — Как бы не так! Забирай своего кота и уходи.

Киваю.

— Я уйду, не переживай. Просто в коридоре грела уши твоя соседка, а если она увидит или услышит, как мы говорим о Чарльзе, мне несдобровать. Нас выселят.

Равнодушно передергивает плечами. Мол, и словно, если так. Ей-то какое дело? 

Какое-то время мы молчим. Ей сказать нечего, мы как два разведенных родителя, ждем пока наш первенец доест свой обед и я смогу увезти его с собой.

— Могу ли я иногда отдавать его тебе? — откашливаюсь. — У меня бывают недолгие командировки, а иногда, очень редко, мне нужно слетать в соседние штаты. Мне совсем не с кем оставить Чарльза в эти дни.

Поднимает одну бровь. 

— Конечно, пусть меня выселяют или штрафуют вместо тебя! — фыркает Джеки.

Раньше, когда наши отношения ограничивались контрактом, выражение ее лица всегда оставалось непроницаемо холодным.

— Нет, что ты… Я не хочу подставлять тебя. Просто подумал, вдруг ты хотела бы проводить с ним время. Чарльз очень тихий, никто не догадается, что он у тебя. А еще он очень скучал по тебе.

— Хорошая попытка, но нет. Оставь кота своей невесте, Грант, если соберешься уезжать. Нас с тобой больше ничего не связывает.

— Ошибаешься. Мы связаны навсегда. И невесты у меня больше нет.

С ее лица сбегает вся краска. В миг — и она бледная как полотно. Впивается зубами в нижнюю губу и отворачивается к окну. Пугают ее вовсе не мои слова о невесте.

Лана была права — Джеки не отпустила прошлое, и делать этого, судя по всему, не собирается. 

Беру корзинку, в которой подкинул Чарльза, и делаю шаг к коту, который уже разделался с грудкой. Но кот предугадывает движение — секунда, и мейнкуна больше нет на столешнице. Огненно-рыжий всплеск и кот оказывается на полу, под столом, а когда я приказываю ему подойти, кот смотрит на меня с тем же уничижительным выражением лица, что и Джеки пять минут назад.

— Чарльз, иди сюда! Чарльз!

В ответ на мое приближение массивный рыжий обормот распластывается плоским блином на ковре и исчезает под узкой полосой между диваном и полом.

— Видишь? А ты не верила, что он по тебе скучал! Теперь он не хочет от тебя уходить!

Джеки снова закатывает глаза. Тянется к одному из шкафчиков, достает одну-единственную конфету, хотя я успеваю заметить целую упаковку, и съедает у меня на глазах.

— Не очень гостеприимно с твоей стороны, — замечаю.

— Иногда мне кажется, что ты совсем не знаешь собственного кота, Адам Грант. Он точно твой?

— Самый что ни на есть мой, — отзываюсь. — У меня весь телефон забит его снимками с первого дня рождения. Могу показать, если не веришь.

Джеки скручивает бантик из хрустящей обертки, достает моток кулинарных ниток и роняет фантик на пол.

— Смотри и учись, — говорит она мне.

Ведет фантиком по полу и из-под дивана тут же появляется когтистая лапа. Джеки забирает у меня корзину, ведет по плетеному краю бантиком, а после как бы невзначай роняет его внутрь.

Чарльз устремляется к корзине оранжевой молнией, смешно перебирая лапами на скользком паркете, и ныряет в корзину за добычей. Джеки только и остается, что захлопнуть крышку, закрепив ее для надежности.

— Можешь забирать своего кота. И советую прикупить корзину для пикников. Так ты будешь менее заметен, чем с переноской для животных. Честное слово, вроде умный мужчина, а так откровенно палиться.

— Точно, — киваю, подхватывая корзину. — Так и поступлю. Спасибо, что выручила.

Отворачивается к окну и пожимает плечами. На горячее прощание рассчитывать не приходиться.

Берусь за дверную ручку, как вдруг слышу:

— И так и быть, можешь оставить его мне, если надумаешь уехать.

В моем ежедневнике не было ни одной поездки на ближайшие полгода, но теперь я обязательно отправлюсь инспектировать филиал в Сан-Диего.

Когда мы возвращаемся в квартиру, Чарльз выпрыгивает из корзины с недовольным видом. Какое-то время кот злится, что его так легко удалось обхитрить, но потом игрушка от Джеки поднимает ему настроение. Я кидал ему разные фантики, но Чарльз признавал только тот бант, который Джеки когда-то сделала для него еще в особняке.

Через три дня Чарльз  отправляется жить к Джеки, а я каждую минуту в Сан-Диего нестерпимо завидую собственному коту.

Мое настроение напоминает лодку, попавшую в шторм. Я уже давно не оставалась без работы, как сейчас, предоставленная сама себе. Наедине с самой собой. Раньше мою жизнь наполняли незнакомцы, которые исчезали по истечению контракта. Никаких обязательств, никаких отношений. 

Штиль, который закончился с появлением Адама Гранта.

Теперь каждое утро начинается со шторма. То вверх, то вниз с риском для жизни. 

Натягиваются нервы-канаты, до скрипа, до скрежета, когда я прохожу мимо двери, зная, что он может быть за ней. Я замираю, будто взмывая на гребень волны, стоит уловить малейший шорох из его квартиры, а когда хлопает дверь и в коридоре раздаются шаги, сердцу становится до боли тесно в груди.

И каждый раз, разбиваясь о камни, мое наивное сердце обрушивается в пропасть, когда спустя мгновение лифт увозит Гранта прочь.

Я злюсь на себя за то, что думаю, будто он мог напроситься в гости. Зайти случайно. Я злюсь на него за то, что он просто есть. И не где-то там, далеко от меня, а совсем рядом. И первый мой порыв снова сбежать. От него и той бури, которая поднимается во мне от его близости и самого факта его существования. 

Пришло время расплаты за съеденную пиццу и конфеты, за дни Великого Страдания на диване. Кроме спортзала, я дважды в день бегаю в парке, буквально сбегая от близости Гранта, но всегда возвращаюсь. Теперь я уверена, что это он должен уехать. Сбежать. Съехать. Что он сдастся, хотя, несомненно, что-то задумал, ведь не просто так переехал сюда.

Вечерами я засыпаю сразу, стоит голове коснуться подушки. У меня были проблемы со сном, но теперь их нет. Я уверена, что все дело в целительном спорте, а не в том факте, что Грант спит за стенкой. Будто мы снова в особняке. Мне хватает самой мысли, что он рядом, чтобы утратить бдительность и рухнуть в глубокий, полезный сон без сновидений. Кошмары мне тоже больше не снятся.

Утром я встаю с рассветом, бодрая, полная сил, и каждое утро пишу Лане один-единственный вопрос: «Могу ли я вернуться на работу?», но получаю один и тот же неутешительный ответ.

Нет.

Лана говорит, что дело в том, что я на таблетках. Что антидепрессанты нельзя мешать с алкоголем, а клиенту, если вдруг он захочет заказать самое дорогое шампанское после аукциона, нельзя отказывать.

Конечно, это отговорки. Но лишь отчасти. 

В контракте с агентством была строка о том, что я обязана уведомлять работодателя о приеме особых таблеток или нестабильном душевном состоянии. А говорить о стабильности было рано. 

Из-за близости Гранта мне то хотелось улыбаться, то плакать, то бежать к нему, но чаще всего — от него. 

Умом я понимала, что мне и самой было не до работы, но годами именно работа была доспехами, которые защищали меня от самой себя. Грант фактически сорвал с меня эти доспехи. Грубо и безжалостно, как прилипший к ране пластырь. А потом исчез. 

Поначалу я надеялась снова облачиться в защитный кокон. Собиралась методично вычеркивать его из своей жизни и пытаться снова жить без него. Но вместо этого Грант переехал ко мне, так близко, как это было возможно. И сделал это еще до того, как я смогла восстать из пепла.  Моя жизнь все еще напоминала руины, а воспоминания — сплошную рану. 

Я мучилась от его близости, пусть даже наши квартиры разделяла стена, но еще хуже мне стало после того, как Грант сообщил о своем отъезде. 

Как и обещал, он принес Чарльза мне в корзине для пикника и сказал, что уезжает на три дня. Мы немного поговорили о рационе Чарльза и о том, что под покровом ночи мне придется самой зайти в квартиру Гранта и забрать туалетный кошачий лоток. 

— Сейчас здесь слишком много свидетелей, — с заговорщицким видом сообщил Адам, поглядывая в коридор.

Грант не стал входить в квартиру, так и остался на пороге. Держал дистанцию, но я все равно разговаривала с ним из другого угла гостиной. Если бы он только посмел приблизиться, я бы наверное выпрыгнула в окно. Никого из мужчин я не подпускала к себе в момент уязвимости, в котором была сейчас.

Я боялась прощаний. Намеков или прямых просьб, что могла бы поцеловать его после всего, что у нас было, или обнять, чтобы пожелать хорошего пути. Но Адам Грант оставил ключи от своей квартиры на столике возле двери, кота в корзинке для пикников и уехал. Как будто между нами ничего и не было.

А ведь что было? Только то, что было положено по контракту. Я действовала по контракту и не раз это подчеркивала, когда Грант хотел большего. А сейчас контракт истек.

Теперь мы никто друг другу.

Ну ладно, всего лишь соседи. Здравствуйте, прощайте. Покормите моего кота, спасибо, до свидания. Я готовилась к штурму, осаде, а защищаться было не от кого.