Мария же Андреевна будто бы снова ожила. Она столько лет, будто квочка, нянчилась со своими учениками: ругала, утешала, подтягивала, беседовала, собирала на какие-то вечера, звонила родителям… в общем, заботилась, как могла. Да и дома все время проводила в хлопотах – за Ольгой ходила, как за маленькой девочкой. И вдруг в один миг оказалось, что в школе она не нужна, а дочь… она давно выросла, и ей уже эти мамины хлопоты в тягость. Да и, честно сказать, девочке уже пора готовиться к своей семейной жизни, а что же она умеет? Она ж даже не умеет картошку чистить… нет, с опекой над Ольгой надо прекращать. Пусть уже дочурка печется о маме, тренируется… А Маша… она вдруг увидела, что нужна – например, вот этому мужчине! Да! Ведь интеллигентный товарищ, стихов столько знает – она ж не дурочка, чтобы поверить в его эту сказку, будто бы он сам придумал стихи Пастернака! И этот образованный человек живет в таком запустении? Еще говорят, что хорошие мужики на дороге не валяются! Да еще дня два, и будут валяться! Надо, надо его брать под опеку. Тяжело? Конечно! Но зато она вернет обществу полноценного гражданина… Эх, еще бы, как там Федор сказал, еще бы им махнуть в деревню. Вот где началась бы совсем новая жизнь…

– Вы оделись? – строго оглядела она кавалера. – Ну так пойдемте же! Нам еще надо успеть зайти к нам. Да, а в магазине вы сегодня были? Что у вас на ужин? Не забудьте мне напомнить – надо зайти в магазин.

Ольга наконец осталась с Елисеевым наедине. Она и хотела этого и… и боялась. Вот сейчас остались, и что теперь говорить? Даже в глаза ему смотреть неудобно как-то… А Елисеев по всем правилам больничного режима лежал на диванных подушках и, по всему было видно, температурил. Ольга присела рядом, сунула ему под мышку градусник, да так и осталась сидеть – надо же было узнать температуру!

– Почему вы к нам перестали приходить? – деревянным языком проговорила она, глядя куда-то в угол его дивана.

– У вас никто не болел, и я был не нужен, – спокойно ответил Федор.

– Почему не нужен! Что ж это, обязательно болеть? Мы могли бы просто поговорить с вами… – он смотрел на нее с легкой усмешкой. Ольга вдруг разозлилась – чего это она тут навязывается? Он ее и вообще не звал. А она еще тут нюни распускает! – Мы могли бы поговорить с вами о компьютере. Удалось ли вам его продать, например. Очень любопытная тема.

– Ах, компью-ю-ю-тер! – повеселел Елисеев. – Очень удачно продался. Правда… деньги отдадут на следующей неделе. Но я… осмелился подождать, все же не сразу сто двадцать тысяч отыщется. Но люди надежные, даже не волнуйтесь.

– Да мне бы… ну это хорошо, что продался… конечно, я с деньгами подожду, что ж я…

И в это время в квартиру Елисеева кто-то забарабанил. В подъезде раздавались крики, вопли и даже плач.

– Господи! Неужели с нашими что случилось?! – подскочила Ольга.

Но Елисеев ее обогнал. В два прыжка он очутился возле двери и одним махом справился с замком.

Там была совершенно чужая женщина. Растрепанная, с выпученными глазами, в порванном халате, она сразу же кинулась к Елисееву.

– Федор Макарыч! Помоги! Сенька мой! Сенечка… с балкона выпрыгнул… паррразит!

– Как? Опять?! – уже выбегал из дома Елисеев.

– Нет, ну на этот раз я не успела его поймать. Он же здоровый, боров, чтоб он лопнул, идиот! Пойдем скорее, сдохнет ведь!

– Ты б ему хоть парашют какой в трусы вшила, – ворчал Елисеев. – Чего ж он каждый раз после вашей ссоры с балкона сигает, чай не воробей!

– От любви он, Макарыч! Токо от любви!

Ольга неслась следом за Федором. Бежала, а сама боялась увидеть несчастного, который ради любви готов был лишиться жизни.

Под балконом лежал пьяный мужчина лет сорока, в майке и в классических вытянутых трениках. Он лежал по стойке смирно, вытянув руки по швам, и вопил на весь район.

– Тихо-тихо-тихо-тихо… – заговорил Елисеев, подбегая к прыгуну. – Дай-ка, Сеня, я тебя осмотрю… Тихонечко… ну не упрямься, чего уж, надо.

К Федору лихо подскочила женщина, от которой Сеня и сиганул, и принялась ловко вертеть мужика в разные стороны:

– Сеня! Гад такой! Врач говорит, покажи, так и не хрен теперь зажиматься! Убери руку, паррразит!

– Валя! – рявкнул на нее Елисеев. – Ты чего делаешь-то?! Ты ж его в гроб сейчас вгонишь! А ну отойди отсюда! Отойди, говорю! Оль, оттащи эту бабу подальше, она этому Сене еще кучу переломов сейчас устроит.

– Да поди ж ты на хрен, зараза! – заорал на даму сердца Сеня. – Цыть, пошла отсюда! Все кости стрясешь, как есть! Пошла, говорю! Федь, ты слышь, чего… я жить буду, а?

– А смысл? – оглядывая бедолагу, отвечал Федор. – На кой черт тебе такая жизнь? Сейчас тебя полечат, а ты через неделю снова сюда прилетишь… Здесь болит? Голова как? Кружится? Тошнит? А здесь как? Тихо-тихо… не ори, сам вижу…

Ольга видела, с какой надеждой смотрит на Елисеева эта взъерошенная Валька, а уж сам Сенечка и вовсе взирал на Федора будто на бога. И в душе у Ольги непонятно отчего вырастала гордость за этого умелого, спокойного врача, который, видимо, неплохо знал свое дело. Да! Елисеев такой! А она, Ольга… она ему помогает.

Женщина упрямо лезла к больному. Ольга взяла ее за рукав и потянула.

– Не мешайте доктору… ну не мешайте же… – и вдруг рявкнула: – Сейчас дубиной наверну, честное слово! Сказали же, не мешайте работать!

Валя на какое-то время утихла, но Ольга ее рукава не отпускала.

Елисеев повернулся к Ольге:

– Оль, вызывай «Скорую», пусть увозят мужика.

– А-а-а-а! – вдруг взвилась Валентина. – Убили-и-и-и-и! Сенечку моего убили-и-и-и!

– Да хватит же орать! – прикрикнула на нее Ольга. – Вон он, живой весь… орете и орете…

– Живой? – не поверила женщина и вдруг снова кинулась к любимому. – Дай-ка я убью этого гада! Весь дом, мерзавец, переполошил! Ах ты ж дрянь такая! Да пустите вы меня! Дайте по темечку его тресну! По башке его бетонной! И ведь ничего его не берет, троглодита! Сколько раз прыгал, ну хоть бы раз до конца упрыгался! Так нет ведь! Сейчас опять на больничный завалится. А я горбаться! Убью гада!

«Скорая» приехала на удивление быстро. Пока ждали, Ольга глаз не сводила с Федора. Оказывается, у него такие большие ресницы, надо же! А руки какие… и весь такой собранный, серьезный…

– Все, Оля, пойдем, – подошел к ней Елисеев, когда несчастного погрузили в машину. – Пойдем… а ты чего выскочила-то раздетая? Сейчас еще ты заболей!

– А что делать, если ты к нам по-другому не приходишь, – вырвалось у Ольги.

– Чего – тоже начнешь с балконов прыгать? – весело вздернул брови Федор.

Ольга задумалась.

– Не знаю, – серьезно ответила она. – А ты, ты из-за любви не прыгнул бы разве?

– Нет, – помотал головой Елисеев. – Смысл? Она тебя все равно не полюбит, а врачам лишняя работа. И потом – он сейчас сиганул, а дома у него мать парализованная. О ней и вовсе как-то говорить не принято, если речь идет о высоком – о любви! Это еще хорошо, что они на втором этаже живут…

Ольга примолкла. Только что она хотела плюнуть на все и признаться – да! Она бы прыгнула! И пусть потом будет, что будет! А если ей никакой жизни нет без этой любви?! Она вот такая – на любую жертву пойдет! А оказалось, хорошо, что промолчала. Дура дурой бы выглядела… и еще неизвестно, кому нужны такие жертвы.

Они вернулись домой, и Ольга зачем-то потянула к себе пальто… Федор не знал, как ее остановить, а ей уже больше ничего не оставалось делать, как надеть это самое пальто и отправляться домой.

– Я пойду… – проговорила она. – Только ты меня не провожай, ты же больной… я вот отсюда вижу… дай-ка…

Она протянула руку и потрогала его лоб. Лоб как лоб, ничего особенного… теплый… Отчего только у нее сразу ноги стали какими-то ватными? Может быть, от того, что Елисеев так пристально на нее смотрел? Или от того, что он стоял слишком близко… Ольга испуганно отдернула руку… чуть-чуть раньше, чем его ладонь коснулась этой самой пугливой руки. Теперь он просто погладил себя по щеке, а куда ее девать-то, ладонь! Тюлень! Девчонка хотела просто температуру проверить, а он… медведь какой-то!

– Ну я побежала, – растянула губы в улыбке Ольга. – Если какая болезнь или еще чего – сразу же звякну. А то… мы ж только по случаю болезни встречаемся.

– Сейчас, может быть, и не только… – склонил голову Федор. – Родители-то наши…

– Это да! – радостно кивнула Ольга. – Похоже, они друг другу приглянулись.

– Ох, если б ты знала, сколько я ждал, чтобы ему кто-то приглянулся! – выдохнул Елисеев. – Батя мой такой мужик замечательный, а вот как-то с женщинами ему не везет, и все! А ему срочно надо уезжать в деревню, чтобы свежий воздух, чтобы двигался побольше, жить как-то начал. Ну а… сама ж понимаешь, без женской-то заботы как я его туда отправлю. Ни постирать, ни погладить, ни сварить… опять же, случись чего, чего ж он там один?

Ольга оторопела.

– Так ты… ты сиделку, что ли, ему приглядывал? – заморгала она. – То есть…

– Ну почему сиделку-то? – обиделся за отчима Федор. – Ты ж видишь, он бодрее меня! Но ведь уход-то какой-то нужен! Сварить, в магазин сходить, постирать опять же…

– Ага… постирать… то-то ты матери моей про школу напел, да? То есть наша глупенькая Маша будет в школе пыхтеть, потом сломя голову нестись по магазинам, варить, стирать, убирать, да еще и ухаживать за твоим батей, да? Ты специально к нам для этого и прилип, да? И теть Дашу выбрал только поэтому, да? Потому что она, как два добрых мужика, горы своротить может!

– Ну да, прилип… – окончательно запутался Елисеев. – Да что ж такого, если…

– Все! Пока! Ищите других идиоток! А мы уж как-нибудь… в городе перебьемся!

И она выскочила, громко хлопнув дверью. А он еще долго стоял в прихожей, ерошил волосы и старался сообразить – что ж он сегодня опять сделал не так? Ну что такого, если он двух одиноких людей хотел сделать счастливыми? Варить? Стирать? Да кто там у них этим заниматься будет, разве это он, Елисеев, решает? Да его отчим… он же такой мужик! Он же… он же и сварит всегда сам – было бы кому есть! Правда, это варево в рот не возьмешь, но так он и научиться может! А работа… да и не надо там этой Марье Андреевне работать! У бати такие золотые руки – он же в деревне и себя, и Марью прокормит, уж Елисеев-то знает! Нет, что-то все-таки не так… А не так… не так то, что не по себе он деревце выбрал, чего уж там… Ольга эта – тоненькая, молоденькая, своенравная, как молодая лошадка… Вот опять! Хорошо, что Оля не слышит, как он ее назвал только что… Ну почему считается, что если с лошадью сравнить, то это обида смертельная? Самое умное животное, красивое невозможно, свободолюбивое, преданное, сильное, вольное… Грива по ветру, сама не по земле летит, а по воздуху мчится… Ольга и есть! Только слишком замахнулся Елисеев. Зачем он ей, вон сколько за ней ходоков… Он сам видел. Тоже еще, тюлень! Приперся, хотел похвастаться… Сейчас даже вспоминать стыдно. Хорошо еще, что она его не заметила в тот вечер. Ну надо же, счастье какое для молодой девчонки – Елисеев отца родного отыскал! Это, может быть, для почтенной Дарьи Андреевны еще представляет какой-то интерес, а для Ольги…

Елисеев вспомнил, как позвонил отцу, а тот сразу пригласил в гости… Да так настойчиво приглашал. Конечно, Федор сказал бате. Рассказал, что искал, что нашел, а тот сразу же велел: «Зовет – езжай! И смотри, веди себя по-человечески!» Отец постарел… похудел, стал совсем белым и… маленьким каким-то. Раньше он казался Федору таким огромным. А теперь – пожилой, одинокий человек… Так ему обрадовался, Елисееву даже неудобно было. Они проговорили всю ночь и даже утро – старший Елисеев все никак не хотел отпускать сына, все боялся, что тот больше никогда не вернется, никогда не придет… А Елисеев… Боже, как же стыдно, но… Но его не столько поразила сама встреча с отцом – все же, как ни крути, а Макар Петрович Елисеев стал для него совершенно чужим человеком – куда больше поразили его птицы. Да! У отца было две комнаты, и в одной жил он сам, другая была полностью отдана птицам. И каких тут только птиц не было! Какие-то диковинные канарейки, и попугайчики разных мастей, и даже такие птицы, которых Федор и не видел ни разу, и даже не знал, как они называются… Небольшие, беленькие такие, с перламутровой россыпью на грудке. Отец все понимал, поэтому и заманивал к себе взрослого сына, как маленького:

– Федя, а ты приходи ко мне, а? С друзьями приходи, с девушкой… Федор, девушки, они, знаешь, как птичек любят! А мы ей даже подарим, а? Приходи, сын…

И он пообещал. И сразу же к Ольге – так хотел ей про птиц рассказать, про отца, про то, что хорошо бы устроить встречу Дарьи Андреевны и… дурак! Да на кой фиг Ольге эти птички нужны? Он видел, какой орел привез ее на новенькой машине…

– Да и ладно! – уставился Елисеев в зеркало. – Обрати внимание, господин Федор Макарыч, за тобой уж который год медсестричка Юленька ходит, а ты… Ладноть… бум восхищаться Юленькой… и не беда, что девица двух слов без мата связать не может… бум учить, а что делать?