Предполагалось, что Джайлс будет сопровождать по морю Лестера, спешившего поддержать короля Генриха, расправлявшегося со своими восставшими сыновьями, но Линнет интуитивно чувствовала, что замышлялась измена. Джайлса не устраивали права, которыми король Генрих наделил баронов, и поэтому казалось маловероятным, что он действительно спешил на помощь государю. Джайлсу скорее могла понравиться другая перспектива: ведь у него появится куда больше возможностей, если на троне будет восседать малоопытный юнец, которому именно Джайлс поможет заполучить власть. Азарт и предвкушение собственной выгоды завладели Джайлсом — по крайней мере, Линнет не помнила, чтобы он когда-либо был так возбужден, вспыльчив и раздражителен одновременно. А она, к тому же, сама подлила масла в огонь.

Поднимаясь с сундука, Линнет запястьями быстро вытерла слезы. Кое-какое облегчение они все-таки принесли, хотя сердце Джайлса не смягчится от того, что она только что поплакала. Она бы вообще перестала плакать, если бы не знала, что есть мужчины с доброй душой. И сегодня днем ее заплаканные глаза, дрожащий голос и материнская забота о сыне заставили наемника Джослина де Гейла, несмотря на всю свою неприязнь к Джайлсу, оказать ему помощь.

Наконец Линнет позвала служанку, спокойно выдержала ее взгляд, когда глаза Эллы, скользнув по ее плечу, остановились на ужасном кровавом синяке.

— Вам сейчас нужны теплая вода и полотенце, — сочувственно заговорила Элла и поспешила за водой.

Линнет зажгла от ночника тонкую свечку и, пройдя через всю комнату, подошла к шторе. За нею в своей маленькой кроватке спал ее сын, изнуренный долгим путешествием. По подушке были разбросаны его взъерошенные светлые волосы. Он казался таким слабым и хрупким, легким, как былинка, но она горячо любила его, чувствуя свою вину перед ним. Хилые дети очень часто умирают в детстве, поэтому она постоянно была рядом с ним, постоянно была готова к тому, что, если вдруг появится кашель или жар, она сможет дать ему нужные настои из трав. А если он все-таки вырастет — каким мужчиной он станет? Уж точно не таким, как его отец, хотя одному Господу известно, что ждет его, когда он больше не сможет хвататься за ее юбку, оказавшись в суровом мире мужчин.

— Ни за что, — поклялась она, держа ладонь под свечой, ронявшей горячие капли воска. Если бы так же легко она смогла защитить его от жестокого будущего.

Глава 4

Ричард де Люси, главный хранитель власти на время отсутствия короля Генриха, удобно откинулся в кресле, поместив кубок на округлом животе и подозрительно посматривая на своего гостя печальными глазами.

— Что вы думаете о последних новостях из Нормандии?

Вильям де Роше, прозванный Железным Сердцем, оперся плечом о спинку кресла и задумчиво покачал головой. В отличие от разъевшегося де Люси, он казался очень худым и костлявым. Де Люси даже любил пошутить, предлагая Вильяму де Роше надеть черный плащ и взять в руки косу, чтобы продемонстрировать, как выглядит Смерть.

— Вы имеете в виду то, что королева Элеанора была задержана при попытке бежать в Париж, чтобы присоединиться к восставшим против короля сыновьям? Меня она уже ничем не удивит, — проворчал он. — Не удивляюсь даже тому, что, когда ее схватили, она была переодета мужчиной. Уже не в первый раз она выделывает такое. — И он многозначительно посмотрел на собственную жену. Равнодушная к происходящему, она неподвижно сидела возле стройной жены де Люси. Хорошо, что хоть Агнес знает свое место, и если она когда-нибудь опрометчиво переступала границу его терпения, то громкий окрик и поднятый кулак всегда возвращали ее на свое место, заставляя виновато опустить глаза и закусить губу. Но некоторые женщины, воспитанные при недостатке суровой дисциплины, могли позволить себе огрызаться и грубить содержащим их мужчинам.

— Надеюсь, теперь ее хорошо охраняют.

— Да, конечно, но от этого восстание не становится менее опасным.

Железное Сердце взглянул на де Люси из-под густых седых бровей.

— Мне известно, что граф Лестерский был у вас и просил разрешения отправиться в Нормандию, чтобы поддержать силы короля, — заметил он, что-то рисуя столовым ножом на скатерти. — Судя по слухам, он собрал немало золота, чтобы обеспечить себе достойный поход.

Де Люси какое-то время молча смотрел на него, затем засмеялся и покачал головой.

— Клянусь Богом, Вильям, вы наперед обо всем знаете больше моего!

— Просто мне известно, возле каких дверей лучше подслушивать, — ответил с улыбкой Железное Сердце. — Кроме того, Лестер, по-моему, не делал из этого особого секрета.

— Вам никогда не нравились решения Роберта Лестерского, так ведь?

Улыбка на лице Вильяма исчезла.

— Его отец был крепким орешком — ему можно было доверить свою жизнь, а вот его наследнику я бы не доверил даже своего пса. Но как бы там ни было, у меня нет достаточных оснований для упреков. Просто какое-то предчувствие заставляет относиться к нему осторожнее. — И он ладонью похлопал себя по груди.

— Значит, и ревность здесь ни при чем, ведь ваши сыновья скорее предпочитают проводить время в его компании, чем в вашей? — спросил де Люси, пытаясь задеть его.

Железное Сердце подбросил свой нож вверх, ловко поймал его и отрешенно посмотрел в сторону.

— С чего мне ревновать? — проворчал он. — Я как был, так и остаюсь их отцом, а он — просто чучело, завернутое в золотые тряпки. Рано или поздно они устанут от его общества и оставят его, как только обнаружат, что скрывается за этими тряпками.

Де Люси нахмурился, так как не был в этом так уверен.

— Я хочу дать Лестеру одну возможность, — сказал он и, улыбнувшись, похлопал себе по животу. — Так подсказывает мне интуиция дипломата.

Железное Сердце глухо вздохнул и поставил перед собой кубок, чтобы слуги могли наполнить его вином.

— Я бы не стал так поступать.

Де Люси предпочел ничего не отвечать на это замечание и перевел разговор на другую тему. Подняв кубок, он сделал большой глоток вина и лукаво посмотрел на Вильяма.

— Вы уже знаете, что я поручил Джослину на это лето?

— Нет, но догадываюсь, учитывая нынешнюю ситуацию.

— Если появится такая возможность, я бы мог назначить его на пост королевского чиновника при каком-нибудь замке. Он уже показал свои великолепные способности, особенно за последние полтора года.

Вильям взглянул на свои короткие пальцы, покрытые многочисленными шрамами.

— Я уже забыл, сколько лет моему мальчику, — промямлил он, — и сколько лет мне. — Затем он засмеялся, но его смех прозвучал неожиданно грубо. — Крепкое у вас сегодня вино — я, кажется, захмелел! Да, чиновник из него выйдет отменный, если не сказать самый лучший.

Такое поведение Вильяма заставило де Люси обратить свой взор на женщин, которые до сих пор оставались в стороне от их беседы. Агнес де Роше казалась внешне безразличной, но у нее внутри все кипело от злости. Ее кулаки были крепко сжаты, а на шее проступили багровые пятна. В конце концов, они с Вильямом в ее присутствии обсуждали карьеру Джослина, что для Агнес было подобно пытке.

— Рогеза, почему бы тебе не отвести Агнес наверх и не показать ей новые ткани, которые нам доставили вчера из Италии? — предложил де Люси своей жене, надеясь, что его дипломатичная натура опять не подведет его.

— С вашего позволения, милорд, — пробормотала Рогеза де Люси, посмотрев на мужа взглядом, исполненным раздражения и понимания одновременно.

Де Люси ответил в свою очередь благодарным взглядом, а затем женщины поднялись и тихо вышли из гостиной. Вильям с облегчением вздохнул и позволил себе немного расслабиться.

— Когда на будущий год вашим оруженосцем станет Мартин, я думаю, что моя жена может немного пожить в монастыре, — сказал он, поглядывая на двери.

— А Агнес об этом знает? — спросил де Люси, потирая рукой подбородок.

— Пока нет, — неуверенно ответил Железное Сердце, — но не вижу причин для ее возражений. Она слишком много времени проводит в Арнсби. Давно пора было ее куда-нибудь отправить.

Де Люси ничего не сказал, продолжая смотреть в глаза своему собеседнику. Если Агнес де Роше была почти идеальной женой, то Вильям де Роше как муж был, безусловно, далек от совершенства. Ричард присутствовал на их свадьбе в качестве шафера почти тридцать лет назад и все это время видел, что в их браке было слишком мало согласия. А после того как появилась мать Джослина, стало совсем трудно поддерживать какую-либо гармонию между Вильямом и Агнес.

Вильям оставил нож в покое и, подняв кубок, сделал глоток.

— За будущую свободу, — провозгласил он тост. — И хватит об Агнес. Давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом.

* * *

Оруженосец Железного Сердца взял Агнес за руку, помогая ей слезть с лошади, и отвел ее на задний двор. Вильям тоже спешился. Из сада тянуло запахом мокрой после дождя травы и листьев, к которому примешивался запах разбросанного под ногами навоза и соломы. Стало смеркаться, но за садом еще виднелись отблески воды в Темзе. Из черных ворот конюшни вышел конюх со своим помощником, несшим на небольшой жерди фонарь. При этом тусклом свете Вильям заметил, что все стойла были переполнены лошадьми, только немногие из которых принадлежали ему.

Отдав поводья мальчишке, он, согнувшись, переступил через порог и, подбоченясь, стал внимательно разглядывать прибавление. Стройный каурый жеребец с бросавшимися в глаза белыми пятнами поднял голову от кормушки и, не переставая жевать, посмотрел на него большими умными глазами. Вильям хорошо знал Уайтсокса, так как его принесла одна из кобылиц в его табуне. Четыре года назад, когда Уайтсокс был еще совсем необъезженным, он подарил жеребца Джослину.

Агнес недовольно фыркнула.

— Сколько еще эти твари будут кормиться за наш счет? — вскипела она, но тут же замолчала, испугавшись собственной дерзости, так редко дававшей о себе знать.

— Это продлится всего пару дней. Потом их будут содержать на деньги казны, — ответил Вильям, думая совсем о другом.

Такой неожиданно мягкий тон взбодрил Агнес, и она продолжила:

— Вы же знаете, что Рагнар и Джослин на дух не переносят друг друга. А это может стать лишним поводом для вражды.

— Я хозяин в этом доме. Успокойся, никаких неприятностей не будет, — холодно проговорил он, похлопывая по крупу жеребца. — Кроме того, Рагнара сейчас здесь нет. Он опять где-то кутит вместе со своими дружками.

Агнес посмотрела на высокую стройную фигуру мужа, заметив, что он уже давно не приводил в порядок зачесанные назад волосы. Шестнадцатилетней невестой она любила его так страстно, что стоило ей только взглянуть на него, как у нее начинала кружиться от радости голова. И в первые месяцы их брака он был с ней настолько ласков, что она не сомневалась в том, что он тоже хоть немного любит ее. За все эти годы она родила ему четырех дочерей, и через три месяца, как появилась на свет последняя, Катарина, Агнес вновь забеременела. Слабая и изможденная, она смотрела, как он отправляется на войну. Оставшись одна, она молилась за него каждый день, натирая на коленях мозоли о холодный каменный пол.

Ее молитвы были услышаны, ибо спустя три месяца он вернулся цел и невредим, привезя с собой из Бретани группу наемников для охраны своего замка. Он также прихватил с собой женщину, сестру одного из наемников. Первые признаки беременности не портили ее внешности, и она, будто ярко вспыхнувшая свеча, сияла от радости. Именно эта женщина, темноволосая и зеленоглазая, подарила Вильяму сына, первого для него сына, так как у Агнес мальчик родился мертвым. Тогда-то, видя во взгляде мужа радость, триумф и благодарность, Агнес узнала, что такое ненависть.

С тех пор она родила ему троих сыновей, но их появление не вызывало у него такого же восторга. Как только в этот дом пришла Морвенна и родила Вильяму сына, Агнес пришлось отступить на второй план.

— Стоит Джослину здесь показаться, как у нас сразу возникают неприятности, — проворчала она.

Вильям обернулся и предупреждающе на нее посмотрел.

— Попридержи язык, пока я не засунул тебе в рот удила, — грубо ответил он.

Сжав губы, она повернулась и зашагала по двору, направляясь к лестнице, ведущей на верхний этаж дома. Она не хотела идти через гостиную, ибо тогда ей пришлось бы встретиться с этим незаконным сынком Морвенны. Служанка открыла Агнес дверь, которую та захлопнула с такой силой, что содрогнулись тихие летние сумерки.

Вильям сощурил глаза.

— Старая сука, — пробормотал он, зная, что не совсем справедлив к своей жене, но справедливость сейчас его меньше всего заботила. Даже в самых тайных уголках его души никогда не появится желания раскаяться или, тем более попросить прощения.