Никогда прежде Ксения не допускала мысли, что ее родной сын может проявлять себя, как его дед.


- У дяди Кости - радикулит, у отца - воспитание, а дядя Боря не приучен женщин на руках носить. Они бы тебя еще час уговаривали, а ты бы заладила "сама-сама". Вот до чего твое "сама" довело"! - продолжал нотацию Вадик.


- Здесь я старшая, и я - твоя мать! Я тебя имею полное моральное право отчитывать. А ты меня - нет! - сорвалась Метлицкая, в несвойственной ей манере.


- Я совершеннолетний. Двадцать лет скоро. И не нервничай, тебе покой нужен и длительный сон. И если тебя не отчитывать, то до чего ты еще дойдешь? Никого не слушаешь. Мать, я с тобой с ума сойду. Вчера захожу домой, а повсюду запах валерьянки. Я испугался...


Суровый взгляд. Вода из сердца океана - насыщенный цвет индиго плещется в чуть раскосых, будто кошачьих глазах. Черные брови, длинные ресницы. Косая челка, падающая на глаза. Вадик дернул головой, нервным жестом пытаясь убрать непослушные темно-каштановые волосы назад. И тут внутри у Ксении похолодело. Новая прическа сына заставила судорожно сглотнуть. Воздух загустел, превратившись в вязкую субстанцию. Женщина попыталась сделать пару вдохов, однако безрезультатно.


- Эй, мам, ты что? Плохо? - взволнованно спросил сын, взял ее кисть и попытался измерить пульс.


- Н-нет, сейчас, - пролепетала она. - Что с твоими волосами? Куда серьга из уха исчезла? От смены твоих образов это я скоро с ума сойду...


- Имидж менять модно, - широко ухмыльнулся Вадик, демонстрируя прищур глаз и ямочки на щеках, которые свели с ума уже не одну девчонку. А что же дальше? Об этом Ксении думать совершенно не хотелось. Только вот мысли вертелись юлой, подсовывая для сравнения внешность другого мужчины.


- Ох, Вадик... Вечно тебя на приключения тянет. Эксперименты твои: то ты у нас художник, то музыкант, теперь актер. Не слушаешь никого.


- Весь в вас, маменька! Можно подумать, ты кого-то слушаешь, - хмыкнул парень, искривив свои губы в саркастичной улыбке.


Ксении вновь стало дурно. Призрак из дурного сна оживал, обретал краски. Вместо прозрачной дымки, нечеткого силуэта пред ней уже сидел человек из плоти и крови. Смотрел на нее сапфировым взглядом, широко улыбался, кривил чувственные губы, совсем как в душных кошмарах, разрывавших ее на части по ночам. Сколько раз она видела Вадима-старшего в мареве лунного света, гнала от себя и даже думать не смела, на кого же похож сын.


Помолчав, Вадик тяжело вздохнул. Собрался с мыслями, произнес:


- Мам, знаешь, когда я совсем маленький был, то видел однажды вас с отцом вечером. Вы тогда за своим первым "Теффи" ехать собирались. Ты красивая была: платье вечернее с разрезом, макияж, прическа, все дела... Я подумал, что когда вырасту, то жена у меня будет такая же. Красивая, умная, решительная. А теперь понимаю... Оно мне надо?! Я с вами двумя такими рехнусь! - сын патетично возвел глаза к потолку. - Ты себе на уме. Сама всё решаешь. Работаешь, как лошадь ломовая. Такое ощущение, что тебе домой идти не хочется. На работе у тебя теперь дом.


Надо же, Ксения и не замечала, что ее мальчик давно уже превратился во взрослого мужчину. Рассуждает здраво. Подмечает мелочи, складывает их в общую мозаику. Делает выводы. И нет даже сил противоречить. Сын не обвинял. Всего лишь констатировал факт. Пилюля правды всегда горька, но ее проглотить необходимо.


- Почему ты не сказал мне о вашей авантюре с отцом? - тихо спросила Ксения, убирая кончиками пальцев упавшую на лоб Вадика темную прядку.


- Хотели сюрприз сделать. Вижу - он удался, - он виновато улыбнулся. - Мам, одна ты никогда меня с дедом не сравнивала. Отец все время мне напоминал в честь кого меня назвали. Дядя Костя вечно твердил, что во мне порода его друга, потому я такой у вас шибутной да ветреный. В училище преподаватели в неописуемом восторге: "Вадим! Ты же вылитый дед!". Я мимо стенда с фотографиями пройти мимо не могу! Там его фотка висит с кинопроб, в моем возрасте примерно. И кто сравнивает, кто умиляется, кто удивляется... А я хочу понять, мам! Я хочу испытать тоже, что и он. Мне нужно понять - где я, а где во мне Вадим Метлицкий - актер из прошлого, мой дед, другой человек. И потом... Жизнь у него интересная была. Вдова много чего рассказала.


- Мы же тебе запретили читать книгу! - выпалила Ксения.


Удушливая волна поднималась от сердца. Страх затопил сознание. Анна не упоминала конкретных имен, тогда еще не настолько осмелела, не захотела вконец портить свою репутацию. Однако, зная семью, зная отношения среди друзей Метлицкого, конечно же, можно понять о ком говорит последняя жена известного смутьяна общественного спокойствия.


- А когда меня запреты останавливали? - широко, открыто и обезоруживающе улыбнулся Вадик. - Мам, вот ты у меня иногда наивная. Конечно, прочитал, мне лет пятнадцать было. И что? Любил дед хорошо жить, женщинами не брезговал. Женился на спор. И что? Широта души в нем была, вот что! Как думаешь, любил бы меня? Мне кажется, вот кто бы меня точно понял.


Сын подмигнул притихшей Ксении. Она смотрела на его такое знакомое, родное и чужое лицо одновременно. Вот он - шрам под бровью. В три года упал с велосипеда. Не плакал, не кричал, когда зашивали рану. Лишь натужно сопел, терпел, показывал характер. Вот на скуле небольшая родинка телесного цвета. И всё в облике вчерашнего мальчишки-задиры теперь напоминает другого Вадима: синие глаза украшенные веером густых ресниц; прищур во взгляде; искривленные в саркастической ухмылке чувственные губы; подбородок с двухдневной щетиной... Чужой мужчина на месте сына. Копия того, кто не смог стать близким навсегда.


Ксения не знала Метлицкого, когда тому было двадцать лет. Зато она видела его фото. И еще она запомнила его под сорок. С уверенностью теперь может признать безоговорочное фиаско - ее сын не имеет с мужем ничего общего. Вадим Метлицкий ожил в нем даже внешне. Можно списать всё на генетику, а можно признать, что судьба выиграла, взяла матч-реванш, указала своей любимой игрушке место.


- До чего вы там договорились? Я не в состоянии еще неделю появиться перед камерой, - она попыталась вернуться к делам насущным, лишь бы не думать снова и снова о том, как причудливо вильнула ее жизнь, как в мужчинах одной фамилии приходится блуждать, словно в лабиринтах.


- Дядя Боря настаивает на передаче. Отец твердит, что без тебя смысла ее делать нет. Бабуля обзывает Анну гадюкой подколодной, - Вадик пожал плечами. - А фильм мы снимем. Завтра, кстати, съемка запланирована.


- Не говори мне об этом, прошу!


Ксении претила сама мысль о том, что сын будет ходить в вещах Вадима, говорить его словами, попытается думать, как он.


Андрей показал сценарий через препирательства и уговоры. Он боялся тревожить жену, не хотел лишний раз бередить ее душевное спокойствие и трепать нервную систему. Ксения оставалась непреклонной - вместо того, чтобы просто валяться в постели и обдумывать ворох событий, внезапно упавший на семью, лучше заняться делом, познакомиться со сценарием будущей программы.


Перелистывая белые страницы, скрепленные пружинкой, ей всё больше хотелось забросить подальше проклятые бумажки. Женщине делалось дурно. Ключевые моменты учтены, ничего не скажешь! Провальный худсовет, после которого актер неделю не хотел ни с кем общаться. Поездка в Ялту. Темной фигурой рядом с ним будет девушка, лица и имени которой никто так и не узнает. А потом - кульминация - возвращение в предгрозовую столицу, поездка по узким улочкам на автомобиле. Скрежет металла, визг тормозов, звук битого стекла, безвольное тело на водительском кресле.


Вновь кинолентой в проекторе проносились те давние события, погребенные под пеплом перемен. Снова колючки боли впивались в сердце. Она раз за разом возвращалась к Вадиму. Он оживал, наполнялся живым теплом. Становился настоящим. Как будто и не прошло столько лет. Он неистово целовал, забирал за собой в жаркий плен страстных стонов и бессонных ночей. Вновь стирал слезы, вытирал их губами, обещал больше не пугать переменами в настроении. Просил прощения без надрывности и эмоций. Констатировал факт. И сомневаться не было причин...


Ксения опять увидела себя со стороны, как тогда, у белых стен часовни при разговоре со священником. Вот Вадим фотографирует ее среди соленых волн Черного моря. Затем они любуются звездопадом - метеориты сгорают в бархатных небесах Юга, оставляя за собой едва уловимый мерцающий след. А вот и предгрозовой город, утонувший в сумерках среди последнего дня августа. Молнии терзают кривыми разрядами тяжелые тучи, будто умелый хирург вспарывает раковую опухоль. И машина несется вперед по практически пустынному шоссе, въезжает в столицу и...


Уже дождь хлынул с высоты, смывая пыль, убирает духоту. Ветки ив извиваются змеями, танцуют на ветру под косым ливнем. Вода хлещет по обнаженным плечам... А где-то там, в узком переулке остался искореженный автомобиль, а в нем - тело мужчины, ради которого она готова была на всё...


Как бы Ксения не протестовала, но механизм запущен. На фильм выделен бюджет. Назначен график съемок, запланирован выход на экран. Остается быть сторонней наблюдательницей процесса, чтобы потом сказать веское слово перед камерой, стать лицом истории. Именно она донесет в каждый дом необъятной страны правду о Вадиме Метлицком. О том, каком его помнит лишь она одна...


- Мам, ты что, боишься, что я в загул пойду, как только дедов образ на себя примерю? Вот еще глупости! - возмутился сын.


От женщины не укрылись те лукавые чертики, пляшущие в глазах сына, когда он задумывал очередную каверзу. Всегда бросал неприкрытый вызов всему миру. И вот сейчас он хочет стать тем, другим, кто забрал с собой в сырую землю ее покой на долгие годы? Жернова внутри завертелись, измельчая душу в порошок. Слезы ранили веки алмазной крошкой.


- Или ты боишься, что уйду в рассвете сил? Типа, злой рок семьи Метлицких?


Черный юмор. Тихий смех. Вновь усмешка искажает линию губ, как ветер меняет бархан песка. Вновь в океанских пучинах заблестел вызов, стремление сразиться с самой судьбой и выйти безоговорочным триумфатором. Мальчишеский задор, бесшабашность, уверенность в своей силе. Изменить его невозможно.


С ресниц сорвалась слезинка, за ней по цепной реакции следующая. Соленый поток понесся вперед. Ксения всхлипнула, даваясь разорванными в хлам чувствами. Она ударила сына в грудь. Еще и еще. Вкладывала в удары всю злость и силу, всё ощущение бессилия перед чем-то неизбежным, страшным, как тогда в машине посреди улочек старой Москвы много лет назад...


- Вадим! Не смей шутить с такими вещами, прошу тебя!


- Мам, да ты чего? С каких пор такая суеверная? - сын наклонился к ней, стер пальцами влажные дорожки на лице. - А ну прекращай это мокрое дело. Я дурак, ляпнул, не подумал. Извини. Не плачь из-за меня.


"Ксюха, ведьма моя зеленоглазая! Хорош реветь, дурочка. Не рви мне душу", - промелькнуло в затуманенном разуме. Как она желала все эти годы услышать подобные фраза от мужа. Однако чаяниям не удалось сбыться. Образ Вадима развеялся прахом сразу после свадьбы с Андреем.


Но вот опять перед ней сидел фантом мужчины, ставшего персональным наваждения. Жесты, ухмылки, поступки. Как будто Вадим-старший вселился в ее сына, говорит его устами, толкает на необдуманные и рискованные поступки, тащит вслед за собой. Ему там одиноко, скучно среди колючих звезд-осколков и темно-фиолетовых чернильных небес...


- Мам, а ну тихо. Тебе нервничать нельзя. Я пойду, а ты постарайся заснуть.


Вадик поднялся с кровати, еще раз поправил одеяло и подушку. Наклонился и чмокнул Ксению в висок. Запах сигарет смешанный со свежестью одеколона. Отчитать бы за то, что курит. А смысл? Кивнет пару раз, скажет, что внял наставлениям и демонстративно сожмет уголком губ новую сигарету. Ухмыльнется залихватски, подмигнет. Или буркнет, что достали нотации и головомойки. Сам знает, что делает. Проявит упрямство, помноженное на желание идти наперекор, бросать постоянный вызов, преодолевая себя. Вадим всегда был во внуке, да только Ксения не могла признать очевидного. Прячась от прошлого, накинула шоры себе на глаза, не признавала настоящего...