По мере приближения к conventillo, где Марлена жила с Джоном и ребенком, толпа на улице становилась все гуще. Прямо перед домом на углу собрались зеваки — трио играло печальную мелодию на скрипке, флейте и арфе. Это была песня о невинной девушке. Да, в этом районе такие девушки были редкостью.

Когда Марлена вошла в комнату, Джон был уже дома. Она думала, что он еще на работе, но мужчина лежал на узкой кровати и смотрел в потолок. Когда Марлена впервые застала его в таком состоянии, она испытала шок. Ее решительный Джон, так и сыпавший идеями, вдруг отказывался вставать с кровати.

Марлена поставила сумку и налила себе воды из кувшина, в котором плавало несколько ломтиков лимона. Она ждала. Прошло какое-то время, прежде чем Джон повернул к ней голову, медленно, с трудом, словно это стоило ему невероятных усилий.

— Где ты была так долго?

— Беседовала с Игнасией Кеспедес. Я же тебя предупреждала.

Джон едва заметно кивнул.

— Это для нашей новой статьи?

«Это для моей новой статьи», — хотела сказать Марлена, но сдержалась. Она подошла к буфету, надеясь найти там что-нибудь съестное, но ничего не было. Даже в хлебнице не осталось ни крошки.

Девушка повернулась к Джону.

— Ты же собирался купить еды.

— Я сегодня не ходил на работу. — Он по-прежнему пялился в потолок.

«Как будто это все объясняет!»

Марлена сердито прикусила губу.

— Но нам нужно что-то есть! — Она старалась, чтобы в ее голосе не прозвучал упрек, но не сдержалась. Она ненавидела чувство голода.

— Нет ничего плохого в том, чтобы денек не поесть.

— Но я должна есть! — Марлена опустила ладонь на живот. Впервые за время беременности она ощутила своего ребенка, легкое движение, не более того, но оно придало ей сил.

Джон подозрительно уставился на нее.

— Ты что, опять забеременела?

«Опять…»

Марлена была уверена, что услышала возмущение в его голосе. От ярости у нее застыло дыхание. Руки сами собой сжались в кулаки.

— Ну знаешь! Это нельзя назвать непорочным зачатием, — отрезала она.

Джон наконец приподнялся в кровати.

— Да. Прости дурака. Я не хотел тебя обидеть и ни в чем тебя не упрекаю, — виновато протянул он.

Но Марлена не собиралась это терпеть. На этот раз Джон зашел слишком далеко. Девушка схватила пальто, которое только что сняла, и снова оделась. Честно говоря, она иначе представляла себе жизнь с Джоном. Им не удавалось стать по-настоящему близкими, как они ни старались. Было что-то, что их разъединяло.

«Собственно говоря, — подумала Марлена, — Джон до сих пор живет так, словно он один».

— Ох, Марлена, не злись. У меня просто был тяжелый день. Да и куда ты пойдешь? На улице уже темнеет.

— К Дженни, — прошипела она, подхватывая Аврору из кроватки.

— Но…

Марлена не услышала, что он собирался сказать. Она уже захлопнула за собой дверь и решительно зашагала вперед.

Конечно же, и на этот раз Марлена вернулась к Джону.

Жить с ним было непросто, и Марлена это знала, но она любила его. Переночевав в доме Гольдбергов, она вновь нашла в себе силы вернуться. Марлена любила Джона, в этом не было никаких сомнений. Они были одной командой, а значит, им просто нужно приспособиться друг к другу. Даже лошадям из одной упряжки необходимо время, чтобы привыкнуть друг к другу, это Марлена знала еще с тех пор, когда проводила время на конюшне при конторе своей матери.

Этим утром за Авророй присматривала одна из соседок, пока Марлена и Джон работали. В другой раз Марлена и Джон посидят с детьми соседей. Похоже, Джон преодолел депрессию и вновь был преисполнен жажды деятельности.

Марлена делала наброски для новой статьи.

— Это невероятно! — воскликнула она. — У каждой женщины, которая не зарегистрируется, могут потребовать денежный штраф, если кто-то заподозрит ее в торговле своим телом. Ты знал об этом?

— Марлена, любимая, почему ты так волнуешься из-за этого? Нам же известно, что жизнь несправедлива.

Джон редко проявлял нежность, но сейчас подошел к Марлене и погладил ее по щеке.

— Хуже всего, — не унималась девушка, — что этих бедных женщин обычно обвиняют соседи. Не говоря уже о том, что каждый зарабатывает на жизнь как может, обычно эти обвинения не имеют под собой почвы. Все знают, как иногда складываются отношения между соседями. Это несправедливо! С этим надо что-то делать! — Марлена перевела дух. — Был случай, — она указала на свои заметки, — когда из-за необоснованных обвинений, выдвинутых против девушки, ее отец потерял работу. Пострадала вся семья. Кому это нужно?

Джон осторожно погладил ее по плечу.

— Ах, Марлена, часто самые ужасные поступки совершают люди, которых мы знаем. Иногда это даже наши лучшие друзья, — медленно произнес он.

«И тебе как никому известно об этом», — тут же отозвался насмешливый голос в его голове.

Пытаясь преодолеть смущение, Джон притянул Марлену к себе, наслаждаясь теплом ее тела.

— Проблема в том, что бордели платят государству налоги. — Щеки Марлены покраснели от возмущения. — Ты замечал, что мало кто преследует проституток, которые зазывают клиентов на улице? Чиновники в первую очередь интересуются жрицами любви, которые работают в барах и казино. Наверное, они считают, что у таких женщин есть деньги, чтобы платить налоги.

Джон кивнул.

— Ты права, это несправедливо.

— А мужчины! — продолжала Марлена. — Разве не было бы разумно взимать налог с мужчин, которые пользуются услугами этих девушек?

— В определенном смысле, да.

— Так почему же чиновники этого не делают?

Джон пожал плечами.

Почему они этого не делают… Почему кто-то чего-то не делает? Почему человек может предать своего друга и оставить свой поступок без объяснений? Почему человек предается печали, вместо того чтобы идти на работу и кормить жену и ребенка? Почему человек ничего не меняет, хоть и знает, что что-то следует изменить?

Джон кашлянул, и Марлена вопросительно посмотрела на него. Ему так хотелось признаться ей в своих прегрешениях. Но Джон не мог этого сделать.



Глава 3


Пако уже начал терять терпение.

— Я хочу немедленно поговорить с начальником!

Его собеседник, явно потрясенный поведением индейца, смотрел на него с презрением.

— И что же ты будешь делать с начальником, сеньор?

Пако осекся.

— Моя фамилия Сантос, — сказал он. — Я Пако Сантос. Я… э-э-э… адвокат и требую встречи с заключенными.

— Чего вы требуете? — От изумления комендант форта даже обратился к Пако на «вы», но тут же спохватился. Гнев на нахального индейца отчетливо проступил на его лице. — Да кем ты себя возомнил?!

— Я… — начал Пако, не обращая внимания на лицо собеседника.

Но, не слушая его, комендант вскочил. Он был не выше Пако, но шире его в плечах и внушительнее. На мгновение Пако стало не по себе. Работа в адвокатской конторе не способствовала росту мышц. За последние месяцы юноша утратил былую ловкость. Он постоянно корпел над бумагами, почти не ездил верхом, не занимался спортом, не плавал.

— Нет! — рявкнул комендант. — Я скажу, что тебе делать, грязный краснокожий! Ты заткнешься и будешь молчать, как молчит весь твой народец, иначе я запру тебя в одиночную камеру.

— Но вы не имеете права… Я Пако Сантос из Тре-Лома возле Тукумана. Я не…

Пако не успел договорить — мощный удар сбил его с ног. Юноша упал на спину и ударился головой обо что-то твердое. Все вокруг поглотила тьма.


Придя в себя, Пако понял, что находится в какой-то комнатке. Потолок в ней был настолько низким, что юноша даже не мог встать. Здесь можно было только лежать или сидеть. Похоже, раньше тут хранили дрова или уголь. Пако показалось, что тут немного попахивает навозом. Через щель в стене проникал солнечный свет. Стоило Пако шевельнуться, и у него заболела голова. К тому же его чуть не вырвало, но сегодня юноша не позавтракал, и его желудку не от чего было избавляться.

С трудом подобравшись к стене своей темницы, Пако выглянул наружу. Отсюда был виден двор. Солнце стояло в зените — похоже, он недолго пробыл без сознания. Под жгучими лучами во дворе сидела группка индейцев, которую Пако заметил еще тогда, когда шел в форт.

Поход против индейцев Чако начался в октябре 1884 года с Пуэрто-Бермехо, небольшого портового города, расположенного южнее места, где одноименная река впадала в Парагвай. Солдаты двигались от Бермехо на запад. Они не встретили сколько-нибудь серьезного сопротивления и вторглись в Чако. Пако был потрясен, услышав об этом во время визита к своим родителям в Тре-Лома. Он с горечью узнал о том, что министр обороны, Бенджамин Викториа, как и конкистадоры когда-то, принимал клятвы верности от касиков.

Пако решил сам разобраться в ситуации и за десять дней добрался до этого форта.

Юноша вздохнул. Похоже, он оказал этим людям медвежью услугу. Вместо того чтобы помочь им, он сам угодил в заточение. Он позволил пленить себя, будто ребенок. «Что же теперь делать?» — задумался Пако, но пульсирующая боль в голове не позволяла ему строить планы. К тому же он все равно тут застрял. Пока его не вызволят из тюрьмы, он ничего не сможет сделать. Пако опустил голову на руки, закрыл глаза и попытался отогнать печальные мысли. У него болела голова. Пако было плохо и к тому же хотелось пить.

К вечеру его начало знобить. На нем были только рубашка и штаны, ведь Пако полагал, что к вечеру вернется в грязную, кишащую насекомыми комнату в гостинице. У юноши стучали зубы, как он ни сдерживал дрожь.

«Что-то тут не так», — подумал он.

На следующее утро Пако обнаружил у себя в камере чашку теплой воды и кусок зачерствевшего хлеба. Он даже не заметил, как дверь кто-то открывал. «Должно быть, я спал как убитый».

Пако жадно набросился на скудный завтрак, а затем с отвращением помочился в углу.

К полудню Пако заметил, что у него жар. Он заболел? Только этого еще не хватало. Как бы то ни было, чашка воды не утолила его жажду. Посмотрев в щель в стене, Пако увидел, что индейцы по-прежнему сидели во дворе. Женщины тихо напевали колыбельные своим детям, мужчины разговаривали между собой. К сожалению, Пако их не понимал. Он немного владел наречием аймара, понимал кечуа, но языков, на которых говорили племена на этих землях, он не знал. Если Пако думал, что сможет как-то помочь этим индейцам, его постигла неудача. Куда перевезут этих людей? Опыт подсказывал ему, что пленных продавали в Буэнос-Айрес, Росарио и другие города. Говорили, что жизнь в городах должна подтолкнуть индейцев к цивилизации, но на самом деле с ними обращались как с рабами.

Проклятье, как он мог так попасться? Очевидно, Пако утратил чутье, умение избегать опасности, ловкость. Он чувствовал себя, словно загнанный в клетку зверь.

Вновь сгустились сумерки. Проснулся Пако уже вечером. Лоб у него все еще горел. Лучше юноше не становилось. Ему даже не удавалось как следует проснуться. Голова болела, кожа натянулась, была горячей и сухой на ощупь. Пако по-прежнему знобило. Выглянув во двор, он понял, что пленников куда-то забрали. А он им так и не помог. Теперь во дворе осталось совсем мало индейцев. Пако поворочал языком во рту. Неужели он опух? Юноша думал о том, когда же ему принесут воды.

А что, если о нем забыли? Может, стоит кого-нибудь позвать? Горло у Пако пересохло, но попробовать стоило.

Вначале с его губ сорвался только хрип, но затем голос у юноши восстановился.

Индейцы повернули головы.

— Выпустите меня отсюда! Выпустите меня отсюда! — кричал Пако. — Я тут, я тут!

Вскоре кто-то стукнул в стену. Пако невольно втянул голову в плечи, но затем вновь стал кричать.

— Выпустите меня отсюда!

Еще один удар сотряс стену его камеры. На голову Пако посыпалась земля.

— Молчи, грязный метис!

Пако не узнал этот голос, но, по крайней мере, о нем не забыли. Юноша выглянул в щель в стене, но никак не мог сфокусировать взгляд. Наверное, сказывалось обезвоживание. Жажда сводила его с ума.

«Если мне не дадут попить…»

Пако закрыл глаза. Перед его внутренним взором замелькали какие-то рожи, призраки и чудовища, которых он боялся в детстве.

Снаружи донеслись голоса. По двору провели лошадей. Кажется, послышался звон цепи, но Пако не знал, правда это или ему только кажется. Он вообще уже не различал, где сон, а где явь. Сколько человек может прожить без воды? С этой мыслью Пако потерял сознание.