Шейла Бишоп - Кузина королевы

– Я надеюсь, сегодняшние тяготы не совсем подорвали силы вашей милости, – произнесла Пенелопа. – И не заставили пережить заново всю горечь потери супруга.

– Этот день нужно было пережить. Ведь это так знаменательно, что он погребен с такими почестями.

– Знаменательно, но неудивительно.

– Для нас. Он был бы поражен теми почестями, которые ему оказали.

«Да, был бы», – подумала Пенелопа.

Они с Франческой знали так много о Филиппе, что могли бы обсудить друг с другом каждую черточку его характера, если бы с самой первой их встречи не испытывали непреодолимую неловкость, делающую невозможным длительное общение. Не зная, что еще добавить, Пенелопа оглянулась по сторонам, увидев своего брата, помахала ему. Он подошел поприветствовать их.

– Леди Сидни, я хотел бы попросить прощения. Меня не было рядом с вами на церемонии. Я счел, что Ничем не могу смягчить, а могу только усилить ваше горе.

Он всегда был чересчур открыт. Похоже, с возрастом это начало ему мешать.

– Ваша светлость, вы всегда себя недооцениваете, – ответила Франческа Сидни и добавила, повернувшись к Пенелопе: – Лорд Эссекс очень помог мне в дни болезни Филиппа. И... потом. Ему известно больше, чем кому-либо, сколько я выплакала слез.

Такой отзыв о младшем брате не удивил Пенелопу. Равнодушный и часто несносный в обычной жизни, в критических ситуациях Робин преображался. Он нес в себе неисчерпаемые запасы нежности и сострадания, и, кроме того, он был сильно привязан к Филиппу. Может быть, Робин плакал вместе с Франческой – он был старше ее всего лишь на год.

К Франческе стали подходить другие люди, и Пенелопе удалось незаметно ускользнуть. Этот туманный февральский день отнял у нее столько сил! Она смешалась с группой офицеров, вернувшихся из Нидерландов, – почти все они были ее знакомыми.

У Пенелопы завязался разговор с Перегрином Уиллоубаем, к которому присоединилось еще несколько молодых военных. Краем глаза Пенелопа заметила знакомое лицо.

– Мистер Блаунт, и вы здесь? Вы вернулись в Англию?

– Только для участия в похоронной процессии, леди Рич. В четверг я уезжаю обратно.

Чарльз стал настоящим мужчиной, спокойным и уверенным в себе. Он серьезно и внимательно смотрел на Пенелопу.

– Если вы не сочтете это дерзостью, леди Рич, я бы хотел выразить вам свое соболезнование... После Затфена я часто думал о вас.

– Благодарю вас, – ответила она растроганно. Конечно, он знал, как она относилась к Филиппу, – все это знали, несмотря на то, что по совету королевы она пыталась скрывать свои истинные чувства. Ей нельзя было привлекать чужого внимания к старой, забытой истории, способной бросить тень на блистательную репутацию Филиппа, который был уже три года как женат и полностью предан своей жене и своей вере. Однако Пенелопа была рада услышать слова сочувствия, и, может быть, особенно потому, что тот, кто произнес их, сам когда-то любил ее.

Один из офицеров задержался возле них:

– Сэр Чарльз, мы собираемся в «Голову вепря» пропустить стаканчик. Все – из Нидерландов. Не желаете к нам присоединиться?

Чарльз кивнул, сказав, что непременно присоединится к ним, как только попрощается с дамой.

– Простите меня, сэр Чарльз, – сказала Пенелопа. – Я неправильно обратилась к вам. Я не знала, что вас посвятили в рыцари.

– Я удостоился этой чести совсем недавно.

«Да, это большая честь, – подумала она, поздравляя его, – в двадцать три года быть посвященным в рыцари за проявленную в бою доблесть. Жаль, что я ничего не знала». Пенелопа чувствовала себя неловко – ведь она внимательно и с интересом следила за военной карьерой многих молодых людей. Но не за карьерой Чарльза Блаунта. Впрочем, Чарльз был слишком самодостаточен, чтобы обидеться.

1587-1591 годы

–Женщинам, – говорил Лейстер, – нужны постоянные перемены. Это заложено в них природой. Они не перестают любить старых друзей, отстаивают свою точку зрения в каких-либо серьезных вопросах, но в малом они не могут обойтись без разнообразия. Их привлекают новые знакомства, как привлекают новые красивые шляпки.

Пенелопа не оторвалась от шитья – она простегивала детское зимнее платье. Ее не оставляла надежда, что отчим будет продолжать толковать об общих местах и их беседа не станет доверительной, так что ей не придется услышать ненужные признания.

Время сыграло злую шутку с всесильным графом Лейстером, наставившим в свое время рога не одному десятку мужей, – леди Лейстер, которой исполнилось сорок шесть, начала слишком живо интересоваться конюшим графа, молодым человеком, двадцати восьми лет, Кристофером Блаунтом, который доводился двоюродным братом сыновьям Маунтджоя. Как и Чарльз, он был посвящен в рыцари во время нидерландской кампании. Похоже, Лейстеру следовало гораздо раньше понять, что женщины в его семье не могут устоять перед Блаунтами, а Пенелопе, возможно, следовало радоваться – нелегкая доля, доставшаяся ее отцу, теперь, судя по всему, выпала Лейстеру. Но ей было жаль этого усталого, слишком много работающего человека. В добавление ко всему прочему он страдал от подагры. Она сочувствовала ему, а вызывающее поведение матери огорчало ее.

– Пенелопа, вы слушаете меня?

– Да, милорд.

Она с облегчением обнаружила, что речь шла вовсе не о матери. Речь шла о королеве.

– Что она в нем нашла? Мне никогда этого не понять. Надменный алчный выскочка. Я тешу себя надеждой, что полностью осведомлен о своих недостатках, но как дьявольски трудно после стольких лет служения ей слоняться из угла в угол в приемной, пока она не посовещается с его светлостью!

Несмотря на некоторую несвязность речи графа, Пенелопе не составляло труда следить за его мыслью. Новый фаворит был у власти уже три года, с тех пор, как вернулся из Ирландии, где в это время шла война, получившая позднее название «ирландской». Он обратил на себя внимание королевы, обвинив в неэффективности собственное командование. Из своего нового положения он извлек всю выгоду, какую было возможно, и основательно набил карманы. Он был самым красивым и самым ненавидимым мужчиной Англии. Его звали Уолтер Рейли.

– Я могу устранить его, – продолжал Лейстер, – только заменив другим фаворитом. В первый год это бы не прошло, но, я думаю, сейчас время настало.

Пенелопа подумала над этим.

– Предположим, что у вас получится удалить его от трона. Вы уверены, что это сыграет вам на руку? Может быть, Рейли и негодяй, но он очень талантлив и прошел всю войну бок о бок с вами. Будет ли новый фаворит верен вашим интересам, заполучив власть в свои руки? Не случится ли так, что вы только ухудшите собственное положение?

– Об этом нечего беспокоиться. Он будет слишком связан со мной, чтобы предать. Наши интересы всегда будут совпадать.

– Кто же этот человек? – спросила Пенелопа.

– Ваш брат.

Пенелопа замерла, глядя на графа.

– Вы хотите сказать, что Робина можно сделать фаворитом королевы?

– Почему бы и нет? Он молод, красив, далеко опережает всех и в храбрости, и в образовании – качествах, к которым более всего неравнодушна ее величество. Она заметила его, когда он был совсем юным. Можно ли придумать лучшую кандидатуру?

– Но... милорд, он так не похож на придворного. Он, например, всегда говорит правду в глаза – вы ведь знаете, как это может быть губительно. Он не умеет подбирать себе платье – думаю, он не станет учиться танцевать. Вся его жизнь проходит в сражениях и чтении. Все его друзья либо военные, либо ученые. Его не видно при дворе.

– У него появятся амбиции, и он захочет занять подобающее место в обществе – он уже мужчина, а не мальчишка. В вас, Пенелопа, говорит сестра. Разве вы не видите, как смотрят на него женщины? Стоит ему пройти по Флит-стрит, и в его сторону поворачивается каждая хорошенькая головка в Лондоне. А что до желания стать придворным, – продолжал Лейстер, – его светлость находится в моем распоряжении и сделает так, как ему будет велено.

Пенелопа теперь подолгу гостила в доме Лейстеров – она приезжала сюда всякий раз, когда не в силах была больше выносить бесцветную жизнь с Ричем. Он все больше отстранялся от нее, несмотря на то, что время скандалов и угроз осталось в прошлом. Его прежняя жестокость понемногу превращалась в затаенную мрачную злобу. Не отдавая себе в этом отчета, Рич слегка опасался жены – уравновешенной, остроумной женщины с безупречными манерами и острым язычком. Пенелопа стала такой после того, как пережила трагичную влюбленность в Филиппа Сидни. У него сложилось впечатление, что, даже собираясь родить ему третьего ребенка, Пенелопа не принадлежит ему – не принадлежит никому, кроме себя самой.

Малыш должен был появиться на свет в августе. Пенелопа надеялась, что на этот раз это будет мальчик, и хотела дождаться его появления на свет в доме отчима. У Лейстеров было много своих невзгод, но они как раз отвлекали ее от собственных неприятностей. Пенелопа привезла с собой дочерей – она очень любила их и провела много часов, играя с ними в залитой солнцем детской, окна которой смотрели на Темзу.

На время беременности она была освобождена от своих придворных обязанностей, но могла появляться при дворе так часто, как того хотела. И в тот вечер, когда Лейстер должен был вывести Робина в свет, ничто не могло удержать ее дома.

Все время поездки от дома до дворца Лейстер потратил на то, чтобы внушить Робину важнейшие, по его мнению, вещи.

– Стойте прямо. Я еще не видел человека, который бы имел выправку хуже, чем у вас.

– Да, милорд.

– Отвечайте на все вопросы, которые ее величество соблаговолит задать. Не вздумайте начать разговаривать о чем-то своем.

– Да, милорд.

– И оставьте в покое воротник!

Робин поспешно убрал руки от накрахмаленных батистовых брыжей, которые впивались ему в подбородок не хуже железа.

– Почему мы должны страдать из-за этих воротников? – пожаловался он. – Древние греки не знали брыжей.

– Вы не древний грек. Вы английский дворянин и, надеюсь, будете соответствовать этому званию перед лицом ее величества.

– Да, милорд, – машинально ответил Робин.

Он, как всегда, выглядел немного отчужденным, словно вся эта суматоха совсем его не касалась или будто он думал, что ввязался в не сулящую успеха авантюру.

Во дворце Пенелопа присоединилась к группе избранных, с которыми королева обычно проводила вечера в своих покоях. Лейстер хорошо рассчитал время: Рейли был в Корнуолле, королева – в хорошем настроении.

Граф оставил Робина дожидаться во внешней галерее и теперь говорил королеве, что привел с собой своего приемного сына – не угодно ли будет ее величеству принять его? Молодой человек горит желанием предстать пред очами божественной Артемиды.

– Я верю в это только потому, что это говоришь ты, – загадочно ответила королева. – Насколько я помню... впрочем, я всегда ему рада – хотя бы в память о его отце.

– Ваше величество найдет, что он сильно изменился со времени своего возвращения из Европы, – заверил ее Лейстер.

Несколько минут спустя Робин Деверо, второй граф Эссекский, был официально представлен королеве. Он замешкался на пороге, и Пенелопа поняла – хотя и стояла спиной к двери, – что он вошел в комнату, поскольку неожиданно оживились все женщины вокруг.

Она повернулась и увидела брата, эффектного, высокого в алом с белым придворном камзоле. Следя за тем, чтобы не сутулиться, он высоко держал голову, и все в зале имели возможность оценить его карие глаза, мужественный профиль, контрастирующий с чувственным ртом, – лицо, на котором еще не проявились следы, оставляемые временем. Он, вне всякого сомнения, производил впечатление.

Лейстер подвел его к королеве и начал что-то говорить, но скоро замолчал, увидев, что она его совсем не слушает. Ее величество не сводила взгляда с юноши, преклонившего перед ней колени.

– Да, вы изменились, – сказала она как бы про себя. – Граф Эссекский, мы рады видеть вас здесь.

Официальное обращение и королевское «мы» отмечали необычность момента. Она обращалась к Робину как к одному из ближайших своих подданных. – Тот что-то промямлил в ответ. Неужели он забыл, что нужно говорить? И смотрел Робин на нее гораздо более пристально, чем дозволялось правилами приличия.

– Мне говорили, что вы хотели бы служить при дворе.

Робин, наконец, обрел дар речи и вместе с тем – свою неисправимую откровенность.

– Я бы хотел служить вашему величеству на поле боя, как мой отец.

Все в удивлении вздохнули. Королева застыла. Пенелопа не смела взглянуть на Лейстера – она слышала, как тяжело дышал он в возникшей тишине.

– Милорд, – сказала королева бархатным голосом.

– Ваше величество?

– Я не сомневаюсь, что перед тем, как приехать сюда, вам пришлось выслушать немало наставлений лорда Лейстера. Это он подсказал вам, чтобы вы при встрече со мной сказали, что предпочли бы отправиться на войну вместо того, чтобы остаться здесь?