— Я открою в Москве свое дело. Я куплю пару дюжин американских собак, которые писают одеколоном, и привезу их в Россию. А ты? Что купишь ты на ту кучу денег, которая есть у нас?

— Я тебя умоляю, не сходи с ума, нам нечем будет заплатить за вызов врача. — Сострадание на лице Леши было таким острым и болезненным, что я не могла этого вынести.

У двери он пропустил меня вперед, и, остановившись прямо в дверном проеме, я повернулась к нему все корпусом.

Глаза его тускло мерцали в темноте. Мы оба молчали, я прикоснулась к его щеке и почувствовала, как он вздрогнул. По лицу его пробежала тень. Я хмыкнула, он думает, что я тронулась умом! Он действительно считает, что я спятила!

— Хорошо, — совсем успокоилась я, входя в квартиру. Потолок прихожей тускло мерцал шершавой поверхностью. «Любопытная отделка, — отметила я про себя. — Похоже на рябь волны в полный штиль». — Давай пофантазируем, — предложила я тихим голосом, и Леша согласился.

— Если допустить, что у меня есть десять бриллиантов, смогли бы мы их продать?

— Наверное. — Леша внимательно смотрел мне в глаза. — Пойдем в комнату, — сказал он, и я, машинально повинуясь его голосу, пошла за ним.

— Как ты думаешь, сколько бы мы могли выручить за десять бриллиантов?

— Ира. — Тяжело вздохнув, Леша опустился в кресло. — Ну к чему эти глупые фантазии?

— Нет, правда… — медленно произнесла я, взяла в руки филина и стала внимательно осматривать его.

Леша поднялся с кресла и подошел к окну. Я не видела его лица, но чувствовала, как он старается овладеть собой.

— Правда? — В голосе его прозвучало печальное снисхождение. — Ну… смотря какой величины бриллианты, какого качества. Я вообще-то не знаток, но если тебе это важно… Да… — Он покачал головой и, не оборачиваясь, добавил: — Библия и справочная литература — это как раз то, что рекомендуют для чтения в таких случаях. Мы купим тебе энциклопедию.

Переводя взгляд с Лешиных опущенных плеч на рубиновые глазки филина, я стала тщательно ощупывать игрушку. Крутить в руках, нажимать на каждое перышко, каждый штрих эмали, поочередно то на один камешек, то на другой. Руки мои вспотели, я ощутила капельки пота на лбу, торопливо смахнула их рукавом и снова принялась вращать филина, разыскивая ту заветную кнопочку, которая помогла бы мне открыть его. Но все безрезультатно.

Сердце мое перестало биться, и только нервы готовы были лопнуть, как слишком туго натянутые струны старенького пианино.

Я слышала Лешино дыхание, я слышала каждый шорох малюсенькой букашки, ползущей по листику за окном. Я стала сплошным комком нервов, пока не вросла целиком в эту штуковину, которая металась в моих пальцах.

Щелчок раздался, как гром с ясного неба, я вскинула глаза на Лешу, но тот даже не шелохнулся. Глядя за окно, он по-прежнему молчал и думал о своем. Я осторожно перевела глаза на слегка приоткрывшуюся щелочку между пухленьким тельцем и опрокинутой на малюсенькой петельке головой птицы. Создавалось впечатление, что филину отсекли голову, и она еще держалась на тонкой кожице, но вот-вот отпадет, и тогда из зияющей раны хлынет поток крови.

Сомнений больше не было. Я даже не стала заглядывать в тайничок и, осторожно прикрыв крышку, чтоб она не защелкнулась снова, поставила безделушку на стол.

— Ладно, — вмиг расслабившись и окончательно успокоившись, сказала я, присаживаясь в кресло. — Поставим вопрос иначе.

Леша повернулся. Он неожиданно для себя услышал в возникшей тишине громкое тиканье настенных часов и посмотрел на циферблат.

— Мы уже три часа говорим непонятно о чем.

— Сколько стоили камешки, из-за которых убили Папаню и Раша? — Голос мой стал насмешливым и отстраненным. Теперь я почувствовала, как стал напрягаться Леша.

— Ира. — Наконец он собрал всю свою волю. — Я прошу тебя, пожалуйста… — Голос его нервно задергался и оборвался. Он подошел к столу, на который я поставила филина, но, пока еще ни о чем не догадываясь, устремил взгляд мимо статуэтки.

Я была так счастлива, что в моей голове прокатились первые волны надвигающегося колокольного перезвона. Это была легкая вибрация, еще неслышная, но уже ощутимая каждой клеточкой организма. Леша облокотился о стол и снова внимательно заглянул мне в глаза.

— Ты… ненормальная, — мучительно прохрипел он.

— Угу, — согласилась я. Вот сейчас… Вот-вот разразится гром! Но Леша молчал и лишь смотрел на меня в упор.

— Ты… безумная авантюристка, — снова прохрипел он. — Ты сумасбродка…

И тут он внезапно опустил взгляд на филина — и все понял.

— Я ненавижу тебя! Не-на-ви-жу! — простонал он и, положив голову на сложенные перед собой руки, затрясся в беззвучном плаче.

Я подошла к нему, провела ладошкой по седому ежику волос и, прижав его головой к своей груди, нежно прошептала:

— Я знаю… И я тебя — ненавижу…

Стараясь унять дрожь, Леша порывисто набрал полную грудь воздуха, на мгновение замер, затем судорожно взял меня за руки и стал осыпать их горячими страстными поцелуями.

— Любимая, — шептал он, а губы его все ближе подбирались к моему лицу, прожигая ткань одежды, сводя меня с ума, переполняя пламенными волнами, набегающими изнутри.

Я ощущала эти страстные прикосновения и думала — сейчас я потеряю сознание. У меня началось такое сердцебиение, что не смогла удержаться на ногах. Я опустилась в кресло. Каждая нервиночка во мне трепыхалась стремительным нарастанием страсти.

— Любимая, любимая, — все тише, все нежнее повторял он это слово. И вот уже мучительный тембр заполонил мой мозг, все звуки мира слились в трепете его голосовых связок.

Нас завертело, закружило, и только его горячие губы, сковавшие мой рот, при каждом толчке с невообразимым наслаждением безотчетно выдыхали: «Иришечка, любимая, Иринка…»

Неслышный звон таинственного потока слился с его голосом, и я безвольно покорилась течению. Я перестала осознавать себя, мне было почти больно от его глубоких и мощных движений в глубь меня, но из-за этого сладкое невыразимое безумие становилось еще острее, и, наконец, я услышала свой гортанный стон, слившийся с Лешиным, и ощутила в этот миг всю глубину счастья. Душа моя взвилась за пределы земного бытия, а тело в блаженной усталости сладостно распласталось в широком, круглом, обтянутом шелком кресле.

27

Вечерело.

Сумерки сгущались быстро, особенно это было заметно на пляже. Большое оранжевое солнце опускалось в нежный бархат выпуклого горизонта. Маленькая аппликация белого пароходика замерла на фиолетовом фоне неба у песчаного мыса.

Редкие парочки бродили по темному, стремительно вбиравшему влагу песку. Держась за руки, мы вошли в теплую воду, и шершавые волны стали лениво и нежно лизать наши щиколотки.

Я запрокинула лицо в небо, посмотрела на продолговатые радужные перья редких облаков и глубоко вздохнула.

— Ты чего? — Леша нежно прикоснулся губами к моему виску, и из груди моей снова вырвался глубокий вздох.

Большая волна неожиданно накатила на нас, и я, неловко отскочив, подвернула ногу и чуть не упала.

— Осторожней, Иришка! — Леша подхватил меня как раз вовремя. Он успел поддержать меня за локоть, и я, осторожно ступая больной ногой и перенося большую часть своего веса на Лешину руку, выбралась на еще горячий песок.

Леша помог мне опуститься на топчан, один из тех, которые были разбросаны по побережью и обычно убирались к ночи. До этого очередь пока не дошла.

— Осторожней, — ласково прошептал Леша и улыбнулся. — Теперь ты должна особенно беречь себя. — Он тихонечко положил руку на мой живот и стал прислушиваться к тому, что там происходит.

— Ир, — тревожно сверкнул он синим сиянием глаз. — Почему я не чувствую, как он шевелится?

— Дурачок… — Я прижала его большую ладонь к своему животу и стала мягко водить ею по коже чуть пониже пупка.

— Может, покажешься врачу?

— Ну, сколько можно? — сквозь счастливую улыбку притворно возмутилась я. — Только два дня назад мы были у врача.

Первые зерна звезд крупным отражением закачались на волнах океана. Терпкий запах водорослей пьяняще ударил в ноздри.

— В Москве уже осень… — прошептала я. Шипение пенистого прилива унесло меня в воспоминания.

Мы молчали. Я закрыла глаза, и мне показалось, что нас уже нет, что мы растворились в этом высоком небе, колыхающейся массе соленой воды.

— Там пахнет прелыми листьями… — продолжала я, полулежа на теплом отшлифованном дереве.

Над самой головой зависло странное созвездие, названия которого я не знала. Леша наклонился над моим лицом и, придерживаясь на локтях, стал целовать мои губы с особой глубокой нежностью, которая появилась в нем после того, как я поняла, что беременна.

— Послушай, — вдруг встрепенулась я, отстраняя от себя его плечи. — Может, махнем в Москву?

— В Москву? — переспросил Леша. Он держался молодцом, светлая широкая улыбка никогда не исчезала с его лица, но я-то знала, что он так же, как я, тоскует по дому. Он так же, как я, давно пресытился этим слащавым запахом чужого края и приторным вкусом чужой кухни.

Поначалу, пока все было в диковинку, мы упивались страной и незнакомой жизнью, не зная, куда бы еще приспособить деньги от продажи двух камешков, остальные мы благоразумно поместили в банковский сейф. Но теперь, спустя столько времени…

Я чувствовала его тоску всеми своими порами и часто, сквозь шум волн, долетавший к нам через открытое окно, слышала, как он ворочается беспокойными ночами и глубоко вздыхает во сне.

— А ребеночек? — Леша тревожно посмотрел на мой живот и медленно перевел взгляд в глаза.

Я пожала плечами:

— Будто в Москве он не сможет родиться? Там у него вся родня! — Я весело встряхнула головой, уже представляя, как бегает моя крошечка по зеленой травке у добротного кирпичного дома где-нибудь по соседству с семьей брата. За то время, пока мы проводили свой медовый месяц на этой набившей оскомину вечнозеленой чужбине, Андрюха прислал нам с десяток писем, а в последнем сообщалось, что жена его родила девочку и назвали ее Катенькой.

«У сына будет маленькая подружка», — с улыбкой подумала я, а вслух сказала:

— Он появится на свет там! Мы продадим это бунгало, — я качнула головой в сторону невидимой в наступившей темноте крыши. — И купим себе дом в Подмосковье…

Я говорила торопливо, боясь, как бы Леша не перебил меня, как бы не вставил лишнее слово, способное спутать мои ясные мысли и смазать отчетливые перспективы будущей жизни.

Боже мой, каким он стал мнительным и суеверным, как он ходил за мной по пятам и за каждым моим движением следил зорким неустанным оком!

Самое интересное, что, понимая всю несуразность его поведения, я тем не менее не могла освободиться от его полного и безоговорочного влияния. Но тут на меня нашло:

— Ты говорил, что мы поживем здесь не больше месяца. Месяц прошел. Прошел второй и третий, скоро закончится четвертый! Леша, я хочу домой! Пусть он родится там! У него будет все, что только смогут дать ему любящие родители! А еще у него будет Родина. Родина, понимаешь?! Здесь она появится только у его будущих внуков. — Я почти плакала, переполняясь жгучей ностальгией. — А там ты научишь его рисовать… Да-да! Думаешь, я не видела пейзажи, которые ты так старательно прячешь от меня на чердаке? Лешенька, поедем, а?

Я уткнулась хлюпающим носом в его плечо, и он не выдержал.

— Поедем, — прошептал он, и я увидела, как сверкнули в темноте его глаза. — Но смотри у меня… Авантюристка!

Он дурашливо погрозил мне пальцем, и я радостно рассмеялась.




Девушка ждет сказочного принца.