— Скажу тебе прямо — я не собираюсь сюда возвращаться. Просто приехал погостить у сестры.

Судя по выражению лица, Лоренс все еще не верил ему.

Эдуард осушил стакан.

— Ладно. Давай начистоту, Лоренс. Я доволен свой жизнью в Ла-Дульче, это правда. Вот только… — Помедлив, он отодвинул стакан в сторону. — Меня до сих пор мучает один вопрос. Кто убил Элиаса?

Лоренс махнул рукой трактирщику, заказывая ром, а потом пожал плечами.

— Не знаю. Наверное, кто-то из шестерок Густава. Какая-то мелюзга. Тогда ходили слухи, что это сделал Пит, но самого Пита уже не спросишь, он мертв. Да и Мигеля с тех пор никто не видел. — Лоренс ухмыльнулся. — Наверное, его поглотили пампасы.

Эдуард не стал углубляться в подробности.

— Так значит, Пит… — медленно произнес он. — А свидетели есть?

— Нет.

У Эдуарда засосало под ложечкой.

«Забудь об этом, — вот уже в который раз произнес голос в его голове. — Оставь прошлое в прошлом. Что бы ты ни сделал, это не вернет Элиаса».

Эдуард хотел сказать что-то еще, но тут в толпе загудели. Он повернулся ко входу.

В трактир вошли две женщины, брюнетка и блондинка.

— Мина! — воскликнул кто-то.

Эдуард удивленно наблюдал за происходящим, не понимая, почему женщины привлекли к себе такое внимание.

— Аннелия! — крикнул кто-то другой. — Идите сюда, милые мои.

— Кто это? — спросил Эдуард, не сводя с женщин глаз.

— Шлюхи, — равнодушно откликнулся Лоренс. — Новенькие. Пользуются большой популярностью в городе. А ты не знал?


Лоренс поехал в сторону Баррио-Норте, спального района на севере города, где он купил дом. Многое здесь изменилось. С тех бурных дней прошло уже четыре года. Тогда он начал жить по правилам и с тех пор вел себя как положено. Теперь Лоренс позабыл о крохотной грязной комнатушке, в которой жил когда-то. У него была жена, скоро должен был родиться ребенок. Изменилась не столько его жизнь, сколько отношение к ней. Шлюхи приносили ему хороший доход, но сам Лоренс держался в тени. Нельзя добиться богатства и уважения, если у тебя рыльце в пушку. И Лоренс Шмидт давно понял, что больше денег там, где не нужно марать руки в крови.

Он постучал в крышу кареты, приказывая кучеру остановиться. Повозка притормозила.

Еще не все улицы были вымощены камнями, и в жару пыль забивалась во все поры, а в дождь дорога превращалась в болото. Наверное, стоит вложить деньги в укрепление дорог. Да и тротуар не помешает вымостить. Этому Лоренс тоже научился в последнее время: лучше прославиться как человек, заплативший за мостовую. Тогда люди позабудут о том, как раньше ты размахивал ножом.

Дом, в котором жила семья Шмидта, был построен в типичном для Аргентины стиле — с окнами на уровне земли, одним этажом и узким фронтоном. Как и в большинстве домов Буэнос-Айреса, он стоял прямо у дороги. Кирпичные стены, массивная дверь, способная выдержать любой напор, решетки на окнах. Впрочем, если снаружи дом и выглядел довольно скромно, внутри царила роскошь: просторные, богато обставленные комнаты, три дворика, зеленых, вымощенных мрамором, с деревьями и цветами.

Лоренс открыл дверь, и к нему сразу же подбежал дворецкий, принимая у хозяина шляпу и пальто. Из первого патио через арку виднелось второе. Там в плетеном кресле сидела жена Лоренса, Мейзи. Золотистые шелковые волосы разметались по плечам. У ее ног примостилась служанка, подававшая чай и сладости. Мейзи, похоже, читала — у нее на коленях лежала книга.

— Мейзи! — тихонько позвал Лоренс, подойдя к проходу в патио.

Жена повернула голову. Ее голубые глаза озарились светом, на губах заиграла обворожительная улыбка, и Лоренса охватило чувство безграничной любви к этой замечательной женщине. Он раньше и не знал, что способен на такое.

Мейзи происходила из семьи колонистов, приехавших в Аргентину из Англии еще в восемнадцатом веке. Они познакомились на tertulia, одной из беззаботных вечеринок, о существовании и особенностях которых Лоренс до этого вечера даже не подозревал. Он пришел туда совершенно случайно. Они с Мейзи сразу понравились друг другу.

— Как прошел твой день? — спросила она.

У нее был низкий, с хрипотцой, голос, так не вязавшийся с ее хрупкой фигуркой. От этого голоса у Лоренса мурашки бежали по коже.

— Отлично. Мы заключили новую сделку.

— Это же чудесно! Папа будет тобой гордиться.

— Да. — Лоренс посмотрел на живот Мейзи. — А как дела у тебя и у малыша?

— Хорошо. — Улыбаясь, женщина взяла у служанки чашку чаю.

Подойдя, Лоренс погладил жену по плечу.

— Мне надо просмотреть кое-какие бумаги.

Мейзи кивнула.

Лоренс направился в свою комнату. Ее окна выходили на патио, и он в который раз залюбовался женой. Она была очень мила и иногда капризна, но Лоренса это только забавляло. Мейзи была беззаветно предана мужу, так воспитал ее отец. Лионел Касберт вел дела вместе с зятем. Его офис находился неподалеку от площади имени Двадцать Пятого Мая. На двери красовалась табличка «Лоренс Шмидт и Ко, импорт-экспорт». Лионел никогда не спрашивал, чем Лоренс занимался раньше, и не противился желанию дочери выйти замуж за этого человека. Он вообще никогда не перечил желаниям дочери. Ходили странные слухи о том, как семья Лионела попала в Буэнос-Айрес, но никто не отваживался рассказывать эту историю в полный голос. Говорили, что прабабка Касберта плыла в Австралию на корабле с осужденными преступниками. Корабль потерпел крушение неподалеку от берегов Аргентины. Женщины с корабля попали в Буэнос-Айрес, и прабабка Касберта стала знаменитой куртизанкой. И хотя теперь Касберты были баснословно богаты и принадлежали к высшему обществу, их происхождение не было таким уж безупречным.

Лионел научил зятя вести не только законные дела: он показывал, как можно перехватывать армейские поставки в пограничных областях и продавать их в других городах; объяснял, как через подставных лиц управлять борделями; как по дешевке скупать земли в пампасах. Да, сейчас земля была самым главным. После успеха военной операции генерала Рока освободились обширные участки в пампасах, и хотя один человек имел право приобрести лишь ограниченное количество земельных наделов, но законы на то и существовали, чтобы их обходить.

— Лоренс, — говорил ему тесть. — Сейчас аграрный сектор кардинальным образом изменится. Как только улучшится качество наших товаров, их начнут покупать в Европе. Тогда ты станешь настоящим дельцом и сможешь предложить моей дочери то, чего она заслуживает. Но для этого тебе следует ухватить свой шмат пирога. И помни, Мейзи заслуживает лучшего. Иного я не допущу.

«И не придется, — подумал Лоренс. — Я смогу дать ей все самое лучшее». Он с нежностью смотрел на жену, уснувшую в плетеном кресле.



Глава 3


Тем вечером Эдуард отправился к Монике де ла Фресанж. Он постучал в дверь и, после привычных пререканий с дворецким, Мило, вошел в дом и осмотрелся. Со дня их последней встречи тут ничего не изменилось. Его давняя подруга вышла к нему навстречу из поросшего пальмами патио.

— Ты отлично выглядишь. Похоже, сельская жизнь пошла тебе на пользу, — улыбнулась она, впившись в Эдуарда взглядом, и прижала палец к его губам, прежде чем мужчина успел ответить на комплимент. — Только не надо лгать, мой милый друг. Не здесь и не сейчас. Мы так давно знакомы и всегда были честны друг с другом, не так ли? — Женщина вздохнула. — Я состарилась, и знаю это. Я выросла в те времена, когда Буэнос-Айрес был еще gran aldea, большой деревней, как говорили тогда, и не превратился в пчелиный улей.

Эдуард покачал головой. Он решительно сжал ее тонкую руку и нежно поцеловал кончики пальцев, вдохнув такой знакомый аромат.

— Ты никогда не состаришься, Моника. Ты по-прежнему королева. А королевы не умирают.

— Конечно, конечно. La reine est morte, vive la reine. Королева мертва, да здравствует королева, — ответила Моника, но Эдуард заметил, как дрогнули в улыбке уголки ее рта.

Она была так же прекрасна, как и раньше: высокая, смуглая — кожа цвета кофе с молоком, зеленые глаза — не глаза, а изумруды. Да, на лице Моники пролегли морщины, но то был след улыбок, радости, воли к жизни. Она была прекраснейшей, очаровательнейшей женщиной из всех, кого знал Эдуард.

— Да, — глухо рассмеялась женщина. — Моника де ла Фресанж, королева дна.

— Нет, ты… — начал Эдуард.

Но она вновь прижала палец к его губам. Ее кожа была такой шелковистой…

— Нужно быть честными, Эдуард. — Она отстранилась. — Да, сельская жизнь и правда пошла тебе на пользу. Ты выглядишь гораздо лучше, чем тогда.

— Ла-Дульче — прекрасное место, Моника.

Эдуарду достаточно было произнести название своего имения, чтобы вновь почувствовать себя как дома. О господи, он уже и позабыл о том, что теперь управляет поместьем! Ла-Дульче было его детищем, главным делом всей его жизни.

Виктория и Педро ничего от него не требовали — он мог распоряжаться всем, как считал нужным. И знал, что поступает правильно. И животные, и растения были в полном порядке. Эдуард хорошо платил слугам. Поголовье скота прибавлялось. Последние годы выдались урожайными. Может быть, ему удастся купить еще земли, чтобы увеличить количество собираемой пшеницы. Его пшеница отлично продавалась. От соседей Эдуард знал, что землю за городской чертой вначале на какой-то срок сдавали в аренду переселенцам: те выращивали зерно. И только годы спустя она возвращалась в руки землевладельца. Да, Эдуард мог бы выращивать там пшеницу или люцерну для коров и овец.

Эдуард мало общался с соседями и редко посещал их построенные в европейском стиле дома, доверху набитые всякими безделушками. За последние годы богатство многих землевладельцев выросло во много раз, и не каждый умел управляться с деньгами. Эдуард не знал, как общаться с этими людьми. Последняя встреча закончилась скандалом — Эдуарда упрекнули в том, что он слишком хорошо обходится со слугами. Но он не мог забыть, что и сам когда-то жил в бедности и мечтал о большем.

— Может быть, ты как-нибудь приедешь ко мне в гости, Моника?

— О боже, Эдуард, ты предлагаешь мне уехать из Буэнос-Айреса? Я привыкла к большому городу, к суете. Сельская скука, должно быть, убьет меня.

— Всего лишь на пару дней. К тому же в Ла-Дульче никогда не бывает скучно. Да, это местечко тихим не назовешь, — улыбнулся Эдуард. — То коровы мычат, потому что у них болит вымя и их нужно подоить, то овцы блеют. Кудахчут куры, по нескольку раз в день кукарекает петух.

Моника рассмеялась.

Они с Эдуардом прошли в гостиную. Он подумал о том, что Моника сразу же вышла к нему, как только Мило сообщил о его приходе. Громила, как и в былые времена, сторожил дом. Казалось, Моника ждала Эдуарда. Она поприветствовала его как старого друга.

Они уселись у небольшого столика. Эдуард пригубил черный кофе и отставил изящную фарфоровую чашку в сторону.

— Ты ждешь сегодня клиентов? — спросил он.

Моника рассмеялась.

— Ах, я отошла от дел несколько лет назад.

— Когда?

— Вскоре после того, как ты уехал. За годы работы я накопила достаточно денег, чтобы обеспечить себе безбедную старость. Собственно говоря, я всегда об этом мечтала.

Эдуард кивнул. Моника потеребила кружевной рукав шелкового халата, словно смутившись.

— Сейчас я предоставляю свои услуги только тем, кто мне нравится, — сказала она.

Эдуард был рад тому, что смог не покраснеть, как мальчишка. Взяв себя в руки, он напомнил себе о цели этого визита. Нужно было кое-что прояснить. Только тогда он сможет жить в мире с собой.

— Моника…

— Да?

— У тебя по-прежнему хорошие связи?

Моника внимательно посмотрела на него и опустила ладонь ему на запястье.

— Возвращайся в свое имение, Эдуард. Не вороши прошлое.

Помедлив, он накрыл ее руку своей ладонью.

— Приятно видеть плоды своего труда. Приятно утром любоваться восходом солнца. Приятно наблюдать буйство зелени. Приятно праздновать со своими ребятами. Но…

— Тебе не следовало возвращаться сюда, Эдуард, — перебила его Моника. — Это уже не твой мир. Оставь мертвецов в покое.

Эдуард хотел возразить, но сдержался. Он задумчиво обвел взглядом гостиную. Тут появились новые ковры и картины, среди них были знаменитые произведения искусства. Черные волосы Моники, щедро смазанные эфирным маслом, блестели в свете ламп.