Елена Арсеньева - Лаис Коринфская. Соблазнить неприступного

Леденящий ужас подступает и берет в плен. Рассудок мутится…

«Думаю, рассудок покинет тебя еще прежде, чем терас высунет вон оттуда свою страшную пасть и разинет ее…»

Да, все так, как Демосфен предсказывал!

Лаис сжалась в комок и обратила испуганный взгляд в ту сторону, где, как она помнила, находилось отверстие. Она-то думала, это ход в другую темницу, а это, получается, проход, которым чудовище приползало к своим жертвам…

Шорох повторился, ледяной пот ужаса оросил лицо Лаис, волосы на голове зашевелились, дрожь сотрясла тело.

Оказывается, нет ничего страшнее темноты и неизвестности!

Да, не зря говорила Никарета, что заключенные в темницу кошмаров начинают мечтать о порке!..

Да? Но откуда это известно, если их здесь кто-то пожирает? Как они, пожранные, могли об этом рассказать другим?

А еще Никарета вскользь обмолвилась, что аулетрид, заключенных в темницу кошмаров и выживших, выгоняют из школы и они пополняют ряды самых дешевых портовых шлюх.

Получается, есть кого выгонять, и находятся те, кто пополняет эти самые ряды?

Значит, были девушки, которые как-то умудрились не только выжить, но и не сойти здесь с ума? Значит, чудище не всегда вылезает из норы, не всех уничтожает?

Лаис обхватила себя руками, чтобы согреться и унять дрожь, и вслушалась в шорох.

Он то прекращался, то возобновлялся, как будто обитатель тьмы двигался к ней неспешно, иногда останавливаясь и отдыхая.

Демосфен упомянул, что это — древнее чудовище. Видимо, настолько древнее, что стало почти немощным, если ему необходимо так часто отдыхать.

И еще одну странность заметила Лаис. Шорох слышался то ближе, то дальше. Можно было подумать, что терас иногда поворачивает обратно, а потом снова возвращается.

Он что, не голоден? Никак не может решить, пожрать ли приготовленную для него жертву или отправиться восвояси?

Нет, терас должен быть очень голоден, ведь на памяти Лаис никого не отправляли в темницу кошмаров! Она в школе почти год… Обитатель каменных пещер, что же, ничего не ел все это время?!

Даже самые страшные и могучие чудовища, о которых слышала Лаис, непременно нуждались в пище. Поэтому им приносили жертвы. Но чтобы какое-то из них не ело почти год!..

В это просто невозможно поверить.

Хотя вполне возможно, что это кошмарное существо питается не только здесь? Лаис отлично знала, что подземелье храма изрезано множеством коридоров и переходов, пронизывающих недра Акрокоринфа. Где-то в самых глубинах располагались даже старинные кладбища, куда теперь, конечно, никто не отваживался пойти, однако многие семьи до сих пор имели родовые склепы в пещерах Акрокоринфа.

Кроме того, некоторые ходы вели в совершенно обжитые дома, пристроенные к горе еще в древности, когда Коринф только заселялся людьми, и владельцы их порой даже не подозревали о том, куда можно выйти через эти катакомбы! Один из таких путей, например, очень причудливым образом соединял поместья Главков и Азариасов: именно благодаря этому Лаис, Клеарх, Неокл и Никарета смогли проникнуть в подвалы дома Главков и устроить достопамятную ловушку для Артемидора, чтобы Лаис смогла пройти выпускное испытание.

Возможно, терас этими переходами пробирается в какие-то другие места, где и наедается настолько, что сейчас никак не может решить, хочет он съесть новую жертву или нет?

А может быть, чудище вообще не придет? Может быть, наутро стража явится узнать, жива Лаис или нет, — и обнаружит ее и живой, и в здравом рассудке. То есть вполне готовой для того, чтобы быть распятой на городской стене…

Ну нет! Если есть хоть малейшая надежда выбраться отсюда, Лаис должна попытаться это сделать!

Она впотьмах добралась до стены и нашарила край отверстия. И, еще раз напомнив о себе Афродите и попросив ее о милости, вошла в неизвестность.

Если в темнице кошмаров было мрачно и холодно, то что же сказать об этом каменном коридоре! Мрак и стужа сгустились, казалось, стократно, хотя, очень может быть, это стократно сгустился страх Лаис. Она вела одной рукой по стене и каждый миг была готова к тому, что из-за угла высунется неведомое существо и откусит ей руку или вообще сразу же проглотит целиком.

Шла она медленно, но все же двигалась вперед, однако чудовище по-прежнему не набрасывалось на нее. Иногда доносилось некое дуновение, которое Лаис с перепугу приняла было за дыхание тераса, но тотчас поняла, что это веет легкий ветерок.

Здесь сквозило, а значит, где-то мог быть выход наружу! Это открытие несказанно ободрило Лаис, а еще больше ее воодушевило то, что вокруг постепенно становилось все светлей.

Скоро стало возможным разглядеть, что коридор выдолблен в некоем белом камне, испещренном зеленоватыми вкраплениями. Точно так же, вспомнила Лаис, было в пещере, где стояла любимая статуя Артемидора! Эти вкрапления и светились в темноте, а поскольку их было очень много, все вокруг оказалось залито бледным, неярким, тоже зеленоватым светом, в котором Лаис могла разглядеть, что она направляется…

О боги, милостивые боги! Лаис обнаружила, что направляется прямиком в пасть чудовищу!

Огромное существо стояло в начале пещеры, в которую переходил коридор. Миновать его было невозможно.

Лаис замерла, прижав руки к бешено колотящемуся сердцу. Биение крови в ушах мешало различить дыхание и движения чудовища. А оно двигалось, двигалось, это было понятно по тому, как переблескивала его чешуя в фосфорическом свечении стен!

Мелькнула мысль, что, кажется, настало время проверить, не обманул ли ее Демосфен и в самом деле подаренный им яд настолько действен. Если нет… ее перемелют в кашу огромные зубы, видневшиеся из оскаленной пасти!

Мысль была хороша, только вот беда: Лаис не могла пошевельнуть даже пальцем, такой страх ее сковал, такой ужас опутал покрепче любых веревок. Она даже не сможет сопротивляться, когда терас приблизится и начнет ее пожирать!

Когда терас приблизится?.. Но что же он не приближается?

Да, он стоял неподвижно. Когда сердце Лаис немного успокоилось, она расслышала то же легкое шуршание, которое доносилось до нее в темнице. Конечно, тут оно было куда более громким, однако не таким уж устрашающим и не оглушающим.

Там Лаис приняла это шуршание за звук продвижения чудовища.

Но вот что странно… Терас уже должен был бы добраться до Лаис, однако почему-то не добрался.

Испугался чего-то? Или ожидал, что жертва сама бросится ему в пасть? А может быть, упадет мертвой от страха ожидания?

Опьянение опасности внезапно овладело Лаис и помутило ей голову. Ждать смерти показалось нестерпимей, чем умереть! В нерассуждающем приливе храбрости и злости она бросилась вперед — но через несколько шагов остановилась, зажмурилась, потерла глаза и снова открыла их, не понимая, мерещится ей — или в самом деле чудовище… это чудовище… этого чудовища не существует?!

Когда-то — когда?! В сколь незапамятные времена?! — оно было, конечно, невообразимо страшным. Дракон… гигантская, непредставимо огромная ящерица, воистину терас! Но теперь от него остался всего лишь скелет, прикрытый иссохшей кожей. Да, мышцы давно сгнили, и теперь это были только кости — пожелтелые кости, прикрытые даже не истончившейся кожей, а каким-то полуистлевшим панцирем. На него, очевидно, со временем попали частицы фосфороса, поэтому панцирь тоже поблескивал и светился, создавая видимость движения, но на самом деле это была именно видимость. Да и как могут двигаться обглоданные временем кости?! А шелестела-шуршала именно эта почти невесомая кожа, задевая о стены пещеры… Ее слегка шевелил тот самый сквозняк, который недавно почувствовала Лаис.

Лаис протиснулась мимо иссохших останков тераса, прижимаясь к стене, чтобы не коснуться его, все еще смутно опасаясь, что он вдруг оживет и накинется на осмелевшую жертву, — но через мгновение забыла обо всем: и о чудовище, и о страхе, которое оно вызывало, потому что перед ней открылась пещера — и ее истинный обитатель и властелин.

Это была статуя — изваянная из бело-розового мрамора статуя обнаженного мужчины. Он был прекрасен так, что у Лаис счастливо дрогнуло сердце, как это часто бывает при виде безусловной красоты: закатов над морем, бирюзового сверканья волн в солнечных лучах, первых весенних цветов, проклюнувшихся на голой, еще пронизанной зимней стужей земле, прозрачного, бледного очерка луны, которая виднеется на голубом дневном небосводе, сонмища белых роз, обвивающих замшелую каменную стену и источающих волшебный, сладостный аромат…

Мужчина стоял на одном колене, опираясь одной рукой о землю и протянув другую вперед, как будто осторожно касался чего-то… Например, нагого тела женщины, распростертой перед ним и зовущей его к себе. Лицо его выражало восторг и нетерпение, каждая мышца совершенного тела была напряжена, он был готов слиться с возлюбленной, однако…

Лаис тихо вскрикнула от ужаса, увидев, что знак его мужской силы отбит или отломан! На его месте виден был только косой каменный обломок.

Мраморный красавец был оскоплен.

Как же ненавидел его тот, кто это сделал! Но почему, зачем? И где та женщина, в объятия к которой он стремился?..

Это было тайной. Вековой тайной! Возможно, принадлежавшей не такой незапамятной древности, как остов чудища, но тоже очень старинной — и потому недоступной разгадке.

Лаис несколько раз обошла вокруг статуи, восхищаясь прекрасным мужчиной и стараясь не смотреть на его увечье, и вдруг остановилась, насторожившись.

До нее долетел звук бегущей воды.

При этом звуке Лаис ощутила вдруг такую жажду, что сейчас все бы отдала за возможность попить! Она готова была камни пробивать голыми руками, лишь бы дотянуться до воды!

Однако ничего такого делать не пришлось. Лаис обнаружила несколько узких лазов, ведущих в глубину скал, послушала около одного, около другого — и догадалась, где шумит вода. Она прошла, согнувшись в три погибели, по узехонькому каменному коридорчику, ежеминутно рискуя ободрать плечи о стены, и наконец оказалась еще в одной большой пещере. Посреди находилась полукруглая каменная чаша, видимо, выдолбленная в толще породы тонкой струйкой воды, льющейся откуда-то со сводов пещеры, словно там, наверху, была еще одна каменная чаша, переполненная через край.

Очевидно, из-за того, что вкрапления фосфороса отражались в колеблющемся зеркале воды, в этой небольшой пещере было особенно светло.

Лаис с наслаждением напилась и умылась, а потом сняла свой хитон, который с утра, это она точно помнила, был белым, и помылась. Переплела волосы, снова оделась, чтобы не замерзнуть.

И вдруг ощутила, как она устала. Устала от потрясений, от страхов, от ожидания неминуемой смерти — и от того, что страшное воспоминание о погибшей Гелиодоре то и дело возвращалось и терзало сердце.

Лаис сердито отерла глаза, которые снова наполнились слезами, — да так и замерла, потому что ей послышался звук голосов.

Звук мужских голосов!

Лаис от изумления чуть не обратилась в камень и поначалу решила было, что это все ей мерещится, однако голоса продолжали звучать. Чудилось, что их обладатели разъярены и о чем-то спорят так страстно, что готовы поубивать друг друга.

Может быть, испуганно подумала Лаис, это какие-нибудь дактили, тельхины, куреты, курибанты — древнейшие духи земли? Может быть, здесь, в глубоких пещерах Акрокоринфа, они таятся от людей — ну и иногда затевают ссоры и свары? Только очень странно, что голоса обитателей подземных глубин кажутся чем-то знакомыми Лаис…

Преодолевая страх — это стало уже для нее чем-то привычным! — Лаис пошла на голоса. Пещера снова перешла в узкий короткий коридор, который окончился нагромождением камней. Голоса звучали из-за них! И Лаис едва не упала, когда узнала их обладателей.

Это говорили Клеарх и Артемидор.

— Не лги мне, красивый подлый мальчишка! — Голос Клеарха был полон такой ненависти, что Лаис даже усомнилась, что это говорит ее друг, всегда добрый, великодушный, улыбчивый, приветливо обращавшийся даже с рабами. Казалось, звуки с трудом прорываются через его губы, окаменевшие в судороге ненависти. — Это твоих рук дело!

— О чем говоришь ты, Клеарх Азариас, я не понимаю! — отвечал Артемидор, и в голосе его звучала такая же ненависть. — Как смел ты явиться сюда, в это святилище, как смел ты обвинить меня невесть в чем! Да неужели я стану пачкать руки, убивая одну шлюху ради того, чтобы за это убийство распяли другую?! Даже если эта тварь обманула меня так низко и так гнусно, даже если она собиралась выставить меня на публичное осмеяние…

— Та-ак… — протянул Клеарх. — Значит, ты ничего не отрицаешь… Ты уже знаешь о том, что происходило здесь! И признаешь, что у тебя были основания ненавидеть Лаис и желать ей зла! Ты рассказал ему, Мавсаний, не так ли?