Оглядываясь назад, Хилари могла сказать, что Шон всегда был старомоден. Когда они начали встречаться, ей нравился его решительный консерватизм. Он был таким рассудительным, а она – такой неловкой. В то время она очень чувствовала разницу в возрасте – сейчас ей было всего лишь двадцать пять, а Шону тридцать шесть. И за это время он не то что помолодел, но будто впал в детство. Он был ребенком. И при этом снобом. Он не одобрял ничего – телевидение, «Макдоналдс», футбол, компьютеры и особенно ее мобильный телефон. Он кривился каждый раз, когда звонили ей и когда она звонила сама. Она была счастлива утром улизнуть из дома.

Она пыталась проявить интерес к его эфемерным планам. Он собирался организовать благотворительный фонд, чтобы заниматься тем, до чего не доходили руки у «Английского Наследия».[2] Потом он хотел стать специальным консультантом на больших реконструкционных проектах. Все эти планы провалились. Он устроился на подгонку камней по размеру в ремонтной мастерской. Именно тогда его поведение стало серьезно беспокоить Хилари. Он мог просто исчезнуть, не сказав ей ни слова, куда именно он уходит. Он пропадал целыми днями и появлялся поздно вечером, молча, не отвечая на ее вопросы. Поначалу она переживала, что у него явные признаки депрессии. Но когда он пресек все ее расспросы, она постепенно отучилась волноваться. Она обнаружила, что ей нравится тратить время на себя. Это было облегчение. Шон уходил гулять по ночам, но ее это не касалось. Она даже не заморачивалась с догадками. Ее ничто не удивило бы, хотя она знала, что он не замышляет ничего дурного.

Когда ей было двадцать, Шон был воплощением ее мечтаний – творческий, чувствительный, спокойный, сильный – и выглядел он божественно. Ей нравилось лежать у него на груди и болтать. Ей хотелось знать о нем все, каждую мелочь, которая превратила его в человека, которого она полюбила. Так что же произошло? Да ничего. Она так привыкла не нуждаться в нем, что ей было наплевать на его личную жизнь. Или на его внутреннюю жизнь, если угодно. Единственное, что ее ранило, так это то, насколько ей теперь было на него наплевать.

Она смотрела, как он пробивается через толпу людей с озабоченными лицами и большими надеждами. Все делается наобум. Люди, лихорадочно стремящиеся в места, о которых они вычитали в каком-нибудь рекламном буклете. Удачный выбор места отпуска столь же случаен, как и выбор партнера – и та же вероятность успеха. Как так получилось, что она вышла замуж за Шона спустя всего шесть месяцев после знакомства? Какое стечение обстоятельств привело ее к этому и заставило поверить, что ей это надо? Ну да, она была влюблена. По уши и безумно влюблена в человека, которого она не знала тогда и не знает сейчас. Хилари помахала рукой, чтобы он ее заметил.

Тот несчастный случай лишил Шона уверенности в себе, хотя единственным признаком перенесенной травмы была откинутая чуть назад голова из-за долгого пребывания в гипсовом «воротнике». Это да еще глаза, в которых застыло отчаянье колли на столе у ветеринара. Она ненавидела это выражение, портившее его красивое лицо. И еще этот слуховой аппарат. Он мог носить микроскопический, совсем незаметный, но он будто хотел ткнуть людей носом в свое состояние. Девчонки в лайкре проводили его взглядами, когда он шел к залу вылета, оценив его задницу, бедра и член. Он был лакомым кусочком, этот Шон. Увидев Хилари, он слегка улыбнулся и направился к ней. Она наблюдала за ним, испытывая смешанные чувства. В конце концов, это был ее мужчина. Возможно, ей надо попытаться понять, что между ними происходит. Она была рада, что они проведут это время вместе. Может быть, у них все получится там, под солнцем, вдали от всего этого. Так или иначе, она надеялась, что отпуск все расставит по местам.

* * *

Пастернак был непреклонен.

– А что еще делать в аэропорту целых три часа?

– Да мы нажремся еще до того, как прилетим туда!

– Нас вышвырнут из самолета! Теперь это обычное дело!

– Не будь педиком! Так только педики говорят. Все в бар!

Они потащились за своим толстым лидером.

– Эй, я вам еще не рассказывал! В Испании виагру можно без рецепта покупать. По крайней мере, мне так говорили.

– А тебе-то что с этого, девственник?

– Он всегда может опробовать ее на Дуньке!

– А кто эта Дунька?

– Дунька Кулакова!

Они заржали и толпой ввалились в бар. Шон заметил жену и медленно пошел в ее сторону.

Она заслужила этот отдых, его Хилари. Ему самому не очень-то нравилось отдыхать на курортах со всеми этими бассейнами, барами и соседями-туристами, с которыми надо было непременно здороваться, но так хотела она. Ей пришлось многое пережить за последние годы. Нельзя забывать, что кризис здорово ударил и по ней, буквально вывернул наизнанку. И теперь надо заново собирать ее по кусочкам.

Он никогда ее ничем не душил – деньги, квартплата, секс, – но Шон прекрасно знал, как тонко она все чувствовала и как глубоко была задета. Она ведь по-прежнему была очень молодой, и от этого Шону хотелось плакать еще больше. Он теперь часто плакал, и не из жалости к самому себе, а просто так было правильно. Это было облегчением. Часто, когда он выходил потрошить фонтаны с Зевсами, он мог сесть где-нибудь в тихом уголке и плакать. Он знал, что разочаровывал ее. Он знал, что она отдаляется от него. И ничего не мог с этим поделать. Это просто было – и все.

Он разочаровал и себя. Он был ничем. Он прошел самую сложную школу мастерства. Школу! Смогли бы они так, а? У него ушло одиннадцать лет на то, чтобы стать мастером-каменщиком. Теперь он никто. Ни каменщик, ни мужик.

Он прошел сквозь толпы людей, ожидающих своих рейсов. Своих улетов. Своего бегства от рутины, от тяжелой работы, от депрессии и нормальности. Эти люди ненадолго хотели стать настолько ненормальными, насколько это вообще возможно. Все последние месяцы они только об этом и думали. Нетерпеливое ожидание недели или двух в месте, которое было намного жарче, чем то, где они постоянно жили. Это было другое место, и поездка в это другое место должна была решить все боли их мирского существования. Так о чем они думали, эти маленькие поросятки из Ли, Уиднеса или Нантвича, собравшиеся вместе в нервные, возбужденные стайки? О том, что едва они сядут в самолет до Малаги, как тут же преобразятся? Станут участниками захватывающего приключения? Ему хотелось сказать им, что это им не грозит. Они порозовеют на солнце, попьянствуют – и это все. Солнце не растопит ни их проблем, ни их толстеньких ножек. Он глубоко вздохнул. Он был не лучше! Он был еще хуже. Калека, неспособный видеть свет, неспособный даже веселиться.

Поймав взгляд Хилари, он улыбнулся. Каждый раз, даже после всех этих лет, когда он видел ее маленькую фигурку и ее карие глаза под короткой стрижкой, на ум приходило слово. Дюймовочка. Она терпеть не могла покровительственного оттенка этого имени, но предпочитала его слову фея. От этой мысли Шон улыбнулся. Она прекрасная девочка. Он постарается сделать ее отпуск приятным.

Ему и самому не терпелось попасть туда. Когда он сообразил, что их курорт, Нерха, был совсем рядом с великой историей – Альгамбра, Антекера, и даже сама древняя Малага, – Шон просто воспарил. Правда, пока Хилари не заявила, что не собирается тратить единственную неделю отпуска за черт знает какое время, гуляя вокруг каких-то дурацких развалин. Ей хотелось просто поваляться у бассейна или на пляже с книжкой и вообще ничего не делать. Они сошлись на одной поездке по его маршруту, после чего он может продолжать экскурсии по руинам сколько влезет, но уже без нее.

– Все купил? – улыбнулась она.

– И даже больше.

– Просто сказка! И что же там?

– Низкокалорийные чипсы с сыром и чесноком!

– О нет!

– О да, моя дорогая. И сарспарилла. Настоящая!

– Боже! Давай сюда!

Они уселись на свободное место. Они ладили друг с другом. Все будет хорошо.

* * *

Поскольку Шону хотелось побольше пространства, он отметил в регистрационной форме графу об инвалидности и ответил на несколько вопросов по телефону. Теперь у него была целая куча свободного пространства, чтобы вытянуть ноги, отлично расположенное место около выхода и прямо напротив – две дружелюбные стюардессы, которые не просто были готовы, но рвались выполнить все его инвалидные желания. Он почувствовал укол вины от их внимания, и ему стало интересно, что они о нем подумают, когда он рванет к выходу, едва к самолету подадут трап, но эти мысли долго в голове не задерживались. Кроме того, он был идеальным пассажиром по сравнению с ветхим стариканом, который прикатил сразу за ним. Точнее, его прикатили на инвалидном кресле, кашляющего и хрипящего, и свалили на соседнее кресло. Шону и в голову не пришло заговорить с ним или встретиться взглядом. Это было бы чересчур. Они еще даже не взлетели.

Ежась под струями холодного воздуха из кабины, Шон вдруг сообразил, что старый трупак пернул. Всепоглощающий, смертельно вонючий смог окутал его, такой едкий, что воздух аж позеленел. Он невольно принюхался, чтобы удостовериться, действительно ли это было настолько ужасно. В отчаянии он глянул на стюардесс, но те не замечали ни вони, ни пытающегося привлечь их внимание психа. Они пристегивались. Самолет взлетал. Ну да, точно. Самолет взлетает, а воняет какая-нибудь тормозная жидкость – вот откуда запах. Здесь они как раз над эпицентром всего этого, а бортпроводницы уже привыкли и не замечают вони.

Они поднялись над серебристым облаком, и все начало приходить в норму. Вонь исчезла. Старикан явно рассчитывал получить как можно больше заслуженного внимания. Упражняясь в своем праве требовать, жаловаться, ныть и занудствовать, живой мертвяк ткнул свой узловатый палец в кнопку вызова, едва погас сигнал пристегнуть ремни. В какой-то момент он даже попытался залучить Шона в добровольные помощники толчками и натужным кряхтением, но Шон не повелся на этот развод. Он притворился спящим.

Дребезжащий старый таракан вызвал бойкого улыбчивого стюарда и убедил его в том, что ему прямо сейчас необходимы две порции бренди. Педиковатый стюард изобразил всем своим видом покровительственное «вот старый чертяка – ну что с тобой делать!» и отвалил исполнять заказ.

– Чертов пидор! – прохрипел старикан, и Шон еще меньше захотел иметь с ним дело.

Бренди со льдом подействовало благотворно. После минуты чавкающих, сопящих и прихлебывающих звуков снова завоняло. На этот раз по-серьезному, без шуток. Шон почувствовал, как его снова заволокло удушливым облаком вонючего желто-зеленого газа. Он кашлянул и, достав из кармашка кресла журнал, театральным жестом помахал им перед лицом.

– Господи! Что это!

Теперь пришла очередь старика прикинуться пнем и проигнорировать его. Конечно, ему было наплевать, но он не собирался ни в чем сознаваться. Он был мастером-пердуном. Через несколько минут он пустил еще одного шептуна. На этот раз стюардессы, готовящиеся к раздаче подносов, обеспокоенно посмотрели в их сторону.

«Вот дерьмо! – подумал Шон. – Они ведь думают на меня!»

С выражением отвращения на лице он помахивал перед носом ламинированной инструкцией с таким видом, что каждый наблюдавший мог понять, что он этого не делал.

Прррррпх!

Скользкий влажный пердеж предшествовал еще одному выбросу ядовитых газов. Ну все! Шон встал. К этому моменту он вполне созрел, чтобы сказать старому засранцу пару ласковых.

«Не понимаю, почему вы не можете просто сходить в туалет», – именно это ему хотелось сказать, но он промолчал. Он сделал умоляющее лицо стюарду, пожал плечами и вылез из своего кресла. Он отправился искать Хилари и убивать время, смущая ее подробностями о пукающем старикашке.


– Всегда мою сумку выгружают последней! Могу поспорить, что она на пути к Кипру или куда-нибудь еще! Почему это всегда происходит с нами?

– Да еще куча народу ждет свои сумки. Посмотри!

Она оглянулась. Шон был прав. Десятки людей разгуливали вокруг опустевшей карусели, на которой уже с четверть часа крутились бесхозные детская коляска и зонтик.

– Самолет был под завязку. Наверное, они разгружали в два приема.

– Поверь мне, наши сумки точно будут во второй партии!

– Ну и какие альтернативы? Торчать в раскаленном автобусе, который не двинется, пока все не погрузятся на борт? Нет уж. Лучше здесь, дорогуша. Кондиционер в автобусе не будет работать, пока водитель не включит двигатель, понимаешь ты это?

– Не называй меня дорогушей, – прошипела она себе под нос. Не называй меня дорогушей!

Он попытался помассировать ей плечи. Хилари уронила на пол сумку и повернулась к нему.

– Слушай, если ты собираешься строить из себя всезнайку весь отпуск, то давай лучше сразу поедем разными автобусами…

Он улыбнулся, продолжая разминать ей шею.

– Тебе нужно время, чтобы привыкнуть. Попытайся расслабиться.

Она подняла сумку, желая понять, почему ее всегда так бесит его спокойствие.