– У тебя с женой было так же или иначе? – небрежно спросила она.
Георгий отодвинулся, унося с собой неизведанные ощущения.
– О жене мы говорить не будем, лады? Больше вопросов на эту тему не задавай.
Границы были! Вот они – жена. Хоть и бывшая, но, как водится, святая. А Катя – так, пустячок, южный романчик. Стоит ли его продолжать в таком случае? С этим традиционным мужским установлением о неприкосновенности хоть и поруганной, но всегда святыни она была знакома давно и хорошо. И эти границы в его устах напугали ее. Их тесные размеры не совпадали с ее ощущениями совершенно.
– Кать, что? Что-то не так?
– Ничего страшного, танцуем дальше.
– Нет, я так не могу. Скажи, что случилось? Я что-то ляпнул? – Георгий остановился. – Говори!
– Ничего особенного. Просто до смерти надоели эти ваши «жены непорочны». Сплошь святые мадонны! Светлый образ хранится в душе, как неприкосновенная реликвия. Не дай Бог загрязнить его даже вопросом из недостойных уст блудницы. Я сыта этим по горло, Жорик!
– А, вот ты о чем? – Он тихо рассмеялся и привлек ее к себе. – Ты ничего не поняла. Вернее, поняла, как тебе надо. Не ее светлый образ хранится в душе, а та куча собственного изготовления, которую я наваял ей. Вот о чем не хочется вспоминать и говорить. А жена моя бывшая очень неплохой человек и весьма красивая женщина, Катюша.
– Красивей меня?
– Но не в этом умопомрачительном платье, – засмеялся он облегченно и вдруг посерьезнел. – Знаешь, что самое ужасное?
– Что? – напряглась она.
– Ты точно такая, какой должна быть. Это потрясает и пронзает меня насквозь, как кол – внутренности несчастного Кампанелло…
Они пришли на безлюдный городской пляж. Светила луна. Сияли далекие звезды. Тихо вздыхало море. Георгий держал в руке бутылку шампанского с ресторанным штампом. Они уселись на самом конце бетонного волнореза, далеко уходящего в море. Разулись, свесили ноги в воду. Георгий обнял ее. Они молчали, но слов и не требовалось – все уже было сказано между ними.
– А пить будем из горлышка?
– Ни в коем разе! – спохватился Георгий. – Все предусмотрено, мадам!
Он достал из-за пазухи знакомый конусообразный фужер, но тот вдруг выскользнул из его руки и покатился, зазвенев о бетонную плиту. Георгий дернулся, успев схватить его у самого края. Он с сожалением смотрел на прозрачную воронку с отколотой ножкой.
– Пить можно. То, что надо, цело.
Они пили шампанское из некоего подобия хрустальной чаши, передавая ее друг другу, и целовались при передаче…
Сколько прошло времени, Катя не знала. Мгновения казались вечностью. Хотелось длить и длить их, переживая каждое как можно полнее и глубже, не проронив ни капли на шершавый бетон. Она почти физически ощущала, как оба они растворяются и исчезают в этих мгновениях, но каким-то непостижимым образом сохраняются и остаются в них…
Становилось свежо. С моря надвигался белесый туман. У Кати кружилась голова. Она держалась за теплое предплечье обеими руками. Георгий почувствовал, что она дрожит.
– Ты замерзаешь. Пойдем?
– Куда? Некуда нам с тобой идти, Георгий… как тебя по батюшке-то?
– Николаевич, Катя, Николаевич. – Он поднялся и протянул ей руку. – Идем, что-нибудь сообразим.
Они медленно шли по остывшей гальке, но Катя все оборачивалась, все вглядывалась в море. Она не могла понять, почему не оставляет ее даже не ощущение, а отчетливое сознание, что они все еще сидят там, на конце волнореза, свесив ноги в теплую воду…
Море пришло в движение, вскипев мелкой волной. Белые гребешки жадно набросились на волнорез, вылизывая серые плиты, словно пытаясь уничтожить их следы. Но Катя уже знала, что это суетливое волнение напрасно и их следы несмываемы. Что они все еще сидят там. Обнявшись. Невидимо. Под луной и мерцающими звездами. И останутся там навсегда… навечно.
На площади перед железнодорожным вокзалом было светло и многолюдно. Торопливо протискивались сквозь вокзальные двери только что сошедшие с поезда приезжие. Высаживались из такси и автобусов груженые сумками и чемоданами отъезжающие. Черноглазые темноволосые мужчины, сбившись в группки, переговаривались на своем языке, окидывая вновь прибывших женщин оценивающими взглядами. Пожилые тетки резво сновали в толпе, ревниво поглядывая друг на друга, наперебой предлагая комнату, квартиру и даже дом на любой срок.
Георгий поставил Катю под развесистой кроной невысокого дерева, скрывшей ее от посторонних глаз.
– Стой здесь и жди.
– Я с тобой…
– Не спорь. Стой и не высовывайся, пока я не вернусь.
Катя осталась одна, с нетерпением ожидая знакомого звука легких шагов. Она знала, что Георгий обязательно появится, как только управится с какими-то делами, возникшими у него на ночном вокзале. И он появился, ведя под руку сухопарую бабку с бегающими глазами.
– Вот она, бабуля. Взгляните на эту чудесную девушку и ее прелестное платье. Вы видели когда-нибудь такие глаза? Чистые, ясные, открытые миру и мне грешному? Разве может эта нежная девочка с детскими кудряшками быть ночной бабочкой? Это моя законная, горячо любимая жена, бабуся. Клянусь, чем хотите. Но документов с собой у нас нет. Мы засиделись в ресторане, и наш санаторий уже закрыли. А охрана, как водится, в каптерке заперлась, водку трескает и телек смотрит.
Старуха подошла к Кате и недоверчиво оглядела ее. Произведенный осмотр, видимо, удовлетворил ее.
– Ладно, давайте. Только на такси! Ты обещал, тут недалеко.
– Да без проблем, бабуля. Мы спать хотим, умираем, а завтра слиняем чуть свет. Без манной кашки на завтрак я не представляю себе настоящего отдыха. Я язвенник со стажем, мамаша. Приехал в санаторий по настоянию супруги и, не поверите, пил в ресторане исключительно молоко. Официант от расстройства в обморок грохнулся, публика хотела уже скорую вызывать, еле все успокоились. Ну, а ей, моей душечке, шампусика заказал, не без этого. Она у меня, слава Богу, здорова и не должна страдать по вине такого дохляка, как я. Согласны, мамаша?
Продолжая балагурить, Жора подхватил бабку под одну, а Катю под другую руку и устремился к остановке такси.
Неприветливая хозяйка жила одна в двухкомнатной квартире. Она ввела их в большую темную комнату, выходящую на застекленный балкон, и дернула шнурок на стене. Одинокий миньон слабо затеплился в треснутом плафоне допотопного бра. Твердым шагом старуха проследовала к комоду и швырнула на кровать два полотенца, после чего удалилась к себе, хлопнув дверью.
Георгий отправился в душ, а Катя, расправив платье на спинке стула, огляделась. Углы комнаты тонули во мраке, но света хватало, чтобы оценить ломкость голубоватого наста на низком ложе. На крахмале и синьке хмурая хозяйка явно не экономила. Не выдержав соблазна, Катя сбросила остатки одежды и с наслаждением скользнула в хрустящие простыни.
В полотенце на бедрах и мерцающих каплях на торсе, Георгий вошел в комнату. Неслышно ступая, он приблизился к дивану и наклонился над ним. Но Катя уже ровно дышала, отвернувшись к стене. Она уснула неожиданно и мгновенно, не справившись с впечатлениями дня.
– Катя, Катенька, проснись. Я уже здесь! Я вернулся к тебе, Катерина! Я с тобой, радость моя.
Сильное влажное тело обогнуло контур ее спины. Тяжелая горячая волна, поднявшаяся где-то в глубине, легко вынесла ее на поверхность короткого сна. Прохладная рука запуталась в простынях, нерешительно блуждая в них, растрачивая драгоценную свежесть. Катя нашла ее и прижала к груди в бессознательном противопожарном порыве. Не отпуская его руки, она повернулась от стены, окончательно проснувшись…
Глава 20. Яблоко
– Что это было, Катя? – рассек тишину растерянный голос. Георгий сидел на кровати и тревожно смотрел на нее.
– Понятия не имею.
– Ты… не могу найти слов…
– Нет уж, найди какие-нибудь.
– Не знаю, как сказать… ты прелесть, Катя!
– А что, не попадались такие?
– Никогда!
– Вот видишь, оказывается, не все тебе еще известно о женщинах…
– Как ты можешь? – возмутился Георгий.
– А Оля? Неужели – хуже? Певица! Гитаристка! Говорят, в мире искусства все продвинутые, без комплексов.
– Да ты ревнуешь? – он тихо засмеялся. – Ты еще и дурочка? Это же настоящий подарок! – Он заграбастал ее вместе с одеялом и прижал к себе. – У меня с ней ничего не было, клянусь оставшимся здоровьем!
– Конечно, не было. Вы ведь тогда первый раз купались ночью голышом? То-то она голосила на все Сочи, как восхитительны ночные заплывы без трусов. И гусли свои в сарайчике оставила, чтобы утром еще раз спеть тебе «Вернись, я все прощу»?
– Глупая ты женщина, Катерина, – захохотал Георгий. – Куда ей до твоего «Колечка».
– Ты спал с ней? – Катя попыталась приподняться, но Георгий еще туже стянул ее пододеяльником.
– Куда? Лежать! Не дергайся и не фыркай, а слушай. Ни с Олей, ни с кем-либо другим романов этим летом у меня не было. Врать не буду, я хотел к ней подкатиться, пока тебя не увидел. Ты день и ночь стояла у меня перед глазами. Веришь, отелла? – Он лишил ее возможности двигаться, затянув пододеяльник и оставив свободной только голову. – Скажи «Верю, Гошенька».
Катя смотрела на него, слушала глуховатый, странно родной голос и… верила. Она и сама не поняла – «что это было?». Это не походило на страсть, на утоление сексуального голода, подогретого южным солнышком. Даже с любовью, которую она знала, имело мало общего. Что-то необыкновенное, что-то таинственное и волшебное произошло между ними. Начавшееся под пьяным ароматом цветущего кустарника и продолжившееся на улетающем в море волнорезе. Казалось, что нашлось что-то исключительно важное, но давно и безнадежно утерянное. Почти забытое, но тайно и страстно желанное. Что-то бесконечно дорогое и несказанно прекрасное…
Она пыталась понизить пафос ощущений, мысленно подыскивая привычные определения. Но ничего толкового в голову не приходило, кроме банального сравнения с половинками яблока, наконец-то нашедшимися, соединившимися и непостижимым образом превратившимися в целый и спелый плод.
– Ну, допустим. А почему поклялся «оставшимся здоровьем»? Не стыдно? С такой-то фактурой?
– И здесь не обманул, – посерьезнел Георгий. – Все мои бицепсы и трицепсы – наследство здоровой и физически культурной юности. Но ныне пред тобой запущенный язвенник с большим и печальным стажем, коему кашка по утрам очень даже не повредила бы. Такова цена блистательных побед и горьких поражений, милая Катюша, – Георгий усмехнулся. – Даже целых две язвы – в кишках и желудке. В последний раз чуть не окочурился в больничке. В реанимации лежал и пение ангелов слышал, как тебя сейчас. Сдается мне, тоже про колечко пели они. Но далековато им до тебя, любовь моя. Сейчас вроде обе не беспокоят. А врать я не люблю, ты просто не знаешь об этом. Я правдивый парнишка и очень доверчивый. Смотри, не обмани. Не прощу…
Катя жадно впитывала его слова, раскладывая информацию по медицинским, кулинарным и прочим полезным полочкам, успевая смаковать переживаемые мгновения. Она наслаждалась мягким тембром приглушенного голоса, легкой скользящей интонацией, блеском темных глаз, нежными прикосновениями. Эти драгоценные мгновенья тоже уплывали от нее.
Но она чувствовала, что и они не исчезают без следа, а продолжают длиться в каком-то ином, недоступном времени мире. И то, что Георгий так запросто назвал ее «любовь моя», восприняла как должное и совершенно естественное, потому что как же иначе он мог назвать ее? Ни о каком его легкомыслии больше не могло быть и речи. Она уже точно знала, ощущала всем сердцем, всеми раскрывшимися интуитивными каналами, что этот дамский угодник, этот насмешник и вертопрах – самый лучший, самый удивительный, самый потрясающий мужчина на свете!
Георгий уснул, а она все смотрела на него, не понимая – почему этот необычный, неземной, почти надмирный покой не оставляет ее? Он не имел ничего общего с отдохновением после недавно испытанной страсти. Было в нем что-то иное, поразительно нежное и тихое, но мощное и всеобъемлющее, конечное и завершенное, не подверженное изменению или исчезновению…
Это был ее дом. Ее долгожданный истинный дом, по которому она тосковала, даже не догадываясь об этом, и который, наконец, обрела, путаясь и блуждая в поисках дороги к нему.
Они вышли из подъезда, щурясь от утреннего солнца. Георгий вертел головой в поисках автобусной остановки, обещанной суровой хозяйкой. Говорить не хотелось, но Катя все же спросила:
– Так сколько же тебе?
– Сколько дашь? – улыбнулся Георгий. – Интересно.
Она подняла голову, всмотрелась в искрящиеся глаза, окинула взглядом спортивную фигуру, вспомнила легкий пружинистый шаг и остановилась в раздумье.
– Не знаю, боюсь ошибиться. Лет тридцать пять? Больше?
– Если бы, Катя, если бы. Я всего на пять лет моложе Мишки.
– Сорок пять? Врешь! Не может быть!
"Курортный роман с продолжением" отзывы
Отзывы читателей о книге "Курортный роман с продолжением". Читайте комментарии и мнения людей о произведении.
Понравилась книга? Поделитесь впечатлениями - оставьте Ваш отзыв и расскажите о книге "Курортный роман с продолжением" друзьям в соцсетях.