Йенсен пожал плечами.

— Вам уже приходилось сражаться?

— Нет. — Он помолчал и неожиданно улыбнулся. — Это было только один раз, и тогда ничем хорошим не закончилось.

Девушке хотелось спросить у него, что случилось, но она решила, что они с Йенсеном недостаточно хорошо знакомы для задушевных бесед. Бланка опустила глаза.

— Наверное, вам стоит вернуться к своей невесте, — сказала она.

Она предполагала, что Йенсена где-то ждет девушка. Иначе почему он был так сдержан с ней?

Мужчина задумчиво посмотрел на нее.

— Да, наверное. — Он поднялся. — Пожалуй, нам пора возвращаться в селение, сеньорита Бланка.


Комната Йенсена в таверне выглядела точно так же, как и тогда, когда он ее оставил. Вокруг дома лежали убитые. Догорали здания. Но в этих четырех стенах время словно остановилось. Йенсен подошел к умывальнику, ополоснул лицо теплой водой, вытерся чистым полотенцем и замер, прижимая ткань к лицу.

«Мне так повезло, — пронеслось у него в голове. — Мне всегда везло. Я этого не заслуживаю».

Да, так и было. Когда смерть шла за ним по пятам, умирали другие. Наверное, поэтому его бегство из Германии было бегством от самого себя. Едва прибыв в Буэнос-Айрес, Йенсен сразу же отправился дальше, побывал и на юге, и на севере, и на востоке, и на западе. На западе возвышались горы, между Аргентиной и Чили раскинулась пустыня Атакама. Йенсену довелось повидать и Охос-дель-Саладо, самый высокий вулкан в мире. Он перешел Анды, проскакал по диким горным долинам и глубоким ущельям, по обветренным высокогорьям и нежно-зеленым низинам, видел голые равнины и поросшие кактусами холмы. С горных вершин зеленовато-желтые склоны напоминали мятое бархатное платье. Йенсен впитывал новые впечатления, точно губка воду, стараясь позабыть о прошлом.

Он объехал всю провинцию Чако, полюбовался равнинами на востоке, где несли свои воды притоки рек Рио-Бермехо и Рио-Саладо. На северо-востоке река Пилькомайо, стремившая свой бег из Боливии, обозначала границу с Парагваем. Под бескрайним синим небом Йенсен проскакал по соляной пустыне. Но нигде природа не казалась ему такой суровой и дикой, как в Патагонии. От тамошних пейзажей у него захватывало дух. В Патагонии Йенсен погостил в племени индейцев. Он знал, что толкает их на войну с белыми, и все же вступил в армию — просто чтобы не сидеть на месте. Когда он останавливался, проклятые мысли возвращались. А потом на него обрушивались воспоминания, с которыми он не умел бороться.

В армии Йенсен выполнял роль писаря, географа и историка. О боже, во что же он влип на этот раз? Бланка сказала, что ему следует вернуться к своей невесте, но помолвка давно была расторгнута, задолго до того, как он присоединился к армии: Йенсен слишком боялся долго оставаться на одном месте.

Он опустил полотенце и уставился на свое отражение в зеркале. Нечесаные волосы торчали во все стороны, рубашка испачкалась, рукав порвался. Лицо было мертвенно-бледным, да и чувствовал себя Йенсен не лучшим образом.

«Я люблю ее, — подумалось ему. — Я люблю Бланку как дочь, которую я…»

Он заставил себя не думать об этом. Но Йенсен не мог и не желал ее потерять.

Бланка хотела остаться в зале трактира вместе с остальными. Там собралась перепуганная толпа, в основном женщины. Кто-то ухаживал за ранеными. Кто-то плакал. Йенсен спустился вниз и оглянулся, но Бланку не увидел.

Сегодня за стойкой была Мамита, жена трактирщика. Она наливала всем ром. Карлито Йенсен встретил на улице: кабатчик с остальными мужчинами селения пытался устранить последствия набега.

Йенсен сел за стойку, и Мамита сразу пододвинула к нему стакан. Но пить он не стал.

— Выпейте, — посоветовала трактирщица. — Это мой лучший ром. Сегодня я всех угощаю. В честь того, что мы выжили.

— Где Бланка? — Йенсен взял в руку стакан, и в нос ему ударил едкий запах спирта.

Мамита поднесла свой стакан к губам. Женщина все еще была испугана. Сколько людей погибло во время набега, никто не знал.

— Вышла на улицу, хотела помочь с уборкой. — Трактирщица одним глотком осушила стакан.

— Вот как… — Йенсен встал и направился к двери.

— Ваш ром, сеньор.

— Позже.

«Я спрошу у Бланки, не согласится ли она поехать со мной, — подумал он. — Я спрошу у нее, не захочет ли она остаться со мной. Мне уже давно хотелось это сделать».


Бланка вернулась в маленький домик, в котором провела вместе с матерью последние два года.

Это крохотное сооружение чудом осталось нетронутым. Бланка взяла одеяло и принялась складывать на него все пожитки, которые могла унести, в первую очередь съестные припасы и воду. По пути она почти все растеряла и смогла найти только часть вещей под верандой. По крайней мере, деньги по-прежнему были у нее в кармане.

На мгновение девушка замерла в нерешительности и осмотрела себя. Юбка была грязной, на ней засохла кровь. Кровь матери? Бланка не знала этого.

Мысль о том, что теперь делать, зародилась в ней еще в кабаке, где она сидела с другими женщинами. Она покинет приграничные земли, переодевшись мальчиком. По пути сюда Бланка сняла с веревки брюки — владельцу они больше не понадобятся, он был мертв.

Она перевяжет себе грудь и наденет простую льняную сорочку. Светлую шляпу с широкими полями она тоже успела стянуть. Бланка была уверена, что никто не уличит ее в воровстве, учитывая поднявшуюся панику. Она планировала украсть и лошадь сеньора Йенсена.

Девушка в последний раз обвела взглядом крохотную комнатку и решительно направилась к двери.

Вскоре она дошла до таверны. Как и ожидалось, никто не обратил на нее внимания, когда она вывела лошадь Йенсена из конюшни: их с Йенсом часто видели вместе, в том числе и во время конных прогулок. Бланка отвела лошадь в соседний переулок и забралась в седло. Переоденется она потом. Девушка нерешительно уставилась на письмо, которое собиралась передать Йенсену.

Она подозвала мальчишку, стоявшего на обочине дороги, и дала ему серебряный песо.

— Ты передашь письмо сеньору Йенсену, да?

Мальчик кивнул.

Вскоре Бланка доскакала до реки. Она не оглядывалась.


«Она сбежала. С моей лошадью!» Первым чувством, охватившим Йенсена, была злость. Затем последовало разочарование. Почему Бланка не осталась здесь? Неужели она бежала от него? Йенсу хотелось кричать, но он заставил себя сохранять спокойствие.

— Проклятье! — буркнул он, пиная стену. — Проклятая шлюха!

— Сеньор?

Йенсен не сразу понял, что обращаются к нему. Оглянувшись, он с недовольством посмотрел на худощавого мальчишку.

— Чего тебе? — резко осведомился Йенсен.

Мальчик снял с головы шляпу и вертел ее в руках. В его глазах явственно читался испуг. Йенсену стало стыдно.

Мальчик что-то достал из кармана. Это была помятая бумажка.

— Сеньорита сказала, чтобы я передал это вам.

Он отдал письмо Йенсену.

«Я даже не знал, что Бланка умеет писать», — подумалось мужчине.

Глубоко вздохнув, он принялся читать.



Глава 5


— Пойдем с нами, Артур, тебе уже не найти Ольгу. Наверняка она не в Буэнос-Айресе. Может быть… — Казимир помедлил, осторожно подбирая слова. — Может быть, тебе стоит смириться с мыслью о том, что ее уже нет среди живых.

Артур не ответил. Он не сводил глаз с порта Ла-Бока, с его построенных на сваях домиков.

Порт находился в устье Риачуэло, протекавшей через центр города и впадавшей в Ла-Плата. Юноша скрестил руки на груди. Несколько недель назад он ударил бы любого, кто посмел бы хоть заикнуться о смерти Ольги, но теперь…

Возможно, Казимир был прав. Вместе с тысячей поволжских немцев, прибывших сюда из Бразилии и Европы, Казимир осел в Буэнос-Айресе. Артур уже не помнил, где и когда их пути пересеклись. Его мысли неустанно вращались вокруг судьбы Ольги и вопроса о том, как ему вернуть жену. Артур не допускал сомнений в том, что когда-нибудь снова увидит Ольгу.

«И не допущу».

Он посмотрел на Казимира. Ему и остальным посоветовали поселиться на землях в провинции Энтре-Риос, и поволжцы собирались их купить.

— Я желаю вам удачи, Казимир, — сказал Артур, — но я не могу уехать. Не могу, пока не выясню, что случилось с Ольгой. Я найду либо ее, либо ее могилу. В этом я себе поклялся.

Кивнув, Казимир вздохнул и уселся поудобнее.

— Завтра аргентинцы празднуют День Независимости. В 1810 году было создано первое правительство, не зависящее от испанских властей. Жаль, я бы поприсутствовал на празднике, но наш корабль сегодня отплывает. Не повезло мне. — Он вновь повернулся к реке.

Там плавало столько паромов, парусников и шлюпок, что едва можно было разглядеть воду. Артур проследил за взглядом Казимира. При прибытии корабля в порт иммиграционная служба хотела отправить переселенцев в одну из отведенных для них колоний, город Инохо неподалеку от Олаваррии на юге провинции Буэнос-Айрес. Хотя там было уже много немцев, переселенцы, в том числе и Казимир, отказались ехать в Инохо. По слухам, в Энтре-Риос природные условия очень походили на Поволжье, поэтому переселенцы хотели отправиться именно туда.

— Я должен остаться здесь и выяснить, что же произошло, — повторил Артур.

«Или умереть», — мысленно добавил он.

Казимир кивнул.

— Но ты в любое время можешь приехать к нам, не забывай об этом. В любое время.

— Да, — ответил Артур.

Мужчины вновь уставились на реку. Каждый думал о своем.


Связанная, с кляпом во рту, Ольга лежала на полу в трюме. Девушка не могла пошевелиться, не могла издать ни звука. Корабль качался на волнах. Вначале Ольгу подташнивало, но потом это чувство прошло. Теперь ее больше волновало то, что она осталась одна. Ее вместе с Руфью — их соседку забрали на второй день — вывезли из дома, где они провели несколько недель, но с тех пор Ольга ничего не слышала о своей подруге. Она знала только, что ее сегодня должны были отвезти на корабле в Росарио. Похоже, там тоже нужны были проститутки. Но тут ли Руфь? Постепенно глаза Ольги привыкли к полумраку трюма, но она не могла повернуться, чтобы осмотреть все вокруг. Снаружи доносился какой-то шум: раздавались крики, плескалась вода, поскрипывали доски, что-то с глухим стуком упало на палубу. Обычные для порта звуки, не более того.

Ольга была одна.



Глава 6


Франк стоял на берегу, соединив руки за спиной. Он смотрел в сторону Буэнос-Айреса. Вчера поздно вечером Франк приплыл в Монтевидео на корабле и вместе с другими пассажирами жадно всматривался в очертания города, но в темноте почти ничего не было видно, только холм, свет в окнах домов да фонари на улицах.

Когда-то Франк с Миной поклялись друг другу, что каждый год в День Независимости будут ждать друг друга на площади имени Двадцать Пятого Мая, возле монумента Майской пирамиды. Франк надеялся, что Мина не забыла об этом, пусть в прошлом году ему и не удалось приехать в Буэнос-Айрес.

Чем ближе юноша был к своей цели, тем больше нарастало в нем волнение. К счастью, каждый день из Монтевидео в Буэнос-Айрес ходили паромы, большие и удобные. На них толпились пассажиры, хотя почти ежедневно мимо проплывали большие корабли, которые останавливались и в Монтевидео, и в Буэнос-Айресе — на таких суднах добираться было бы удобнее.

Франк с нетерпением ждал вечера. Сегодня он поднимется на борт парома, а через восемь-десять часов будет уже в Буэнос-Айресе, и утром, если захочет, осмотрит город, а потом пойдет к месту встречи.

«Буэнос-Айрес», — тихо прошептал парень. Он еще никогда не был в этом городе. По слухам, там было очень красиво и новые здания поражали воображение своим величием. А главное, в этом городе Франк надеялся встретиться с Миной.

«К тому же, — подумал он, — в Буэнос-Айресе нужны хорошие работники». Правда, Франк все еще боялся преследования со стороны закона и поэтому не знал, следует ли ему задерживаться в столь крупном городе надолго. Возможно, лучше вернуться в Чако? Франк все еще сомневался. Нужно будет обсудить это с Миной. Он чувствовал, что встретит ее на площади, иначе и быть не могло.

Наконец они прибыли. Буэнос-Айрес еще не появился на горизонте, но вокруг было много больших кораблей со всего мира, стоявших на рейде. Затем утренний туман рассеялся и вдалеке показался город. На пристани, протянувшейся на пару километров, виднелись впечатляющие здания. Даже издалека было видно, что в порту кипит жизнь: дым локомотивов окутывает дома, у берега снуют туда-сюда маленькие паромы и лодки. Шум большого города разносился над причалом. Над домами на берегу возвышались часовни. Особенно впечатляло огромное полукруглое здание таможни, напоминавшее крепость — впрочем, когда-то оно и было крепостью. От этого здания на полкилометра вперед вытянулся один из волноломов, куда можно было высадиться с лодки, которая по каким-то причинам не могла причалить к берегу.