Фиона Макинтош - Лавандовое поле надежды

Сара разливала вино, но успела проследить его взгляд и тихонько покачала головой, предупреждая, чтобы он не заговаривал о нашивках.

– Я уж думала, ты никогда не придешь! – вскричала Гитель. – До чего же хорошо оказаться дома!

Девочка бросилась в объятия брата и крепко прижалась к нему худеньким тельцем.

– Проголодалась? – улыбнулся он.

– Ужас как! – призналась она.

Люк охотно поверил. Девятилетние девочки не должны на ощупь напоминать мешок костей.

– Иду, иду! – отозвалась бабушка от плиты. – Гитель, помоги сестрам. Долей папе воды в бокал.

Люк зашел в кухню. Хлопоча над кастрюлями, Ида выглядела совсем маленькой.

– Ах, лаванда! Спасибо. Нам сейчас ой как нужно ее волшебство – поднять настроение твоим родителям. Несколько стебельков сожгу сегодня на ночь – буду отгонять зло.

– Волшебство, – насмешливо повторил Люк. – А молитвами не обойдешься?

– Не смейся надо мной, дитя. – Ида взмахнула букетиком. – Когда б не эти веточки, тебя заставили бы присоединиться ко всем остальным болванам в Германии.

– У остальных болванов не было выбора. Но если и мне придется туда отправиться, то в стране златокудрых незнакомок…

Ида свирепым взглядом заставила его замолчать, быстро сорвала несколько цветочков со стеблей и, вдохнув свежий аромат, кинула цветы в кипящее жаркое.

– Поверь, я молюсь за бедных мальчиков… Ах, чувствуешь запах?!

Люк наклонился поближе и понюхал поднимавшийся над кастрюлей пар.

– Восхитительно!

В кастрюле томилось куриное рагу – приправленное чесноком, душистыми травами и домашней горчицей, сдобренное щедрой порцией сливок от коровы месье Бенуа. Люк не знал больше никого, кто использовал бы для стряпни лаванду.

– Береги лаванду, а она убережет тебя, милый мой, – пробормотала бабушка.

Люк повернулся и пошел обратно в гостиную, тихонько улыбаясь столь твердой вере в его цветы.

– Марсель просил передать тебе привет, – шепнул он Ракель. – Ты же знаешь, он в тебя влюблен.

Довольно улыбнувшись, Ракель ласково отпихнула младшего брата.

Оглядев грустные лица близких, Люк отбросил собственные заботы и подскочил к старенькому граммофону. Прошлой зимой, в одну из редких поездок в Марсель, он выложил за него на черном рынке целое состояние. Люк не понимал, что значит «Begin the Beguine», но ему и дела не было – завораживала музыка.

– Потанцуем, Ракель? – предложил он, пытаясь растормошить сестру.

– Что? – отпрянула она.

Ракель была самой хорошенькой из сестер и самой жизнерадостной, а смеялась до того заразительно, что вся комната разом подхватывала ее смех. В людях она замечала только хорошее. Тем ужаснее было видеть ее усталой и подавленной. Но Люк твердо решил – сегодня он не потерпит никакой грусти. В себе – и то не потерпит. Он выведет семью из мрака.

Молодой человек опустил иглу на виниловый диск, и бархатные звуки кларнета возвестили начало мелодии. Прищелкнув пальцами, Люк кивнул точно в тот миг, когда вкрадчиво вступили медные духовые инструменты, и вновь нахально повернулся к Ракель.

– Люк… – предостерегающе начала девушка, однако он уже направлялся к ней танцующими шагами.

Гитель, захихикав, хлопала в ладоши, Ида у плиты начала тихонько подпевать и покачиваться. Якоб во все глаза смотрел на своих детей.

Люк с улыбкой распростер сестре объятия, позволяя музыке унести себя на волнах счастливых нот. Сейчас во всем мире имели значение лишь томная песня Арти Шоу, смех Ракель и вновь заискрившиеся огромные темные глаза Сары. Даже Голда вроде бы вышла из непонятного оцепенения. Ракель засмеялась, и на лице матери появилась дрожащая улыбка.

– Люк! – повторила Ракель, но он легко подхватил ее и закружил по комнате, да так, что длинные черные волосы девушки взметнулись в вихре.

– Тсс! Представь, что я Марсель, и танцуй.

Сестра наконец расслабилась и позволила вести ее в танце по комнате.

Гитель возбужденно прыгала вокруг.

– Моя очередь! Ну пожалуйста! Ой, ой, смотрите. Папа с мамой танцуют!

Сердце Люка едва не разорвалось от радости при виде того, как отец с озорной искоркой в глазах обводит свою жену вокруг стола и начинает кружиться с ней в медленном вальсе, щека к щеке, точно юные влюбленные. Они сейчас находились в своем собственном маленьком мирке. Ида, улыбаясь сквозь слезы, смотрела на них от двери.

Гитель вертелась вокруг родителей, пытаясь вклиниться и танцевать с ними.

– Погодите, заведу эту песню еще разок, – сказал Люк. Ему не хотелось, чтобы магия закончилась.

– Эй, Ида, – окликнул Вольф самую старшую из собравшихся. – Не возражаешь против хромого партнера?

Под ободряющие крики и аплодисменты внуков Ида сняла передник, и вскоре танцевали уже все. Музыка разбила злые чары. Пусть всего лишь на один вечер, но семья вновь смеялась и любила.

Поменялись партнерами. Люк наклонился пониже, чтобы потанцевать с матерью.

– И когда ты успел вырасти таким высоким, сынок? – со слезами спросила она.

Ему не хотелось отвечать, что это не он вырос, а она усохла.

– За время войны, мама. Господь даровал мне длинные руки, чтобы обнять вас всех… чтобы уберечь вас.

Она была такой хрупкой – вот-вот сломается.

– Мы должны защитить Гитель, – прошептала Голда.

– Не тревожься.

По щеке у нее покатилась слеза.

– Папа с Вольфом тебе рассказали…

Люк покачал головой.

– Мама, не надо! Ничего не изменилось. У меня нет другого дома, кроме нашего.

Отдавшись потоку музыки, он молча танцевал с матерью.

Когда игла зацарапала по пустому винилу, Якоб обратился к семье:

– Давайте же преломим хлеб и вознесем хвалы за то, что мы вместе.

Под присмотром Иды Люк принес чугунок на стол, радуясь, что настроение в комнате стало гораздо лучше. Якоб разложил рагу по тарелкам, и разговор очень скоро перекинулся с Парижа на предстоящий сбор урожая.

– Начнем в четверг, – предложил Люк. – Уродилось все на славу.

– За четверг! – Отец, сияя, поднял бокал. – И за тебя, сынок, за нашего хранителя лаванды.

– Jeudi! За четверг! – хором отозвались все. Новый сезон, новый урожай… но в первую очередь все пили за надежду.

Одна Голда не улыбалась. Она перебирала и перебирала взглядом родных, будто никак не могла поверить, что все здесь, все вместе.

Гитель взяла ее за руку.

– Мама, хватит волноваться! Мы снова в Провансе, да и вообще, моя подружка Мириам говорила, немцы хотят забрать только тех евреев, которые приехали из-за границы. Так что нам уж ничего не грозит.

Попытка утешить мать, полная наивной веры девятилетнего ребенка в собственную неуязвимость, словно проколола мыльный пузырь надежды, что только-только начала зарождаться в сердцах собравшихся.

– Я передумал, – внезапно заявил Люк. Он твердо вознамерился уберечь семью от тревог, а найдется ли место безопаснее, чем их лавандовые поля? – Начнем в понедельник. Участвовать будут все. Мама, Саба, готовьтесь стряпать на всю честную компанию. В этом году дополнительных помощников у нас не будет, придется самим.

Праздничное возбуждение первого дня сбора урожая обычно распространяется по всей деревне. Лавандовым полям почти не нужен уход – лаванда растет сама по себе, не требуя полива, так что настоящая работа начинается в пору жатвы. Жаркие споры всегда разгорались по поводу того, пора уже начинать или нет. Местные пчеловоды всегда уговаривали немного повременить, а парфюмеры даже в военное время хотели поскорее получить масло.

Лоран Мартин, друг детства Люка, происходил из семьи потомственных пчеловодов. Его семья и семья Боне были неразрывно связаны друг с другом. Без пчел лаванда не будет опыляться, а без лаванды семья Мартина не смогла бы зарабатывать на жизнь.

По теории Лорана, счастливые пчелы увеличивают доход Люка на десять процентов. Люк только закатывал глаза, однако обычно откладывал начало сбора урожая на несколько дней, чтобы сделать приятное Лорану. Только не в этом году.

Лоран отыскал Люка на лавандовых полях рано утром, когда даже птицы еще не завели утреннюю перекличку.

– Это правда? Вы начинаете сегодня?

– Не стал бы я шутить в таком важном деле.

– Мои пчелы не готовы.

Люк засмеялся.

– Они никогда не готовы.

Люк с Мартином во всем были полной противоположностью друг другу. Люк – высокий, с пышными, но аккуратно подстриженными волосами и широкой белозубой улыбкой. И Мартин – едва ему по плечо, с решительным подбородком, копной черных лоснящихся кудрей и усиками, которые он отращивал для «большей галантности». На фоне Люка Лоран выглядел почти мальчишкой, и, хотя ему было хорошо за двадцать, он еще только мечтал о популярности у женщин.

Прямо-таки обидно, считал Люк – ведь романтично-мечтательный Лоран мог часами читать наизусть стихи, тут бы любое девичье сердце растаяло. Но Лоран, страстный от природы, все же уступал другу в решительности и силе характера.

– На одиннадцать дней раньше, чем в прошлом году, – простонал Лоран.

– Знаю, и все же начинаем сегодня, – отозвался Люк.

Лоран сорвал стебелек лаванды.

– Даже мне видно, что она еще не в полном цвету.

– Времена нынче сложные.

– Сложнее, чем в прошлом году? Что изменилось? Мы все еще воюем. Франция все еще оккупирована. Люди все еще гибнут.

– Тем больше причин поскорее получить масло.

– Чтобы уберечь немцев от заразы?

Люк вздохнул и помрачнел.

– Лоран, дело в моей семье. Увидишь моих сестер, сам поймешь. Сбор урожая поможет им держаться вдали от властей, а тут, в благоуханных полях, у любого станет легче на душе. – Лицо его смягчилось. – Я помогу тебе передвинуть ульи на другие поля.

Лоран тихонько застонал.

– Уступи, прошу тебя!

Люку хотелось рассказать другу о том, что узнал о своем происхождении. Но сейчас было не время.

– Ну ладно, ладно, – махнул рукой Лоран. – На одном условии.

– Называй, – заверил Люк, прищурившись и обводя взглядом поля в поисках самого удобного места, чтобы греть воду для «Лебеденка».

– Ты собираешься делать предложение Катрине?

Люк засмеялся.

– Нет. А это условие?

Лоран нахмурился.

– Условие – чтобы ты перестал с ней встречаться. – И пояснил в ответ на удивленный взгляд Люка: – Пока ты не уберешься с картины в целом, она мое предложение и слушать не станет.

– Считай, уже убрался. – Люк вскинул руки, показывая, что сдается.

– Обещаешь? Ты перестанешь… ну знаешь… с ней?

Люк ощутил легкий укол изумления – и вины. Он и понятия не имел, что Лоран сохнет по Катрине.

– Что ж ты раньше-то не сказал?

– А ты бы прекратил?

– Ну конечно. Разве у меня совсем сердца нет?

– Катрина, наверное, как раз и считает, что нет. Собственно, я бы мог назвать изрядное количество девушек, которые с ней согласятся.

– Я всегда честен с ними. Я им не лгу.

– Пусть так. Но тебе не кажется, что женщины иной раз хотят, чтобы им солгали?

– Нет, Катрина злится на меня потому, что не добилась того, чего хотела.

– Это потому, что она на тебя глаз положила. Если ты не будешь обращать на нее внимания, может, она и меня заметит.

Люк приобнял товарища.

– Послушай… мне очень жаль. Даю слово – я больше к ней и пальцем не притронусь, разве что поцелую в щечку, когда буду поздравлять на вашей свадьбе.

Лоран просветлел.

– Загляну к ней сегодня вечером. Я… мне кажется, я ее люблю…

Люк улыбнулся.

– Я не люблю ее так, как ты. Говоря начистоту, я ее вовсе не люблю.

– Но почему?

– Дело не в Катрине. – Люк провел рукой по волосам. – Наверное, я вообще на это не способен.

– На что? Любить?

– Ну нет, семью же свою я люблю. Даже тебя люблю! Но любить женщину, вот как ты… – Он покачал головой. – Сам факт, что ты ее так долго ждал… Нет, сам факт, что ты ее так долго ждал и все еще любишь. Это так… самоотверженно. По-моему, если бы я кого полюбил, то не вынес бы, если бы она смотрела на другого мужчину.

– Тогда давай надеяться, что тебе не придется испытывать свою любовь таким образом.

– Мне очень жаль, – серьезно произнес Люк.

– Может, ты и бесчувственный самонадеянный гад, – промолвил Лоран без тени гнева, – но ты – единственный, кому я доверяю целиком и полностью.

– В наши дни доверие – большая редкость.

– А Фугассу ты доверяешь? – внезапно спросил Лоран.

Столь резкая смена темы застала Люка врасплох.

– Булочнику? А почему бы нет?

– Не знаю. Недавно я заметил, что он за мной наблюдает, и очень пристально.

– Он за тобой наблюдает? Но как?

– Украдкой.

– Ты не должен ему денег? Или твоя семья?

– Ничего подобного! – возмущенно заявил Лоран.

– Может, он считает, что ты должен записаться в добровольцы?

Лоран фыркнул.