«Все правильно, – хмуро думал Сергей, наблюдая, как за окном мелькает ее легкая фигурка, – она порядочный человек, зачем связываться с женатым мужчиной, некрасиво, нехорошо. Что я могу ей предложить? Свидания в парке, номер в гостинице? Никуда и никогда она со мной не пойдет. Все правильно».

Дни, хоть и заполненные работой под завязку, тянулись тоскливо. Вечера дома, с женой, были вообще невыносимы. Ядвига, со свойственной ей проницательностью видела, что с Сергеем что-то твориться. Он перестал реагировать на нее, как на женщину, не отвечал на ее колкости, уходил от скандалов, в которых раньше принимал участие с не меньшим энтузиазмом, чем она. Сергей просто ушел в себя, смотрел на Ядвигу пустыми глазами, словно перед ним была не женщина, а стенка некрашеная. Ядвига была достаточной умной для того, чтобы понять – Сергей влюбился и, кажется, это серьезно.

– Узнаю, кто эта сука – убью, – после очередной безуспешной попытки расшевелить Сергея прошипела Ядвига.

Первым порывом Сергея было вскочить и придушить эту гадину, испоганившую ему всю жизнь. Неимоверным усилием воли он заставил себя втиснуться обратно в кресло и недоуменно посмотреть на жену. Сергей знал на что способна его благоверная в порыве ярости, обильно сдобренной ревностью. Нельзя вызывать ее подозрение, даже тени подозрения. Он боялся не за себя, а за Настю. Настя – сильная девушка. Сергей понял это еще в первую их встречу, когда, она украла из кассы деньги. Но этот поступок был для нее исключением, нежели правилом. Настю загнали в глухой угол, и она сделала все, чтобы из него выбраться. Сила и мужество ее заключались в благородстве, умении достойно, не злобясь, принимать удары судьбы и, не смотря ни на что, любить жизнь. Сергей не мог представить ее плетущей интриги, ненавидящей, оскорбляющей, притворяющейся. Она была простой и незамысловатой, как полевой цветок. Но сколько в той простоте красоты, изящества и прелести, не бросающейся в глаза, однако с каждым днем манящими все сильнее.

Сергей вдруг понял, почему его так влекло к Насте. Устал он от деловых и образованных, стильных и искушенных. Не было в них отрады для его души.

«Все банальные прописные истины, над которыми я когда то смеялся и называл бабской мутью оказались правильными, – усмехнувшись, подумал он, – и что с лица воды не пить, и что сердцу не прикажешь ни полюбить, не разлюбить. Дела…»

– Чего ты ржешь, кобель поганый? Угадала я? Сволочь, да кем бы ты сейчас был, не вытащи я тебя из тюряги и не пристрой к делу? Скотина! Это твоя благодарность?

Ядвига хотела еще что-то сказать, но вдруг всхлипнула и зарыдала. Слезы, ручьями текли по ее щеках, размывая дорожки из дорой косметики. Она судорожно всхлипывала, прикрывая руками рот, будто пыталась загнать внутрь себя стон, рвущийся у нее из груди.

Сергей, потрясенный, не знал что ему предпринять. Он никогда не видел Ядвигу плачущей и не мог даже предположить, что она способна на подобный всплеск эмоций.

«Все таки я плохо знаю женщин», – мелькнула мысль. Он обнял жену за плечи и молча гладил по голове, пытаясь утешить.

«Первый раз мы с тобой по-человечески общаемся», – подумал Сергей, но оказалось, что сказал в слух.

Ядвига напряглась, Сергей почувствовал, как заколотилось ее сердце под тонкой тканью блузки.

Она резко высвободилась из его объятий и, зло сверкнув глазами, прошипела:

– Довести меня до истерики ты называешь «человечески пообщаться»? Все, дорогой, ты подписал себе и своей шлюхе приговор.

– О чем ты говоришь, Ядя, ты ошибаешься, у меня никого нет и…

– Черта с два я ошибаюсь, – перебила она мужа, – Ленчик, преданная душа, все доложил мне о тебе и этой кассирше. Я продам этот гребанный магазин, нет, лучше собственноручно разберу его по камушкам, а кассиршу твою на панель устрою. Под стариков ложиться, молодых то она не удовлетворит, жидковата будет – Ядвига презрительно усмехнулась.

У Сергея потемнело в глазах. Он представил как его Настю мызгает слюнявый старик с трясущимися от вожделения руками и почувствовал, как в нем темной, мутной волной поднимается гнев. Нет, не гнев, а испепеляющая, словно молния, ярость. Он оскалился, будто волк, почувствовавший добычу и двинулся на Ядвигу, испуганно пятившуюся к стене. Она кожей почувствовала: муж ее убьет. Прямо здесь и сейчас, и ничто, никто ее не спасет, ярость, овладевшая им, была неуправляема. Ядвига тоненько, словно заяц, попавший в силки, закричала. Она, вжавшись в стенку и, закрыв лицо руками, кричала так пронзительно, что Сергей, сквозь покрывшую его пелену гнева, смог услышать этот звук. Он остановился, будто натолкнувшись на невидимую стену, с удивлением посмотрел на свои сжатые в кулаки ладони, на жену, переставшую кричать, но бледную, как лист бумаги. Ярость, переставшая набирать обороты, но бурлившая в нем, подобно огненной реке, требовала выхода. Он схватил стоявший рядом стул с витыми ножками и бросил его о стену в пяти сантиметрах от Ядвигиной головы. Разлетевшийся в дребезги стул осыпал ее дождем щепок, одна впилась в щеку и тоненькая струйка крови змейкой потекла по подбородку и шее.

Увидев кровь, Сергей окончательно протрезвел.

– Ну вот и выяснили. Замолчи, – увидев, что жена пытается что-то сказать, приказал он, – благодари Бога, что жива осталась.

Сергей молча смотрел на жену. Он уже знал, что уйдет прямо сейчас и никогда не вернется. В одну секунду для него перестало иметь значение все то, что было так дорого до недавнего времени: собственная безопасность, деньги, положение в обществе, бизнес. Не стоило все это одного Настиного взгляда и улыбки. Слишком высокую цену – собственным страхом, унижением, ощущением неполноценности он заплатил за так называемый успех. Как это, оказывается, просто, взять и уйти, отбросив и растоптав, как таракана, свой страх. Почему он раньше этого не сделал? Потому что раньше у него не было Насти, а сегодня есть и он должен ее защитить. Сделать это можно только находясь рядом с ней. Ядвига не простит ему никогда ни сцены, разыгравшейся только что, ни уязвленного самолюбия, принимаемого ею за непереносимые страдания…

… Прохладный ночной майский ветерок приятно освежал разгоряченное лицо Сергея. Он бродил по улицам города не решаясь пройти еще три квартала – там находился Настин дом.

«Куда пойти, куда податься», – крутилась в голове невеселая мысль. Собственно, кроме как к Насте податься было некуда. Родительский дом он по глупости продал – хотел хоть часть денег вложить в женин капитал, чтобы не чувствовать себя совсем уж иждивенцем. К братьям, хоть к одному, хоть к другому хода нет: они будут уговаривать его вернуться к Ядвиге. Супружница так запудрила братьям мозги, что лучшей невестки они и представить не могут, а все его объяснения примут за россказни избалованного шалапута.

«Приду я сейчас к Насте и что скажу? Здрастье, я ваш начальник, адрес мне выдали по месту вашей работы. Дайте попить, а то так есть хочется, что аж переночевать негде? Да она мне вообще дверь не откроет и правильно сделает. С порога в любви признаваться? Не поверит, подумает, что буржуй с жиру бесится, скромных девушек захотелось. Я бы на ее месте так решил».

Прохладный ветерок вдруг резко сделался пронизывающим. Темные тучи заволокли небо, собиралась первая весенняя гроза. Через несколько минут тяжелые капли, словно налитые ягоды, посыпались с неба и Сергей в секунду помок до нитки.

«Вот они – прелести холостой бомжацкой жизни», – подумал он и вдруг рассмеялся.

Пусть мокрый, голодный и холодный – но свободный. Это ощущение пьянило и согревало не хуже дорогого марочного коньяка, к которому он с недавних пор пристрастился.

«Пойду, – увидев открытое, словно приглашающее войти, парадное Настиного дома подумал Сергей, – будь что будет. Терять мне нечего. Выставит, значит, так тому и быть, примет – значит, есть счастье на земле».

Сергей долго не решался нажать кнопку звонка. Посмотрел на часы – почти полночь. В такую пору можно ждать только милицию, либо скорую. Перепугает он Настю, а заодно и ее больную мать. Сергей решил дождаться утра, переночевав на лестнице. В подъезде было тепло и даже чисто, остальные неудобства он как нибуть переживет.

Сергей снял пиджак, собираясь расстелить его на полу, но вдруг услышал щелчок дверного замка. В дверном проеме стояла Настя и смотрела на Сергея хоть и без особой радости, но и без удивления. Глаза ее уставшие, заплаканные, остановились на его лице, губы дрогнули не то в улыбке, не то в сдерживаемых рыданиях.

– Я в окно вас видела. Проходите, – и вдруг, закрыв лицо руками, она добавила, – мама умерла, сегодня похоронила…

Настя разрыдалась. Тихо, без истерических воплей, только плечи ее конвульсивно подрагивали. Сергей обнял Настю. Он не пытался ее успокаивать, знал – лучше пусть выплачется, только держал крепко в объятиях, будто боялся, что это хрупкое тело от сотрясаемых его рыданий рассыплется. А может, просто боялся выпустить из рук свою мечту.

Они пили чай в чистой, но убого обставленной кухне. Создавалось впечатление, что из помещения были вынесены все мало-мальски ценные вещи. В углу кухонного гарнитура в просвете между шкафчиками и столешницей сиротливо сиял невыцветший кусок обои, наверняка там стояло что-то из кухонной техники. Холодильника тоже не было, хотя отличающаяся по цвету плитка на полу возле окна явно указывала, что он когда-то там стоял.

– Все что можно было продать я продала или в ломбарде заложила, вряд ли теперь выкуплю, – словно угадав мысли Сергея сказала Настя, – да и зачем мне холодильник, продуктов много не надо, чтоб на одного готовить, – ее голос снова дрогнул.

– Не на одного, – вырвалось у Сергея.

Настя удивленного на него взглянула.

– Не понимаю…

– Настя, – Сергей понимал, что вряд ли сейчас подходящий момент говорить о любви, возможно, Настя воспримет его слова как насмешку, но позже он мог просто не решиться на признание, – я…я уже давно люблю вас.

Он увидел, как в глазах девушки вспыхнул гнев. Все правильно, у нее огромное горе, а он тут со своими воздыханиями. Нашел способ утешить.

– Молчите, – увидев, что она собирается что-то сказать, попросил Сергей.

Он резко поднялся, чашка с горячим чаем перевернулась, кипяток вылился прямо на ногу, но он этого не заметил.

– Пожалуйста. Если я сейчас не скажу, то уже никогда… Вы выслушайте, а потом уже решайте. Никогда, ни к кому не чувствовал я, – Сергея волновался, слова путались, словно нитки в клубке, – Так, чтоб сердце саднило. Жил, как козел в чужом огороде: там отщипну, там отщипну. Желудок вроде сыт, но душа то голодная. Потом жизнь показала, что по чем, и что ценить нужно. Ну да сам виноват, по заслугам. Когда встретил вас, тебя, Настя, понял, что значит слово «отрада». Душа отдыхает, на тебя глядя. Веришь, я научился людей жалеть и не презирать при этом. От жены ушел. Думал за деньги счастье купить – не получилось. Купленное счастье, оказывается, требует строгой бухгалтерской отчетности по всем пунктам. Теперь я гол, как сокол, но свободен. Вот предлагаю тебе или прошу, забыл как правильно, руку, сердце, всего себя со всем чем есть. Немного, правда, осталось, только то, что на мне. Согласишься – до конца жизни тебя на руках носить буду. Выгонишь – тоже пойму. Не сопьюсь, не утоплюсь, но…Это как с половиной сердца жить: пациент скорее мертв…

Сергей перевел дух. Он чувствовал, что Настя внимательно, не отрываясь, смотрит ему в лицо, но никак не мог заставить себя глянуть ей в глаза. А вдруг он там прочитает приговор? Дрожали руки, вдруг нестерпимо захотелось закурить, или выпить. Настя поднялась, подошла к одному из кухонных шкафчиков, достала бутылку коньяка, плеснула в стакан и, протянув его Сергею сказала просто:

– Оставайся.

В эту ночь он к ней не притронулся. Понимал: слишком большое потрясение Настя пережила – смерть матери, его появление и неожиданное признание. Такое в один день не переваришь, нужно поразмыслить, прийти в себя. Одно Сергей знал, точнее чувствовал наверняка: его присутствие было Насте не в тягость. Она радовалась появлению в своей квартире, где недавно побывала смерть, живого человека, который разделял боль ее утраты.

– Я постелю тебе на раскладушке, здесь, на кухне, если не возражаешь, апартаменты у нас с мамой, у меня, – вздохнув поправилась она, – метражом не богатые, всего то одна комната.

– Не возражаю. Ты иди, Настя, устала, наверное, я сам о себе позабочусь, не маленький.

Настя выдала ему постельные принадлежности, показала где ванная и ушла в комнату, тихонько притворив за собой дверь.

Сергей долго не мог заснуть: давало себя знать жуткое нервное напряжение последних суток. У него в корень, как любил говаривать один знакомый, изменилась жизнь. Что будет, как будет? Неведомо. Ядвига наверняка не оставит его в покое, она мстительная, его «верная» женушка. Хотя, чего он ерничает? Ядвига, действительно, всегда была ему верна. Достала своей верностью. Почему-то вспомнилась строчка из какого-то стихотворения: «Наверно я такой любви не стою, коль броситься ей в ноги не могу». Навязанная, односторонняя любовь не имеет ценности, теперь Сергей это прекрасно понимал. А если его любовь к Насте тоже односторонняя? Может, пустила она его к себе сегодня из жалости, ведь Настя очень добрая, Сергей это уже давно понял. Утихнет ее тоска по матери, не так она станет нуждаться в присутствии живого духа в доме, и будет смотреть на него как на досадное недоразумение, ошибку, допущенную в смятении чувств. Она же ни словом, ни взглядом не обмолвилась ему о своих чувствах.