– Нет, вы не должны обвинять себя в этом, – возразил он. – Грех совершается сознательно и умышленно. Вы же действовали по неведению.

– Я понимала, что дала обещание выйти за вас замуж, и думала, что могу в любой момент изменить решение. Никто мне не сказал – ни Лейстер, ни мать...

– Они знали, что мы дали друг другу клятву верности и обменялись обручальными кольцами?

– Нет, А это имеет значение?

– Да, имеет...

– Я все еще храню ваше кольцо. В своей шкатулке с драгоценностями, – произнесла она вполголоса. – Чарльз, почему вы не сказали мне раньше, что считаете наше обручение священным?! Вы же знали, что мои родственники быстро подыщут мне жениха?

– Потому что в то время я сам не осознавал всей святости нашего обручения. Вы же помните: когда я вас встретил, я был католиком, безразличным в своей вере. Я старался думать о религии как можно меньше. А потом я уехал в Оксфорд и обрел там истинную веру, воплощенную в протестантской церкви. Я стал изучать Священное Писание и труды отцов-основателей, начал размышлять о материях, о которых ранее не имел понятия. В какой-то момент – не могу точно вспомнить где или когда – я понял, что не имею права нарушить данную вам клятву. Это не какая-то новая догма, а все юристы и богословы придерживаются мнения, что сознательное обручение, являясь как бы предварительным брачным контрактом, не может быть отменено даже в том случае, если оно не оформлено юридически. И я принял это, поскольку к этому склоняла меня совесть. Но какой смысл забивать вам голову всем этим? Вы считаете себя замужем за лордом Ричем, вы мать его детей...

– Считаю себя?! Я замужем за Ричем!

Возникла короткая пауза.

– Простите меня, Пенелопа, – произнес он погодя, – но я так не считаю.

Пенелопа опешила. Ее брак с Ричем был несчастлив, и, казалось бы, она должна была с радостью воспринять мысль Чарльза о том, что она вовсе не была за Ричем замужем. Но сделать это было трудно, так как все это противоречило здравому смыслу и тому, что действительно происходило в ее жизни, – венчанию, которое, несомненно, имело место в домовой церкви Хантингтонов. Она всегда будет помнить этот злополучный день. А ее положение в обществе? Неужели Чарльз считает ее детей незаконнорожденными? Перед лицом закона она супруга Рича. А перед лицом Господа? Вера в священный брак укрепляла ее в верности мужу, дала ей силы отказать Филиппу Сидни, помогла пережить семь лет одиночества. Она не может так просто отказаться от своего единственного оплота! Единственным чувством, которое она испытывала к Чарльзу в этот момент, была обида.

Они молчали до тех пор, пока барка не добралась до Лондона.

Все это время он не отрываясь смотрел на нее. Постепенно Пенелопа начала понимать, как эгоистично вела себя по отношению к Чарльзу.

– Просите меня, – сказала она. – Я послужила для вас причиной многих бед. Возможно, я не разделяю ваших терзаний, но я уважаю их. Боюсь, я испортила вам жизнь.

– Ничуть не бывало! Кристофер расписывал меня как мученика, но на самом деле у меня нет никакого желания вступать в брак. Я слишком беден для этого, и у меня слишком много дел. Я неплохо справляюсь в одиночку.

Это было правдой. Наверное, он был счастливее ее. На мгновение она даже обрадовалась, что ее брак оказался провалом и он знал об этом. Если бы она жила в свое удовольствие с любимым мужем, то груз вины за те страдания, что она причинила Чарльзу, был бы невыносимым.

Показался Тауэр. Чарльз поднялся.

– Вы направляетесь в дом Эссекса? Тогда я сойду здесь. Было бы просто невежливо благодарить вас за приятную дорогу. Могу я вместо этого просить вас простить меня, если я вас обидел?

– Ах, Чарльз, чем меньше мы будем думать об этом, тем лучше.

Он поцеловал ей руку с присущим ему достоинством, ступил на берег и зашагал к Тауэру. Провожая его взглядом, Пенелопа подумала: как странно и как грустно, что ни он, ни она не вспомнили о том, что привело к их теперешнему невеселому положению, – о радости и нежности того лета в Уонстеде. «Я могла бы быть счастлива с Чарльзом, – подумала Пенелопа. – Жаль, что мы не поженились». Но только какой прок от сожаления?

Жизнь при дворе стоила недешево, а Робин был весьма расточителен. Спустя пару лет он так сильно залез в долги, что решил, по примеру многих обнищавших героев, сбежать за море. Вместе с Уолтером он тайно выехал в Плимут, чтобы присоединиться там к экспедиции адмирала Дрейка, направляющейся к берегам Португалии. В Португалии пришлось несладко, но добыча оказалась такой незначительной, что не могла поправить дел графа Эссекского. Королева сердилась на него все время, пока его не было, и простила его сразу, как только он вернулся. Она даже одолжила ему денег, чтобы он смог на время откупиться от кредиторов.

Итак, карьера его была на самом пике, и Пенелопа всегда была рядом с ним – и при дворе, и в Уонстеде, где ей часто приходилось исполнять роль хозяйки дома. По правилам наследования все имущество Лейстера отошло к нему, ведь именно он – а не вдова Лейстера или семейство Сидни – стал настоящим его наследником и правопреемником.

Поместье в Уонстеде было любимым местом пребывания Пенелопы, гораздо более дорогим ее сердцу, чем Лиз или даже Чартли, где она провела свои детские годы. Даже старые воспоминания не могли ослабить ее удовольствие от жизни в уютном доме из красного кирпича, построенном на опушке леса в загородном поместье, не лишенном, однако, городского лоска, – Уонстед находился достаточно близко к Лондону и являлся свидетелем официальных визитов и празднеств.

В начале лета 1580 года здесь собралась небольшая компания друзей – супруги Уиллоубай, Роджер Уильямс, Чарльз Блаунт и еще несколько человек, включая леди Сидни. Это стало небольшим сюрпризом, так как Франческа – тихая, красивая и умная особа, которая так и не вышла вторично замуж, несмотря на четыре года вдовства, – не принадлежала к придворному кругу. К тому же она снова была в трауре, поскольку незадолго до того умер ее отец, и Пенелопа удивилась, зачем ее пригласили.

Робин ожидал, что его гости будут не менее активны, чем он сам. В первый день, не обращая внимания на удушающую июньскую жару и на то, что лес в окрестностях Уонстеда был очень густым, он потащил всех на охоту.

– Представляю, что из этого выйдет, – жаловался Чарльз, сидя на моховой кочке во время традиционной трапезы перед охотой. – Я буду до вечера скакать то в одну сторону, то в другую, с луком и стрелами у седла, и за весь день не увижу ничего, что могло бы сойти за добычу, в такой чаще можно смело завязывать себе глаза толк будет тот же.

– Ваш-ша правда, похоже, в этих лес-сах нам придется не с-сладко, – поддержал его крепкий маленький Уильяме, цедя валлийские шипящие и свистящие сквозь окладистую бороду.

– Здесь полно зверья, – заявил хозяин Уонстеда. – Нужны только хорошие собаки, чтобы их поднять. Могу гарантировать вам, Чарльз, что вы найдете применение своим стрелам.

– Я думал, здесь оленей обычно загоняют для охоты, – сказал Уиллоубай.

– Леди Сидни не станет стрелять в такого оленя, – заметил Робин. – Она считает, что это слишком жестоко.

Все посмотрели на Франческу. Та вспыхнула. Пенелопа и забыла, какой красивой она может быть, когда к восхитительным чертам ее лица добавляется румянец. Однако оставалось непонятным, почему именно Франческа распоряжается приготовлениями к охоте в Уонстеде.

– Пенелопа, негоже вам быть на улице в такую жару, – сказала Мэри Уиллоубай, обмахиваясь веером. – Вам лучше вернуться в дом, отдохнуть и подождать нас.

– Ничуть не бывало, милая Мэри. Я прогуляюсь немного, карета меня подождет.

Пенелопа была снова беременна – в четвертый раз.

Она ждала ребенка в августе и не могла больше ездить верхом, но, никогда не делая себе поблажек, не собиралась нежить себя и впредь.

Когда кавалькада охотников тронулась в путь, она, не вставая со своего места под буком, проследила за тем, как слуги убирают остатки трапезы, стряхивают мусор с белых льняных скатертей и собирают столовое серебро.

Затем, когда слуги ушли, она встала и не спеша пошла по тенистой лесной дороге. До нее доносился собачий лай и хруст веток – это, по-видимому, лошади пробирались сквозь густой подлесок. Робин не давал своим гостям спуску. Пенелопа почувствовала себя покинутой и подумала, что зря ее ребенок выбрал летние месяцы для того, чтобы появиться на свет.

Она услышала шум позади себя и, оглянувшись, увидела Чарльза Блаунта, пешего.

– Что случилось с вами?

– Для моей кобылы этот лес оказался слишком серьезным испытанием. Могу я немного пройтись с вашей милостью.

– Вы и не собирались охотиться сегодня, – заметила она.

Чарльз улыбнулся и сказал, что хотел во время охоты продумать новый план для постройки небольшого дома рядом с рыбными прудами и, вернувшись, перенести его на бумагу.

– Вы творите чудеса со здешними садами, – сказала Пенелопа. Они медленно, бок о бок, шли по узкой дороге. – Брат вам очень благодарен.

– В действительности благодарным должен быть я. Никогда еще человеку, не имеющему собственной земли, не позволяли осуществлять столь дорогостоящие задумки. И он меня еще благодарит! Поистине Эссекс -принц среди друзей.

Робин, которого всегда больше волновали люди и идеи, чем материальные блага, дал Чарльзу возможность на свое усмотрение улучшать окрестности Уонстеда. Они много времени проводили вместе и здесь, и в Лондоне, и за последний год Пенелопа часто виделась с Чарльзом. Они никогда не вспоминали про их разговор на барке или про ту невидимую связь, которая, по мнению Чарльза, все еще существовала между ними. Это было трудно, но они оба прошли хорошую школу при дворе. Чтобы сделать свою жизнь хотя бы терпимой, им нужна была внутренняя дисциплина.

Здесь, в Уонстеде, они все же могли позволить себе воспоминания о прошлом, но только твердо веря в то, что у этих воспоминаний нет никакой связи с настоящим и будущим.

– Вы помните те заросли орляка?

– Нет, – твердо ответила она и тут же испортила впечатление от сказанного, добавив: – Они были чуть дальше, слева.

– Я не обидел вас?

– Обидели. Тем, что привели меня сюда, когда я беременна и похожа на дыню, и напомнили, какой я была и что я делала в шестнадцать. Не думала я, что вы настолько бессердечны.

– На дыню? Нет! – Он засмеялся. – Вы похожи на золотистый абрикос. И именно ваше интересное положение позволило мне заговорить об этом. В другое время это было бы неуместным и безрассудным. Вы бы подумали, что я вынашиваю какой-либо коварный план, и, придя в ярость, как и положено Деверо, влепили бы мне пощечину. И я бы умер от огорчения.

– Чтобы вы умерли, сэр Чарльз, нужно нечто большее, чем просто пощечина.

В их подшучивании друг над другом было зерно истины. Пенелопа понимала, что они представляют потенциальную опасность друг для друга – не из-за их обручения, которому исполнилось уже одиннадцать лет, нет. Но как мужчина представляет опасность для женщины, и наоборот. Если бы не последние месяцы беременности, она бы не смогла идти с ним рядом и так спокойно разговаривать.

Дорога превратилась в тропу, которая свернула в глубь леса. Вдруг они услышали голоса впереди и остановились. Против своей воли они стали свидетелями разговора, который его участники предпочли бы сохранить в тайне.

В просвете между деревьями Пенелопа и Чарльз видели Робина. Он держал на поводу пару лошадей и смотрел на стоящую напротив Франческу Сидни.

Она, хрупкая, худенькая, решительно отчитывала лорда Эссекса.

– Ваша светлость ведет себя неподобающим образом! Я считала, что вам хоть немного небезразлично мое доброе имя.

– Ваше доброе имя волнует меня больше всего на свете, Франческа. Вы же знаете. – Она отвернулась от него. Он взял ее за локоть, ухитрившись при этом не выпустить из рук поводьев. – Милая, я так вас люблю. Единственное мое желание – это чтобы вы были счастливы. Прекратите терзать меня своим безразличным видом.

– Я же сказала вашей светлости – нет!

К этому времени Чарльз с Пенелопой, осторожно ступая по сухим листьям и веткам, отошли на такое расстояние, что уже не могли слышать разговора.

– В этом лесу они охотятся явно не на оленя, – сказал Чарльз.

– Похоже, я слишком надолго уехала в Лиз. Вы знали, что она – его последнее увлечение?

– Да. Слышал как-то.

Пенелопа замолчала. Она понимала, какой вызов может бросить спокойная красота Франчески Сидни и ее добродетель такому человеку, как Робин.

– Ему не на что надеяться, – сказала она. – Франческа слишком холодна и благочестива. Думаю, именно в этом ее прелесть.

– Она благочестива, бесспорно. Но холодна... Это слово я бы выбрал в последнюю очередь. Франческа считается второй красавицей Англии.

Пенелопа встревожилась. Она не стала спрашивать, кто считается первой, хотя не исключено, что ответ доставил бы ей удовольствие.