– Понимаешь, Килиан сам ей помог. Он разорвал с ней отношения, чтобы не подвергать ни малейшей опасности. Судя по всему, он ввязался в какое-то опасное дельце, и Лизетта могла попасться в тот же капкан, что и он.

Люк помрачнел еще больше, с несчастным видом глядя на неутомимых скворцов.

– Полковник настаивает на ее присутствии, – гнул свое Арман.

– Нет, он ее не получит! Не в том он положении, чтобы торговаться! Арман, пойми, боши напуганы, они знают: все кончено, их жизни висят на волоске. Им позарез надо сговориться с нами. Да, резня нам ни к чему, а объятый пожаром Париж – тем более. Однако Килиан не вправе чего-то требовать. Пусть просит о помощи, мы еще подумаем, помогать ли ему. А вот Лизетта в сделку не входит.

Арман вздохнул.

– Ну ладно, Фосиль, я передам полковнику, что на встречу придешь только ты.

– С превеликим удовольствием. Где?

– Я дам тебе знать. Жди на авеню де Ваграм.

– Нет, не хочу, чтобы меня там видели. Я буду на Монмартре, в старой квартире Лизетты. Не забудь, Лизетта не должна ничего узнать. Понимаешь?

Арман с жалостью покачал головой.

– На улицы Парижа вот-вот хлынут тысячи повстанцев: коммунисты, либералы, анархисты, студенты, ученые, католики и протестанты. Их всех объединяет ненависть к фашистам. Им помогает британская диверсионно-разведывательная служба, пытаясь обуздать эти горячие головы и взять под контроль ненависть народа. У меня и без вашего любовного треугольника забот хватает!


В ночь на восемнадцатое августа Люк ждал у входа в Люксембургский парк. В предутренней мгле сквозь густую пелену облаков пробивались слабые лунные отсветы. Люк спрятался за кустами, зорко осматривая из убежища подъезжающий автомобиль. Он действовал скорее по привычке, а не из реальных опасений: на этой стадии переговоров ловушки ни к чему. Вдобавок это не в стиле Килиана – полковник предпочитал встречи лицом к лицу.

Очевидно, в этом и заключался план, иначе Килиан не потребовал бы присутствия на встрече Люка и Лизетты.

Кроме полковника, на заднем сиденье никого не было. Известно ли Килиану про них с Лизеттой? Если да – то откуда? Что ж, скоро Люк получит ответы на все вопросы.

Машина замедлила ход. Килиан выглянул из окна, всматриваясь в темноту. Время пришло. Сейчас полковник мог с легкостью убить Люка, а сам продолжить переговоры с союзниками. Невзирая на риск, Люк вышел из-за кустов.

Клаус притормозил, и Люк на ходу запрыгнул в медленно катящуюся машину. Едва тяжелая дверца захлопнулась, шофер вновь набрал скорость и повел автомобиль в сторону Вандомской площади. Тишину спящего Парижа нарушал лишь рокот мотора. В машине стояла убийственная тишина.

Люк повернулся и взглянул на спутника.

– Полковник Килиан, – произнес он в меру любезно.

Офицер вермахта ответил ему ледяным взглядом.

– Следует ли мне называть вас Равенсбургом?

Люк согласно кивнул.

Килиан закрыл перегородку, отделявшую заднее сиденье от водителя, и повернулся к Люку. В салоне сгустилось напряжение. Килиан, в парадном мундире и при оружии, невозмутимо сложил руки на коленях. Выглядел он впечатляюще – и Люк вполне понимал, чем полковник привлекает к себе женские взгляды. Люк тут же вспомнил, как этот человек обнимал Лизетту. Картина была еще слишком жива в памяти. Он вновь и вновь проигрывал перед мысленным взором череду мучительных образов: руки Килиана, блуждающие по телу девушки, его губы на ее шее, на ее устах.

– Вы же знаете, что он убежденный нацист, – промолвил Люк, кивнув на Клауса, и с облегчением услышал, что голос его звучит ровно.

– Да. В Германии таких много, – отозвался Килиан. – Но я эту свинью не боюсь.

– Почему? Надеетесь, связи с Сопротивлением и союзниками помогут вам спасти шкуру?

– Нет, Равенсбург, я не надеюсь уцелеть, хотя я с самого начала был против войны, а сейчас предаю свою родину. Учитывая, как все обернулось, смерть для меня – наилучший вариант.

– Желаете избегнуть суда?

– Хочу обрести покой, – тихо ответил Килиан. А потом кашлянул. – Я просил, чтобы Лизетта пришла с вами. Как она?

Люк вздохнул: вот они и дошли до главного.

– Все, что вы хотите сказать ей, можете сказать мне.

– Вы понятия не имеете, что я хочу ей сказать, – возразил Килиан.

– Я не счел нужным вовлекать ее в происходящее. Впрочем, я и сам ее давно не видел.

Намек попал в цель. Килиан вздрогнул и пристально посмотрел на Люка.

– Как так?

– Я сражался при Мон-Муше.

– Завидую.

– Я не боец, я всего лишь выращиваю лаванду. Если уцелею, то снова этим и займусь.

– Тем более завидую. Равенсбург, скажите… Клянусь, я никому не повторю…

– Клятва немецкого офицера, собирающегося сдать Париж?

Килиан холодно улыбнулся.

– Клятва человека чести.

Люк кивнул.

– Продолжайте.

– Вы – тот самый Боне, о котором говорил фон Шлейгель?

У Люка словно вскрылась старая рана. Он давно не позволял себе думать о Вольфе.

– Да. У меня к нему личный должок. День расплаты придет.

Килиан сузил глаза.

– Надеюсь, что так, – искренне заметил он. – Однако Боне – еврейская фамилия?

Люку не хотелось обсуждать это с немецким полковником. Однако в Килиане было что-то такое… В другое время и другом месте они бы могли стать друзьями.

– Мои родители из Баварии. Отец погиб, сражаясь за Германию, мать умерла после родов. Я родился в Страсбурге. Меня усыновила еврейская семья на юге Франции. Они растили меня как сына. Я любил их, как вы, возможно, любили вашу семью – и я своими глазами видел, как полиция уволокла их прочь, до смерти избив мою бабушку.

– Вы знаете, где они? Возможно, я сумел бы…

– Я не нуждаюсь в вашей жалости, полковник. Вы спросили меня, кто я. Я вам ответил. Что до Лизетты, я не позволю вам встретиться.

– Вы в своем праве. Я хотел еще раз увидеть ее… Извиниться.

– За что?

– Это касается только нас с ней. Она знает о нашей встрече?

Люк покачал головой.

– Что ж, – печально протянул Килиан и откашлялся. – Итак, перейдем к делу. Генерал фон Хольтиц хочет начать диалог с союзниками.

– Продолжайте.

Сильвия была права.

– Он намерен поторопить их. Немецкий гарнизон рвется в бой, фон Хольтицу их не удержать. Он изо всех сил старается уберечь Париж от разрушения. Гитлер приказал взорвать мосты, уничтожить все памятники. Фон Хольтиц отказывается исполнять эти приказы. Он без сопротивления сдаст Париж союзникам, но главная проблема – ваши силы Сопротивления. Мы чувствуем витающие вокруг настроения: повстанцы вот-вот заполонят улицы, немецкий гарнизон вынужден будет защищаться. Ваши люди должны найти какой-то способ сдержать народный гнев.

– Мы не можем вас защитить, – прорычал Люк. – Это не…

– Мы не ищем защиты, – оборвал его Килиан. – Я пытаюсь предотвратить резню. Мы лучше вооружены, лучше экипированы, лучше организованы. Если начнутся уличные бои, массовых жертв не избежать. Послушайте моего совета – уведомите подпольщиков, уймите истерию, дайте фон Хольтицу шанс заключить перемирие. Он сейчас проводит переговоры со шведским послом в Париже. Ваша с Лизеттой помощь будет очень кстати. Вы согласны?

Люк кивнул.

– Хорошо. Предупреждаю, коммунисты настроены решительно. Они хотят приписать победу себе и захватить власть в Париже до прихода союзников.

Килиан презрительно фыркнул.

– История перепишет страницы, как ей угодно. Но помните, пожалуйста, что немецкие войска незамедлительно отреагируют на нападение. Генерал фон Хольтиц не сможет их сдержать.

– Понимаю. Мы сделаем все, что в наших силах. Где вас найти? Держать связь непросто – наши люди перерезают провода по всему городу.

Килиан кивнул.

– Посмотрим, что у вас получится. Я живу в отеле «Рафаэль». Вас подвезти куда-нибудь?

– Нет, спасибо, я пешком.

– Удачи, Равенсбург, – пожелал Килиан. – Благодарю вас.

– Я не могу ничего обещать, – напомнил Люк.

– Достаточно уже того, что вы согласились.

Да, Килиан – потрясающий человек! Как жаль, что он – немецкий офицер!

– Кстати, вы участвовали в покушении на Гитлера? – внезапно спросил Люк. – Лизетта верно догадалась?

– Да, я был участником заговора, – подтвердил полковник.

Люк наклонил голову в невольном жесте почтения.

– Выходит, мы на одной стороне.

Килиан печально улыбнулся.

– Жаль, что мы враги.

Люк отворил дверцу автомобиля.

– Что ж, одно у нас точно общее.

– И впрямь. Хотя победитель может быть только один… В любви – как на войне. Пусть победит достойнейший.

– Решать ей.

Люк захлопнул дверцу машины и зашагал прочь.

37

Предводителям Сопротивления не удалось сдержать нарастающий гнев несметного множества подпольщиков. Коммунисты призывали к всеобщей мобилизации партизан и настаивали на вооруженном восстании в Париже.

На следующий день после встречи Люка и Килиана начались первые опасные стычки. Люк первым делом подумал о Лизетте, но Сильвия заверила, что в это непредсказуемое время будет держаться рядом с ней. В субботу полицейская префектура – марионеточная организация, полностью подчиняющаяся нацистским оккупантам, – сдалась Сопротивлению. Полковник Анри Роль-Танги, лидер повстанцев-коммунистов, встал во главе боевых действий подполья.

Казалось, достичь соглашения невозможно: цели и задачи участников переговоров было сложно увязать воедино. Каким-то чудом генералу фон Хольтицу удалось заключить шаткое перемирие. При посредничестве шведского консула в ночь с субботы на воскресенье была достигнута договоренность о временном прекращении огня. В воскресенье Париж бурлил, повсеместно завязывались стычки. К вечеру повстанцы заняли ратушу.

Несмотря на договор о прекращении огня, Килиан вывел на улицы несколько отрядов солдат, чтобы дать отпор нападающим. Из установленных на немецких грузовиках громкоговорителей разносились призывы сложить оружие. Однако парижские участники Сопротивления, особенно коммунисты, почуяли кровь и останавливаться не собирались.

В понедельник обе стороны открыто игнорировали перемирие, а к середине недели погибли сотни повстанцев: немцы превосходили их опытом и вооружением. Силы оказались неравны. На парижских улицах снова выстроились баррикады. Обе стороны несли бессмысленные потери. Терпение немецких солдат истощилось, им пришлось защищаться. Союзники находились всего в нескольких часах от Парижа. Килиан надеялся, что фон Хольтиц как можно скорее сдаст город.

К четвергу высшее военное командование и старшие военные чины укрылись в отеле «Крийон» на рю де Риволи и в отеле «Мажестик». Однако Килиан отказался присоединяться к ним. Он был не из тех, кто сдается. Да, его радовало, что фон Хольтиц спас Париж – и радовало, что конец близок. Однако ему претило в ожидании врага дрожать в отеле, точно побитый пес.

За неимением лучшего он решил напиться. Он ощущал себя таким глубоким стариком, что ему хотелось утопить свои печали в вине, убраться из города, снять ботинки, почувствовать под босыми ногами траву. Килиан заглянул в «Ритц» и утащил из-за стойки бара полбутылки кальвадоса. Отель был полон немецких офицеров, ожидающих известий о сдаче города. Килиан не стал ни с кем разговаривать.

На выходе до него донеслись слухи о вступлении в город сил де Голля. Похоже, Париж освободят французы, а не американцы. Килиан хмуро усмехнулся, представив интриги в рядах союзников, и настороженно вышел на улицу.

Схватки продолжались, но за последние двенадцать часов стало заметно тише. Килиан не боялся за свою жизнь… Ему хотелось сидеть в тиши, потягивать кальвадос и думать о юной красавице, напомнившей ему, как хорошо быть живым.

Почему-то он совсем не удивился, встретив в парке Равенсбурга. Он так и знал, что их пути еще пересекутся.

– Не празднуете, Лукас?

– На это у меня еще уйма времени. А вы что?

– Хочу напиться. – Он помахал бутылкой. – Не составите мне компанию?

– Килиан, шли бы вы лучше к вашим приятелям в «Крийон».

– Мне там нечего делать. Впрочем… Я вполне готов к вашему злорадству.

– Я не позлорадствовать пришел. Я ищу Лизетту.


Уже много дней Лизетта и Сильвия не выходили на улицу. Передвигаться по городу пешком стало опасно. В четверг, двадцать четвертого августа, Париж проснулся и возликовал. Для Лизетты утро началось с приступа смутной тоски. Она не могла понять, в чем дело. Казалось бы, впору радоваться, бежать на улицу и веселиться вместе с соседями. Однако мучительные чувства не исчезли, а переросли в откровенную тревогу. Лизетта никогда не верила предчувствиям, но сегодня не могла сдержать страха.

Сильвия сидела на подоконнике, глядя в окно. В руке у нее дымилась очередная сигарета. Последние дни она курила без остановки. Лизетта недоумевала, откуда у нее деньги на курево, но ни о чем не спрашивала.