Но герцог обладал проницательностью и умом, и когда он не занимался с ними любовью, то находил их болтовню банальной, а недостаток знаний жалким.

Леди Люсиль была достаточно умна, чтобы обмануть большинство мужчин, чье внимание она привлекла.

Ей удавалось убедить их в том, что она разбирается в политике, в лошадях и в любом предмете, который бы их заинтересовал.

Однако Фредди понимал, что все это не более чем притворство, ибо ее интересовал лишь мужчина и то, что она могла из него выжать. Фредди было хорошо известно, что леди Люсиль оказалась одной из самых дорогостоящих любовниц герцога.

Фредди часто думал о том, что уж лучше бы Рэйк связался с какой-нибудь привлекательной танцовщицей, которая бы обошлась ему гораздо дешевле.

Но он также знал о своеобразной приверженности герцога — он не смог бы иметь любовные отношения с женщиной из иного слоя общества.

Это было очень непохоже на его современников. Если они были достаточно богаты, то приобретали скромный домик в Сэйн Джонсвуде, где содержали свое последнее «увлечение».

Там они ее частенько навещали, пока ее место не занимала новая «очаровательница» из того же класса.

У герцога, напротив, все связи были с женатыми женщинами из его круга.

Он был по-своему верен избраннице до тех пор, пока та не начинала его тяготить. Естественно, что его привязанности были широко известны и о них много говорили.

Герцог получил свое прозвище в очень раннем возрасте.

Это произошло вскоре после того, как он окончил Итон — и влюбился в прелестную молодую женщину, чьим мужем был пожилой камергер Виндзорского замка.

Сплетни начались, когда она в свою очередь влюбилась в него.

Единственный, кто не знал об этом романе в стиле «Ромео и Джульетты», был старый муж, почти что постоянно находящийся при королеве.

В конце концов кто-то сказал отцу герцога:

«Черт возьми, Норминстер, ваш сын с колыбели уже настоящий повеса!»

Эту историю часто повторяли, и, шутя, члены клуба «Уайте» назвали маркиза Нора (тогда он был еще маркизом) «юным повесой». И после этого все его звали только так.

Поднимаясь по лестнице в спальню, герцог обратился к Фредди:

— Ты едешь завтра утром верхом? Моя «королева фей» сказала, что присоединится к нам, и я чувствую, что она неплохая наездница.

— Почему ты так думаешь? — спросил Фредди.

— Она рассказывала, что всегда жила в деревне.

— Это ни о чем не говорит, — возразил Фредди просто для того, чтобы поспорить. — Множество женщин из тех, что всю жизнь провели в поместье, держатся в седле как мешок, так что не расстраивайся, если твоя фея окажется не лучше их!

Герцог рассмеялся.

— Я готов заключить с тобой пари.

— Пожалуй, лучше я попридержу свои деньги, — откликнулся Фредди.

Герцог попрощался с Фредди, чья спальня была ближе по коридору, и отправился к себе.

Открыв дверь, он увидел лежащий на полу лист бумаги. Это была записка, адресованная ему. Недоуменно пожав плечами, герцог прошел в спальню, где его ждал слуга, позволил раздеть себя и затем вскрыл письмо.

Он прочел то, что написала Девайна, с выражением изумления.

— Вы не знаете, Хоулетт, — спросил он слугу, — кто подложил это письмо под дверь?

— Понятия не имею, ваша милость!

Этого герцог и ожидал и сказал себе, что, в таком случае, письмо только что появилось.

Он ничего больше не сказал, но когда он кончил раздеваться и слуга вышел, то перечитал письмо еще раз.

Не только то, как оно было написано, заставило его подумать, что это не шутка.

Какой-то инстинкт подсказывал ему, что оно искренне и к нему следует прислушаться.

У него было мало времени, чтобы решить, что делать, но, если он не пойдет к Люсиль, она, без сомнения, придет к нему.

Он оглядел свою спальню.

Все свечи были потушены, за исключением одного канделябра.

Он тихо подошел к внешней двери своих покоев и заметил, что свечи в коридоре потускнели.

Однако света было достаточно, чтобы увидеть, что никого вокруг нет.

Герцог быстро захлопнул дверь и вошел в соседнюю комнату.

Этой спальней пользовались редко, только когда дом был полон гостей.

В «узком кругу» подразумевалось, что приезжавшие на уик-энд парочки помещались в комнаты поближе друг к другу.

Так и леди Люсиль была размещена рядом с герцогом — напротив через коридор.

Из других гостей ближе всех были лорд Луитон, который был один, и Фредди, надеявшийся провести время с весьма привлекательной дамой, которая, к сожалению, в последний момент сообщила, что должна остаться с мужем.

Чуть дальше по коридору находилась комната леди Брант.

Все остальные гости разместились по ту сторону главной лестницы, в западном крыле.

Герцог проскользнул в комнату соседнюю со своей, нарочно оставив дверь приоткрытой.

Он прошел в дальний угол и тихо отодвинул кресло как можно дальше от двери, но так чтобы ее видеть, сел и устроился поудобнее. Он хотел видеть того, кто пройдет по коридору или войдет в его спальню.

Свечи почти что догорели, и в комнате наступила полная темнота… Никто из коридора не сможет его увидеть.

Он положил ноги на другое кресло и, откинувшись, ждал. Прислушиваясь к доносившимся из-за двери звукам, он снова и снова спрашивал себя, кто мог написать это письмо. Может быть это всего лишь шутка. Если так, то чрезвычайно глупая.

Он прождал, должно быть, с четверть часа, когда услышал звук открывающейся двери. Он понял, что это леди Люсиль.

Через секунду он увидел ее, проходящую мимо в прозрачной шали, струившейся вслед за ней. Леди Люсиль подошла к двери его спальни. Она открыла дверь и вышла.

Через секунды две она вошла. Хотя герцог не видел ее лица, но чувствовал исходивший от нее гнев, когда она возвращалась в свою спальню.

Он подумал, кончилась ли на этом история? Тогда он бы спокойно мог вернуться в постель, и, вероятно, было бы мудро запереть дверь.

Но тут какое-то внутреннее чувство подсказало ему, что должно произойти еще что-то.

Через некоторое время он уже почти стал готов сдаться.

Если все это шутка, то было бы глупо придавать ей значение и дальше.

Может быть, кто-то из гостей — интересно, кто — хотел обидеть Люсиль? Если это так, то это было бы неудивительно. Он хорошо знал, что некоторые дамы имели для этого все основания. Уже поднимаясь с кресла, он вдруг услышал слабый звук и застыл на месте.

Он понял, что кто-то, легко ступая, идет со стороны его комнаты.

Он знал, что кто бы это ни был, этот человек воспользовался черной лестницей.

Через секунду он увидел проходящего мужчину.

Тот шел на цыпочках и через несколько футов остановился возле двери Люсиль.

Герцог ждал. Вдруг, не стараясь сделать это тихо, мужчина распахнул дверь и вошел.

Герцог ждал: если это незнакомец, то Люсиль закричит.

Вместо того на секунду воцарилась тишина, как будто бы она была удивлена. Затем сначала Люсиль, потом мужчина очень тихо заговорили.

Герцог не мог слышать, о чем они говорят. Но он был уверен, что беседовали двое людей, которые знали друг друга.

Губы герцога сжались.

Он начал понимать, что происходит.


Несмотря на все свое беспокойство за герцога и ужас перед необычайным заговором, о котором она услышала в лабиринте, Девайна спала спокойно.

На самом деле она очень устала после волнений предыдущей ночи.

Она колебалась, следует ли ей принять приглашение герцога. У нее было приподнятое настроение во время путешествия в поезде. Она почувствовала, как подпрыгнуло ее сердце, когда она впервые увидела Нор.

Служанка разбудила ее, как обещала, в семь, но, когда она вошла в комнату, Девайна уже проснулась.

Что бы ни случилось, ей хотелось прокатиться на одной из лошадей герцога. Она знала, что этого никогда не забудет.

Она съела тонкий кусочек хлеба с маслом, лежавший возле ее постели вместе с прелестным чайным прибором, торопливо оделась в изящный костюм для верховой езды, принадлежавший Люси.

Он был сшит Бусвайном, который, по словам Люси, был лучшим портным в Лондоне, еще Девайна повязала на шею белый шарф.

Ее отец никогда не беспокоился о ее одежде, кроме той, что она надевала для верховой езды. «Если я что-то и ненавижу, — говорил он, — так это женщину, которая выглядит неряшливо и неопрятно верхом на лошади».

Мать научила ее так закалывать волосы, что, как бы быстро она ни ехала, они не растрепывались бы. Шляпка Люси была довольно простой, если не считать газовой вуали сзади.

Девайна торопилась. Только подойдя к двери, она вдруг вспомнила, что забыла подкраситься. Она было подумала, что для верховой езды это совсем необязательно, но, вспомнив наставления Люси, припудрила нос и слегка подкрасила губы.

Потом она поспешила по коридору и спустилась вниз по ступенькам.

Служанка рассказала ей, как пройти к стойлам.

Она размышляла о том, что больше всего ей хотелось бы самой выбрать себе лошадь. Это будет гораздо интереснее, чем если лошадь подведут к главному входу.

Девайна пересекла вымощенный булыжником двор и, войдя в первое стойло, увидела, что герцог уже там.

Он гладил великолепного черного жеребца.

Когда она подошла, он обернулся. Девайна не сознавала, что, когда она взглянула на него, в ее глазах был вопрос.

Она спрашивала себя, был ли он достаточно мудр, чтобы послушаться ее совета, или, пока она спала, он столкнулся с мужем леди Люсиль.

Он улыбнулся ей и сказал:

— Доброе утро, леди Брант! Вы очень пунктуальны!

Девайна почувствовала, что все обошлось.

269 Голос герцога был выразителен, но сама она не знала, как ее выдают глаза.

Ночью он подумал, что, возможно, это леди Брант предупредила его об опасности, но решил, что это нереально.

Она ничего не знала о светской жизни. У нее не могло возникнуть даже мысли о том, что незнакомец, которого он так и не узнал, ожидал найти герцога в постели Люсиль.

Единственное, что он мог предположить, что этот мужчина был сыщиком. «Но почему? По какой причине он тайком пробрался в Нор? Почему он собирался поднять шум, если бы нашел его там, где ожидал?»

— Я этого не понимаю, — сотню раз повторял он.

Сперва он подумывал, не позвать ли ночного сторожа.

Он мог бы схватить этого человека.

Но отношения того с леди Люсиль, очевидно, были довольно близкими, и герцог решил, что это было бы ошибкой.

Он хотел сначала узнать побольше о том, что происходит, и уж потом что-то предпринимать.

Он чуть было не попал в очень опасную и неловкую ситуацию.

Но и то, что произошло, было совершенно непостижимым.

Герцог был решительно настроен точно выяснить, что случилось, и первым делом следовало узнать, кто написал спасшую его записку.

Он не мог поверить, что это была леди Брант. Но когда Девайна взглянула на него своими большими серыми глазами, он почувствовал, что она полна страха.

«Почему она испытывала эти чувства, если ничего не знала?»

Он показал ей много прекрасных лошадей, водя ее от стойла к стойлу, и предложил ей гнедую кобылу, почти такую же чудесную, как выбранный им для себя жеребец.

Он ожидал, что к ним присоединятся другие гости.

Но никого из них не было видно, и герцог поехал вперед, чтобы показать Девайне дорогу через парк.

Он ехал туда, где была расположена его собственная дорожка для верховой езды.

Сопровождая его, Девайна говорила про себя:

«Благодарю Тебя Господи, благодарю Тебя за то, что спас его! Я знаю, что он не казался бы таким спокойным, если бы его шантажировали, как намеревалась леди Люсиль».

Она догнала герцога возле дубов и галопом помчалась по полю рядом с дорожкой.

Когда они справились с половиной трудных прыжков, герцог уже убедился, что Девайна — прекрасная наездница.

Он испытал ее, предложив лошадь, которую трудно было сдерживать, и знал, что его грум считал наездницу слишком маленькой и легкой для этой лошади.

Когда они доехали до конца дорожки, ее глаза сияли, а щеки горели от возбуждения.

— Это было чудесно! Самая великолепная лошадь, на которой я когда-либо ездила!

— Я надеялся, что вы ее оцените, — отозвался герцог.

Девайна наклонилась вперед и погладила кобылу по шее. И спросила умоляюще;

— Не могли бы мы проехаться еще раз? Мне бы хотелось запомнить это навсегда.

Она не дождалась разрешения герцога, и через секунду они уже мчались рядом, так, как они мчались бы с Фредди, подумал герцог.

Он немного опередил ее и выиграл гонку. Но он знал, что немногие женщины могли бы заставить свою лошадь мчаться изо всех сил и бросить вызов его жеребцу, прежде чем потерпели бы поражение.

— Спасибо, спасибо! — закричала Девайна, когда они остановились.

Она увидела, что герцог повернул своего коня к дому, и чувствовала, что никогда не забудет этой поездки. Это событие было самым волнующим в ее жизни.