Праздник, устроенный в честь Мины, затянулся до поздней ночи. Да, жители Ла-Дульче любили погулять!

На следующее утро Эдуард отвел женщин к небольшому озеру неподалеку от дома, скрытому от любопытных взглядов густыми зарослями.

Мина и ее мать изумленно смотрели на открывшееся перед ними великолепие. Какое-то время они молчали, наслаждаясь зрелищем.

— Ты только взгляни! — совсем по-детски воскликнула Мина, заметив неподалеку от берега фламинго.

Эдуард, соединив руки за спиной, повернулся к Аннелии.

— Фламинго предпочитают соленую воду, поэтому пить отсюда нельзя.

— Ой! — Женщина подошла чуть ближе. — А я и не знала.

— Но это маленькое озеро здесь, возле Ла-Дульче, стало родным домом для фламинго, поэтому, может быть, и не жаль, что вода тут соленая, — улыбнулся Эдуард.

— Они прекрасны, — вздохнула Мина.

Она с восторгом смотрела на чудесных птиц с розовым, красным и оранжевым оперением, величаво переставлявших ноги и время от времени опускавших клювы в воду. Некоторые фламинго стояли на одной ноге, запрокинув головы или спрятав их под крыло.

Эдуард кашлянул, и когда Аннелия повернулась к нему, она увидела, что мужчина поднял руку, словно собираясь дотронуться до нее, но смущенно отвернулся. Аннелия опешила, но затем решила, что ей просто показалось. «Он уж точно не думал ко мне прикасаться».

— Я прихожу сюда, когда хочу насладиться покоем, — сказал Эдуард.

— Это очень красивое место, — согласилась Аннелия.

Она оглянулась в поисках дочери и с удивлением заметила, что Мина уже ушла.

— Пойдемте, Эдуард?

Мужчина кивнул. Пройдя по тропинке, Аннелия повернулась к нему.

— Я, пожалуй, вернусь в имение. Отведете мою дочь домой? Мне кажется, она была бы не прочь прогуляться.

— Конечно.

Эдуард увидел, что Мина стоит в некотором отдалении, опираясь на столб. Девушка смотрела вдаль. Шаги Аннелии стали тише.

Подойдя к Мине, Эдуард тихо окликнул ее. Девушка вздрогнула, а затем медленно повернулась. На ее губах играла неизменная улыбка. Иногда Эдуарду хотелось спросить ее, что случилось, о чем она думает, почему грустит, но…

Улыбнувшись в ответ, он похлопал ладонью по столбу.

— Вначале словом estancia, имение, называли столбы из прочной древесины. Эти столбы вбивали в землю, чтобы коровы могли почесать о них бока и спины, ведь у нас тут почти нет деревьев и бедным животными приходится страдать от зуда. И, конечно же, рядом с таким столбом пастух устраивался на ночлег и разводил костер. — Эдуард поднял воротник пиджака. Становилось все холоднее, зима была уже не за горами. — Пройдемся немного, Мина?

— Конечно.

Иногда у Эдуарда складывалось впечатление, что Мина никому не может сказать «нет».

Они отошли совсем недалеко, когда Мина резко остановилась.

— Ох… — судорожно вздохнула она.

— Ох, — согласился Эдуард, увидев, на что она смотрит. — Я как-то об этом не подумал.

В последние годы работники в имении забрасывали глубокие выбоины на дорогах костями животных — это было весьма распространенное явление в этих краях, бедных древесиной. Эдуард раньше не задумывался над этим, но такое зрелище, несомненно, могло неприятно удивить. К этому просто нужно было привыкнуть.

— Э… Ну… Я знаю, это выглядит странно. Но у нас практически нет строительных материалов. Деревья же тут почти не растут… Приходится использовать то, что есть.

— Да. То, что есть… — медленно повторила Мина. И опять улыбнулась.

Эдуард понял, что Мина говорит не о костях.


Аннелия тщательно следила за тем, чтобы она и ее дочь были полезны в имении. Потребовалось какое-то время, чтобы понять, где приложить свои усилия. Женщина вспомнила, как любила раньше готовить, и предложила свою помощь в кухне. Она с любопытством узнавала у кухарки Аполлонии рецепты новых блюд. Сегодня кухарка собиралась приготовить суп locro.

— Для локро нужны бобы, кукуруза, мясо и сушеный перец чили, — рассказывала Аполлония.

Кухарка тут же начала придумывать стишок, с помощью которого легче было запомнить ингредиенты.

Аннелию развеселил такой творческий подход. Вообще, Аполлония оказалась замечательной собеседницей. Оказывается, при помощи чая мате можно было передать послание тому, кому ты его подаешь: горький мате — значит, равнодушие, сладкий — дружба, мате с мятой — обида, мате с лимоном — внимание к собеседнику, мате с коричневым сахаром — духовное родство, мате с апельсиновыми корками — приглашение в гости, мате с кофе — извинения приняты.

— Как же тут хорошо! — вдруг сказала Аннелия.

— Да, — согласилась Аполлония. — Правда, иногда здесь очень холодно. Ну, ты и сама это вскоре почувствуешь. Конечно, в Ла-Дульче тепло, но у себя дома я постоянно мерзла. Иногда было так холодно, что мы с семьей целыми днями валялись под одеялом. — Кухарка покачала головой. — А летом, когда в зарослях чертополоха легко спрятаться, появляются грабители. Раньше приходилось опасаться нападений и со стороны индейцев. Они пытались угонять наш скот, когда чертополох уже засыхал.

Аннелия промолчала. Холод ее не пугал, как и грабители. Ей нравилось здесь, вдали от остального мира. Нравилось, что до Ла-Дульче можно было добраться только на повозке. Сюда почти никто не ездил. Аннелия уже давно не чувствовала себя в безопасности.

В следующие дни Мина все чаще приходила на берег соленого озера. Это место источало какой-то особый покой, но в то же время девушку все еще преследовали воспоминания о прошлом. Мина сидела на берегу и плакала, но постепенно ужасные видения блекли, и в какой-то момент она поняла, что готова двигаться вперед, как и обещала Франку.

Хоть Эдуард и говорил, что часто приходит сюда, чтобы расслабиться, Мина очень удивилась, встретив его там. Они немного смущенно поздоровались друг с другом. Мина подбирала слова, чтобы поблагодарить Эдуарда за гостеприимство. Всякий раз, когда Аннелия заговаривала о том, что им нужно вернуться в Буэнос-Айрес, что они злоупотребляют его щедростью, Эдуард просил их остаться. Он даже предложил им обращаться к нему на «ты».

— Из-за всех этих хлопот я не уделяю вам должного внимания, — говорил он. — Давайте договоримся, что вы пробудете здесь столько, сколько захотите.

Мина кашлянула. Она не знала, что сказать. Молчание все тянулось и тянулось.

— А почему вы вообще приехали в Аргентину? — спросил Эдуард.

Мине показалось, что его голос задрожал, но она не понимала, в чем причина.

— А почему ты приехал в Аргентину? — поинтересовалась Мина и тут же испугалась собственной грубости.

Эдуард немного помолчал, но, похоже, не обиделся.

— Я уехал с родины, потому что не мог добиться успеха. Повсюду преграды, чиновничьи проволочки, малодушие. Денег, которые я зарабатывал, хватало только на пропитание.

Мина кивнула.

— Да, многие уехали по этой причине. — Встав, она подошла ближе к озеру. — После смерти папы мама хотела еще раз выйти замуж. Дедушка все время говорил, что мы сидим у него на шее. Поэтому мы и уехали.

— Вот как… — Эдуард приподнял брови. — Поверить не могу. Твоя мама такая трудолюбивая.

— Да, это правда.

— Где вы жили? Тут, в Аргентине?

Мина лихорадочно обдумывала, что же ей сказать. Не выдаст ли она слишком много информации.

— Неподалеку от Росарио. Но потом он… — Она не могла заставить себя произнести слова «мой отчим», не могла назвать его имя. — Он также умер.

— Соболезную.

Эдуард тоже встал. Заметив, что Мина не хочет говорить о прошлом, он предложил ей руку, и девушка, положив ладонь на его предплечье, пошла по узкой тропинке между кустами. Вскоре они очутились в широкой степи.

Мине стало неловко, когда она поняла, что говорить им не о чем.

Заметив ее смущение, Эдуард попытался ободрить девушку.

— Ты только посмотри, Мина, — мягко сказал он.

Вечерело. Вдали виднелись стада. Мина даже слышала рев быков — раньше она не обратила на это внимания. На мгновение на горизонте появились очертания животных, но затем исчезли в оранжевом от прощальных лучей облачке пыли.

Мина завороженно наблюдала за этим волшебным зрелищем.

— Пойдем домой, — наконец вздохнула она, возвращаясь в реальность.



Глава 3


Так тянулась неделя за неделей, месяц за месяцем, за осенью пришла зима, сменившаяся весной.

Теперь в Ла-Дульче кипела работа — esquila, стрижка овец, шла полным ходом. Мина стояла рядом с загоном, наблюдая за тем, как двое всадников направляют туда животных. В Ла-Дульче было довольно большое стадо. Мужчины и женщины стригли овец уже несколько дней, но это зрелище еще не утратило для Мины своего очарования.

Стригали молниеносным, как ей казалось, движением хватали животных и с невероятной скоростью состригали им шерсть. После этого овец осматривал «доктор» — подросток или старик, который не мог работать так быстро, как молодые мужчины. Но задача «доктора» была не менее важна: нужно было предотвратить инфицирование ранок, оставшихся от ножниц.

Другие рабочие точили ножницы, чтобы дело двигалось еще быстрее. Кто-то складывал шерсть в тюки, которые потом предстояло отвезти в Буэнос-Айрес.

В других имениях в это время года все обстояло точно так же. Повсюду в загонах трудилось по двадцать-тридцать работников. Один человек мог подстричь в день от тридцати пяти до пятидесяти животных. На такую работу принимали и женщин — они стригли медленнее, но гораздо реже травмировали овец, осторожнее орудуя ножницами, и потому пользовались большой популярностью в этих краях.

Во время сезона esquila простой поденщик мог требовать довольно высокую оплату и отлично зарабатывал в короткие сроки. Эти деньги позволяли компенсировать неудобства: во время esquila овцы оказывались важнее людей, и если раньше поденщики в плохую погоду могли рассчитывать на ночлег в сарае, то сейчас главным было уберечь овец от дождя. Влажную шерсть не сострижешь! Поскольку в это же время нужно было сеять пшеницу, владельцам здешних ранчо приходилось бороться друг с другом за рабочую силу.

В качестве оплаты работникам выдавались latas, металлические пластины с названием имения. Их можно было использовать для взаимных расчетов. За сотню остриженных овец работник получал одну пластину. В конце сезона пластины обменивались на деньги.

В честь завершения esquila в каждом имении устраивали большой праздник, и Ла-Дульче не стало исключением.

— Таким поведением вы себе друзей не наживете, сеньор Бруннер! — Дон Мариано пододвинулся к Эдуарду. — Нет ничего хорошего в том, что вы продолжаете содержать работников, даже когда им нечего делать. Мы платим людям не за праздные шатания. И никогда этого не делали. Когда работа выполнена, они должны уйти. Так заведено. Они к этому привыкли. Иначе и быть не может.

— Ни в коем случае. — Эдуард покачал головой. — Я никогда не прогонял своих работников в межсезонье. Я думаю, вы, дон Мариано, вполне можете распределить текущую работу между этими людьми. Круглый год нужно сажать деревья, строить и чинить системы орошения. Нет никакой необходимости нанимать этих работников только весной. Оставьте пару работников у себя, и у вас не будет трудностей с тем, чтобы найти их, когда они понадобятся.

Дон Мариано едко улыбнулся.

— Тех работников, которые мне действительно нужны, я не отпускаю, будьте уверены. Но… — Он буравил Эдуарда взглядом. — Мне не нужно столько народу в имении, а уж жены работников мне и подавно ни к чему.

Эдуард не знал, что на это возразить. Конечно, с экономической точки зрения женщины были бесполезными. И их нужно было кормить. Чтобы предотвратить драки, вызванные ревностью, в некоторых имениях только арендаторам и старшим рабочим разрешалось привозить с собой жен и детей. Некоторые землевладельцы принципиально нанимали лишь холостяков, но Эдуард не мог смириться с мыслью о том, что разлучает семью.

Он набрал побольше воздуха в легкие.

— Знаете, дон Мариано, когда я был очень молод…

— Это, конечно, трогательно, — перебил его дон Мариано, — но к делу не относится. Вы не можете приехать сюда и установить тут свои порядки, сеньор Бруннер. Все должны придерживаться определенных правил.

Определенных правил… Эдуард едва справлялся с нарастающим раздражением. Были времена, когда он не придерживался никаких правил и лишь руководствовался здравым смыслом.