– Можно? Не хочу случайно просыпать хотя бы штучку.

Люк нагнул голову, позволяя ей снять мешочек и положить рядом с кроватью. Интересно, что думали об этом мешочке прежние любовницы Люка?

– Как полагаешь, мы когда-нибудь посадим эти семена? – спросила она, скользя пальчиком по груди Люка. Мышцы у него были скульптурнее и рельефнее, чем у Килиана, однако едва успев подумать об этом, Лизетта возненавидела себя за то, что сравнивает их. В ее груди бушевали противоречивые, сбивающие с толку чувства. Совсем недавно она лежала в постели с Килианом, а теперь таяла в объятиях Люка.

– Непременно посадим, – пообещал тот, притягивая возлюбленную к себе. Как только их тела соприкоснулись, все мысли о Килиане исчезли, и в жизни Лизетты остался один-единственный мужчина.

27

Килиан проснулся, очарованный Лизеттой Форестье. После ее отъезда он, не желая возвращаться в опустевший номер, отправился бродить по темным парижским улицам. Следовало обдумать не только предстоящую встречу с Мейстером, но и тот факт, что по какому-то странному совпадению его вызвал к себе Штюльпнагель. Если вчера бесстрастный полковник считал, что окончательно утратил способность чувствовать и переживать, то сегодня его грудь трепетала от надежд – и на любовь, и на щекочущую нервы возможность принять участие в покушении на жизнь главнокомандующего Германии.

Около половины седьмого Килиан вернулся в свой номер, где еще витал аромат духов Лизетты, принял ванну и перечитал послание Штюльпнагеля. Разумеется, Килиан принимал участие в официальных мероприятиях в составе парижского командования, но иных причин встречаться с генералом у него никогда не возникало. Напечатанное на машинке письмо было выдержано в учтиво-формальном стиле. Там говорилось, что в ближайшее время его отделу надлежит оказать помощь церкви в проведении ряда мероприятий. Кончалось письмо предложением встретиться со Штюльпнагелем в девять утра в Люксембургском саду, чтобы не упустить погожий денек после затяжной и утомительной зимы.

Затевать подобную переписку не было ровным счетом никаких оснований, и совершенно не требовалось доставлять это письмо нарочным в ресторан. Внезапное предложение Штюльпнагеля встретиться с Килианом в столь странное время в безлюдном месте наверняка как-то связано с вчерашним визитом Мейстера.

Килиан бросил взгляд на часы: начало восьмого. Небо просветлело, в коридоре раздавались шаги и голоса, издалека доносился звон фарфора. В Париже занимался новый день, но перед полковником разворачивалась новая эра.

Сидеть взаперти в отеле стало невыносимо. Килиан вышел на улицу и бесцельно побрел вперед, кружа в районе садов, пока точно в назначенное время не приблизился к знаменитому фонтану Марии Медичи в Люксембургском саду. Почти в ту же минуту он увидел знакомые, точно высеченные из гранита черты Карла-Генриха фон Штюльпнагеля.

– Генерал, рад снова видеть вас, притом в добром здравии.

– Взаимно, полковник Килиан. Рад, что вы пришли. Простите за столь ранний час. Все кафе еще закрыты. Ох уж эти французы!

Килиан улыбнулся.

– Если вы не против, я с удовольствием прогуляюсь в вашем обществе.

– Вот и прекрасно. Приятно вырваться из душных кабинетов, от хлюпающих носами подчиненных. Будем надеяться, весна приведет за собой более здоровые времена.

– Сомневаюсь, генерал. Чтобы изменить Германию, одного только потепления не хватит.

Штюльпнагель пронзил его острым взором, откашлялся и жестом пригласил идти. Мог бы и не беспокоиться – вокруг не было ни души.

– Наши общие друзья сообщили мне, что вам случалось не исполнять приказы.

– Мне больно в этом признаваться, генерал. Я родом из семьи потомственных военных и боюсь, что мое поведение позорит моих славных предков. Если мне позволено будет уточнить, я отказался повиноваться нашему вождю, руководствуясь благом Германии.

Штюльпнагель вздохнул.

– Проклятье! Ведь и я принес ему ту же присягу, что и вы. – Генерал кивком головы указал на Люксембургский дворец, расположенный в центре садов. – Мы с вами плетем заговоры под самым носом люфтваффе.

Несколько мгновений они шли молча.

– Признаться, генерал, в Париже я ощущаю себя ненужным, – не выдержал Килиан.

– Каждому из нас отведена своя роль. Наши соратники выжидают благоприятной возможности. Мы сошлись на том, что она представится летом, в Растенбурге.

– Но почему в Польше? Почему бы не ударить в Берлине?

– Последнее время Гитлер там почти не бывает. Когда не отсиживается в «Вольфсшанце» в Пруссии, то отправляется в Баварию, в замок Бергоф. Но главный приз все-таки Берлин. Захватим его – захватим и всю Европу. Тогда-то и необходимо, чтобы в Париже нашлись такие люди, как мы с вами. Будьте готовы действовать.

– Когда, генерал?

– В июне, возможно – в июле. Придется срочно мобилизовать людей, чтобы уничтожить отряды Гиммлера.

– Уж коли на то пошло, неплохо бы за компанию прикончить и его, – мрачно заметил Килиан.

– Если мы достигнем цели, то второму самому ненавистному человеку в Германии тоже придется умереть.

– А кто войдет в правительство?

– Полковник, со всем уважением, не волнуйтесь об административных вопросах. Мы с вами в этой битве – солдаты. Поверьте, операцию планируют нужные люди.

– Да, генерал.

– В Париже можете доверять подполковнику фон Хофакеру и мне, а больше – никому. Идемте, проводите меня до ворот. – Несколько шагов они прошли в молчании, а потом генерал продолжал, понизив голос: – Как только из Берлина сообщат, что задействован план «Валькирия», мы немедленно свяжемся с вами.

– «Валькирия»? – недоуменно переспросил Килиан.

– Гитлеровские спецотделения особой охраны. Предназначены на случай чрезвычайных ситуаций для сохранения структуры командования. Наши единомышленники планируют использовать «валькирий», чтобы взять в свои руки власть в Берлине и нейтрализовать гиммлеровский сброд, что позволит не только арестовать фашистскую верхушку, но и вывести из строя СС. – Голос генерала понизился до еле слышного шепота. – К тому времени тело Гитлера уже остынет, и мы назначим своего канцлера. Новое правительство начнет переговоры о немедленном прекращении боевых действий. – Дойдя до ворот, генерал остановился. – Вам предстоит взять на себя командование в Париже и создать единую сеть по всей Франции. Помимо гестапо и СС, вам придется иметь дело с местной милицией. Очень на вас в том рассчитываю.

Они пожали друг другу руки. Говорить больше было не о чем. К себе в кабинет Килиан вернулся с блаженной улыбкой на лице.


Ближе к полудню на коммутатор поступил звонок от секретаря криминальной полиции фон Шлейгеля из гестапо. У Килиана перехватило дыхание. Точно дурное предзнаменование какое-то.

– Полковник Килиан?

– Да. Чем могу служить, фон Шлейгель?

– Возможно, это я смогу оказать вам услугу.

– Не очень понимаю, чем гестапо способно помочь в работе с духовенством.

– Ваша работа тут ни при чем, полковник.

Килиан молчал. В висках бешено стучала кровь.

– Полковник? Я в Париже проездом, направляюсь в Аушвиц, один из концентрационных лагерей в Польше, но до меня дошла кое-какая информация, которая может вас заинтересовать.

– Концентрационный лагерь? – Килиан рассмеялся, но без тени веселья. Его мутило при одном упоминании этих лагерей – год назад он выяснил истинное их предназначение, и с тех пор это не давало ему спать по ночам. Еще одна причина, по которой Гитлер должен умереть. – Лагеря меня совершенно не интересуют, – осторожно добавил он. – Вы упомянули услугу?

– Это касается некой особы, в обществе которой вас видели.

В тоне его Килиану послышалось насмешливое лукавство. Презренный тип!

– Назовите уже имя, и дело с концом! У меня нет времени на пляски вокруг да около.

В голосе его собеседника ощущалась гаденькая ухмылка.

– Ее зовут Лизетта Форестье.

Килиан ошеломленно промолчал.

– Надо понимать, вы прекрасно поняли, о ком идет речь? Немного поболтав с Эйхелем, я узнал, что вы выводите ее в свет?

– Я ее едва знаю… – недрогнувшим голосом заявил полковник.

– Именно. В том-то вся и опасность, – охотно поддержал фон Шлейгель.

– Фон Шлейгель, если вы хотите что-то сообщить мне о мадемуазель Форестье, буду признателен, если вы так и сделаете. У меня скоро встреча.

– Ничего особенного, полковник. Просто дружеский звонок от одного верноподданного немца другому. Мне довелось встретиться с мадемуазель Форестье в минувшем ноябре, и у меня не было причин ее задерживать, хотя на юге она водила компанию с сомнительными личностями.

– Вы ее арестовали?

– Нет, что вы, – лениво ответствовал гестаповец. – Скорее «ненадолго задержал».

– С кем она была?

– С Лукасом Равенсбургом. Слышали о таком?

– А что, должен?

– Не обязательно. Но если вдруг с ним повстречаетесь, советую быть начеку.

– Кто он?

– Ее жених. – Фон Шлейгель смачно поцокал языком. Цок подействовал на Килиана точно пуля, раздирающая плоть. – Вы в курсе, что она помолвлена?

Килиан закрыл глаза. Карандаш в его руке с треском сломался.

– Почему это должно меня интересовать? – осведомился полковник ровным голосом, сам себе поражаясь.

– Да я так, к слову упомянул.

– И за что вы задержали мадемуазель Форестье и ее жениха?

– Равенсбург подходил под описание одного подозреваемого, опасного партизана.

– Вы не следите за ней?

– Официально – нет.

– А неофициально?

– Дело вышло из-под моей юрисдикции, полковник. Завтра я покидаю Париж, отдохну в Швейцарии перед тем, как ехать в Краков.

– Приятного отдыха, фон Шлейгель, – промолвил Килиан, стараясь не выдавать обуревающих его чувств.

– Если мне вдруг доведется повстречать фрау Фогель, передать ей от вас привет?

Кровь в жилах Килиана превратилась в лед. Поднеся руку к нагрудному карману, он услышал обнадеживающее похрустывание неотправленного письма.

– Ума не приложу, с какой стати вас интересует мое былое увлечение.

– Ах, полковник, нас интересуют все отношения и все связи.

Итак, гестапо знает всех его знакомых. Наверняка фон Шлейгель запугивает его, намекает, что в мгновение ока полковник может оказаться под наблюдением. Килиан еще не отправил письма.

– Мы с Ильзой не виделись семь лет, но, разумеется, передайте ей мои наилучшие пожелания, – сказал он, призвав на помощь всю свою светскость.

– Непременно передам. Всего хорошего, полковник. Хайль Гитлер!

Килиан не смог заставить себе ответить той же фразой и повесил трубку, обрывая связь. В воздухе носились отзвуки голоса фон Шлейгеля.


Люк с Лизеттой проснулись в полдень. Некоторое время оба лежали молча. Люк заговорил первым:

– Не хочу тебя отпускать.

– Тебе уже пора? – прошептала Лизетта, поглаживая его по плечу. – Мне понравилось просыпаться вот так, в обнимку с тобой.

Он вздохнул.

– Как бы мне хотелось остаться! Но это опасно для нас обоих. Кстати, к моему следующему приходу ты должна быть готова к отъезду.

Лизетта вздохнула. Она ждала подобного заявления, иначе Люк не явился бы к ней.

– Как ты попал к Килиану в шоферы?

– Я верноподданный немец, после ранения верно служу рейху. Меня зовут Кристиан Леве.

– Даже не спрашиваю, как ты сумел к нему подобраться. Чего ты хотел добиться?

– Послушай, Лизетта, – нежно проговорил он. – Я делал все для того, чтобы не выпускать тебя из виду, охранять тебя. Понимаешь, сейчас твое лондонское задание утратило смысл.

Лизетта во все глаза уставилась на него.

– Да ты…

– Ревную?

– Я хотела сказать – злишься на меня.

– Я не успел толком объяснить. – Он свесил ноги с кровати. – Ты здесь в изоляции и много о чем не знаешь. Мы получили новые планы. Все силы брошены на помощь вторжению с севера.

Она пожала плечами.

– Хм, его уже сколько лет обещают!

– Похоже, дождались. Бойцы Сопротивления готовятся ко дню высадки. Слежка за офицерами потеряла всякий смысл.

– Я получаю приказы из Лондона.

Люк с большим трудом сдержался.

– К броску через Ла-Манш готовится миллион американских солдат. Твои донесения из Парижа про одного-единственного немца никому не нужны.

Она рассерженно отвернулась.

– Говори что хочешь, но я свое задание без особого распоряжения не оставлю.

– Все переменилось, – сказал Люк, одеваясь. – Полученные тобой сведения не изменят того, что в ближайшие недели состоится наступление, предназначенное прорвать оборону врага. Радиоэфир полон сообщений. – Натянув брюки, он принялся застегивать пуговицы. – Союзники мобилизовали всех. – Он сел на кровать и взял Лизетту за плечи. – Ты можешь попасть под перекрестный огонь. Покатится немало голов. Кто знает, что произойдет, если Килиан обнаружит твое предательство. Я скорее умру, чем отдам тебя в руки гестапо. – Он хмуро усмехнулся. – Ты хочешь моей смерти?