Ей везло, еще когда ее звали Надей и татары напали на их городок, убив всех, – а Надя осталась в живых. Затем повезло с хозяином – не убил, не изнасиловал, отдал крымскому повелителю, а тот отослал юную невольницу в подарок Кёсем-султан. Затем повезло с Хадидже, так повезло, что, даже получив новое гаремное имя, юная Турхан продолжала называть себя Турхан Хадидже. Вовсе не в память о благодетельнице – если вдуматься, то не так уж и ласкова была фаворитка Кёсем-султан с добровольной прислужницей своей. В другом дело было…

Хадидже – имя счастливое. Все Хадидже со временем возвышались, начиная с супруги Пророка – мир ему! А уж в гареме-то в последнее время возвышались особенно. И, даже обрушиваясь вниз, влияния своего не теряли. Взять хотя бы любимую гёзде Кёсем-султан, желтоглазое чудовище, которого боялся весь гарем, бывшую хозяйку молоденькой Дениз – а ведь не хотела, не хотела Хадидже становиться хозяйкой! Но стала. Дениз, впоследствии Турхан, сама все для этого сделала – и случилось так, как она захотела.

Повезло, да.

Вот и сейчас должно повезти. И пусть не смеет Турхан самовольно сменить имя, данное ей в гареме, пусть никто, кроме султана, не сумеет дать ей нового имени, но вот второе имя себе она придумать в силах. Да, не вправе, но становиться бас-гедиклис у Хадидже она тоже не вправе была.

«Господь дал – Господь взял», – говорил священник в церкви Святого Ильи. Но уже тогда девочка слышала свое: «Что дал тебе Господь, то вправе забрать в любую минуту; что сама у жизни выбила – то твое навсегда». Всегда так было. Во всем мире это так, отчего бы в султанском гареме не поменять правила?

Имя, данное Кёсем-султан, может в любую минуту поменяться. Любовь родителей в любую минуту могут отнять. Но если ты сама упрочила свое положение, тогда этого у тебя не отнимет никто.

Как никто не посмел остановить Хадидже, когда она велела вдове султана Османа плод стравить. А ведь если вдуматься, кто такая эта Хадидже? На нее даже Кёсем-султан внимание не сразу обратила!

Да и не обратила бы – Хадидже сама заставила султаншу на себя посмотреть!

Турхан не дура. Еще в бытность свою юной Дениз видела она, как Хадидже смело взваливает на себя то, о чем другие и помыслить-то не смеют, как не оглядывается назад, торя себе путь и увлекая на него других. Тогда Дениз поспешила встать рядом с новой звездой, загоревшейся в узких коридорах и душных комнатах султанского гарема. Только вот «рядом» еще совсем не означает «вровень».

Ничего, и для «вровень» придет пора, ведь удачу свою, везение свое, от рождения данное, Турхан – нет, Турхан Хадидже – всегда берегла, всегда лелеяла. А там и до «встать выше» может дойти пора… Просто пока рано еще.

Пока следует поберечь тайное имя, не выдавать его. А там… вдруг повезет?

И шахзаде Ибрагиму тоже повезет – вместе с Турхан. Или с хасеки Турхан… впрочем, нет, об этом думать пока рано.

Слишком рано. Султаном пока Мурад, и все рады этому, все славят султана Мурада – все-все, включая малышку Турхан. Султан Мурад молод и силен, да еще и умен, как говорят, не по годам. Сейчас кого ни спроси, каждый доволен и благословляет землю, на которую ступили султанские сандалии. Вот только… долго ли это продлится?

Был вон султан Осман, про него тоже говорили – уж этот-то великим султаном станет, и молод, и красив, и умен… Где теперь султан Осман? Правильно, похоронили. А безумный Мустафа дважды был султаном и доселе жив. Хотя не умен, не статен, вообще безумен! Так, может, и шахзаде Ибрагиму повезет?

Особенно если рядом невзначай окажется женщина, готовая этим везением с возлюбленным своим щедро поделиться.

Конечно, сейчас не следует показывать, что Турхан замахивается на большее, чем дружба с шахзаде – с одним из многих шахзаде, прямо скажем. Ибрагим ничем не лучше Сулеймана или Баязида, он вообще не считается серьезным претендентом на престол. Говорят, он серьезно болен…

А про султана Османа говорили, что он послан Блистательной Порте милостью Аллаха и Аллах распростер над ним свою благодетельную длань.

Точно так же, как сейчас говорят про султана Мурада…

Пускай болтают. Турхан не дура, она знает, что все хасеки последних лет вначале были подружками молодых шахзаде. А старух вроде Сафие-султан или Нурбану-султан вспоминать не стоит – на то они и старухи. Времена тогда были другие, по-другому и становились султанскими женами и матерями. Ну а об Айше-хатун и Акиле-хатун так и вовсе вспоминать не следует: много ли они там продержались?…

В общем, рискнуть определенно стоило. Ну а если не сложится… что она теряет? Она, Турхан, не наложница молодого шахзаде, даже не избранница его. Она лишь подруга. Много ли от того вреда?

* * *

Кёсем наблюдала за играми маленькой хитрой Турхан с легкой задумчивой усмешкой. Интересная малявка, хотелось бы знать, что она задумала!

Впрочем, что задумала, как раз разгадать особо-то несложно. Все воспитанницы гарема мечтают об одном и том же, и Турхан не исключение. И не объяснишь луноликим, крутобедрым и своенравным, что быть хасеки, а уж тем более валиде – далеко не шербет с халвой. Труд это, и бремя настолько тяжкое, что непонятно порой, как она, Кёсем-султан, держится, как ее не раздавило еще непосильной ношей. И как она сейчас понимала Сафие-султан, которая не раз и не два, покачивая седой головой, говорила, что никому не пожелает своей судьбы!

Но нет – все рвутся в султанские наложницы. Так что, как любит говаривать Хадидже, любимая наперсница Кёсем, вопрос тут в другом: почему именно Ибрагим?

Ну ладно, допустим, Мурад сейчас нарасхват, а Турхан не слишком-то высоко поднялась в гаремной иерархии. Пускай она уже и не бас-гедиклис любимой девочки-гёзде султанши, но все равно немногим выше. В любимицах Кёсем точно не числится. То, что Кёсем-султан отправила девчонку на обучение к дочери своей, Атике-султан, заметила разве что Хадидже… и Айше еще, бывшая Хадидже-вторая (впрочем, бывшая ли? Любовь Мурада переменчива и быстротечна, а положением любимой гёзде Кёсем-султан пренебрегать никто не станет!). Хадидже-первая по обыкновению своему помолчала, лишь усмехнулась задумчиво, а Айше бросила по этому поводу пару слов невпопад. Понятное дело, замахнись Турхан по возвращении на благосклонность султана Мурада, Айше бы отреагировала незамедлительно и куда как более жестко, но Турхан обратила свой взор на самого бесполезного, по мнению многих, шахзаде… В этом была вся Айше: она мало обращала внимания на тех, кто не шел к цели напролом. На таких, как Турхан.

Но почему же все-таки Ибрагим? На что рассчитывает Турхан, на второго Мустафу?

От этого своего сына Кёсем ждала немногого. Но все-таки любила его, как любила и прочих своих сыновей. Как любила когда-то Османа… Но султан Ибрагим? Неужели Турхан всерьез верит в подобную возможность?

Хотя попробуй-ка не поверь, когда Мустафа до сих пор гуляет по дворцу! Пускай всегда в сопровождении охраны, пускай никогда не оставляют его больше в одиночестве, но «дядя Мустафа» жив ведь, жив! Даже не заперт в павильоне-кафесе, в золотой клетке. Впрочем, зачем силой удерживать птицу, которая сама стремится вернуться в клетку?

И ведь был дважды султаном, был!

То есть если предположить, что Ибрагим хоть самую чуточку будет менее вызывающе вести себя, чем Мустафа, хоть пару часов в день не будет выглядеть безумцем… если научить его не рассказывать о призраках, которые он видит вокруг себя…

Кёсем передернуло. О Аллах, да о чем таком она думает?

Наверное, о том же самом, о чем думает славная, милая девочка Турхан. А ведь дальше, родив султану наследника, можно и от самого султана избавиться. Стать валиде, регентшей при малолетнем султане…

Стать валиде, о да. И дрожать за каждого из своих сыновей. Жить их жизнями, умирать их смертями. Сколько у тебя сыновей – столько раз ты умираешь, когда султан, взойдя на трон, требует убить своих братьев. А иной раз и отец-султан велит убить неугодного отпрыска – может, думает, что тот уже примеривается к оттоманскому трону, а может, просто не с той ноги встал, счел, будто сын слишком дерзко с утра с ним заговорить решил.

Ничего не скажешь, лучшая в мире доля – мать, пережившая почти всех детей своих! Особенно если дети вырастают и забывают детские клятвы. Жизнь жестока к валиде, рано или поздно ей приходится выбрать одного из сыновей своих… и простить ему смерть его братьев, тех, которых ты тоже носила под сердцем, тех, кого тоже любила. Сколько раз Кёсем пыталась разорвать порочный круг! Сколько раз молила Аллаха вложить в души детям ее сострадание, вложить в их сердца истинную братскую любовь! И сколько раз небеса отвергали ее мольбы, равнодушно взирая, как брат недрогнувшей рукой убивал брата! Как сын ее убивал других ее сыновей.

Но разве Турхан и ей подобным такое объяснишь?

Кёсем раздраженно пожала плечами. Объяснить вряд ли объяснишь, а вот пожалеть Турхан можно уже сейчас. И пожалеть стоит: она и впрямь выбрала не того шахзаде.

Ежели Мустафа пренебрегал женщинами, то кто угадает, как шахзаде Ибрагим отнесется к своей фаворитке, став султаном? Не поразит ли племянника та же самая болезнь, которая уже поразила дядю? Они же так похожи – Мустафа и Ибрагим…

А ежели и поймет шахзаде Ибрагим, как именно обращаться с девушками, – даже в таком случае пожалеть Турхан стоит. Все помнят, как султан Мустафа бросался на визирей, вцеплялся им в бороды. Все помнят, как одаривал он рыбок и птиц в саду золотыми дирхемами, а позже приказал отравить их, ничтожных, посмевших отвергнуть великую султанскую милость. И ведь отравили – куда деваться, сам султан велел, тут не ослушаешься! Это в делах великих, вроде управления державой, султанов ослушаться можно, а в делах малых ни-ни!

Безумцам часто нравятся женщины, но ведут они себя с женщинами именно как безумцы. Кёсем передернуло, когда вспомнила она о далекой юности и бедняжке, рискнувшей обратить на себя внимание тогдашнего султана, сына Сафие-султан. Как звали несчастную – Фариде, Фатима? Да, кажется, Фатима. Сафие-султан предупреждала своих девочек, да все без толку. Вспомнилось обнаженное безглазое тело, за шею привязанное к дереву, будто дрянная собачонка; вспомнилось посиневшее лицо, врезавшаяся в тело веревка… Вот такова она – любовь и ласка безумцев!

Аллах свидетель, никому Кёсем-султан не пожелает подобной судьбы. Да и сыну совсем не пожелает стать таким чудовищем, которое убивает юных наложниц!

Ах, как много видела Кёсем смертей после этого, скольких провожала в последний путь! Но то зрелище, наверное, не изгладится из памяти даже на смертном одре.

Так что куда ни кинь – всюду клин: Турхан можно пожалеть, и пожалеть следует. А вот объяснять ей ничего не нужно. Осторожная девица и без того поймет, а ежели человек уже поставил все на кон, то никому его не отговорить, даже ангелу, посланному с небес. Посему пускай все идет, как идет, авось что-нибудь путное из этого и выйдет. А не выйдет – значит, на то воля Аллаха, всемилостивого и милосердного. В конце концов, Кёсем есть кого защищать и помимо безрассудной девчонки Турхан.

* * *

Быть Хадидже-второй оказалось неимоверно сложно. Надо же – даже здесь вторая, не первая!

Мамочка бы не одобрила.

Впрочем, плевать на мамочку. Ее здесь нет. Она продала собственное дитя, плоть от плоти своей, и за этот грех одинаково карают что Аллах, что Иисус, коего здесь, в этих краях, почитают тоже и называют пророком Исой. В любом случае мамочку покарает Бог, а Хадидже-второй нужно заботиться о себе.

Хорошо, что она уже не Хадидже. Теперь ее зовут Айше, пора привыкать.

Привыкать, честно говоря, не хотелось. Так же точно, как не хотелось вспоминать о той Айше, которая сейчас потерянной тенью бродила по султанскому гарему. Айше-хатун, вдова султана Османа… Отправить бы ее к родителям, как Акиле отправили! Или удавить без излишних затей. Что она здесь делает, почему Кёсем-султан велела оставить ее в покое?

Неужто забыла, как эта нечистая мучила бедняжку Мейлишах?

А если она забудет свою вдовью долю, если захочет понравиться султану Мураду? Даром что старуха, уже под тридцать ей, а может, и за тридцать, но ведь все еще хороша собой, стерва! Султан может пресытиться молоденькими, возгореться с женщиной постарше себя, наконец, решить выяснить, что такого нашел в Айше его проклятый брат! Да и дед Айше, честно скажем, все еще пытается вертеть султанским двором, как собственной семейкой, и ему свой человек в гареме ой как не мешает, а наоборот, помогает!

Или Кёсем-султан как раз договорилась с родом Пертева-паши, заключила с ними негласный договор о поддержке султана Мурада, а потому Айше-хатун и дозволено оставаться в Топкапы, потому ее и не переводят туда, где место всем оставленным и брошенным?

Нет уж! В гареме может быть две Хадидже, две любимые гёзде Кёсем-султан, но хасеки Айше должна быть единственной! И когда воцарится новая Айше, старой придется или убраться прочь, или…