Глава 2

– А ты что здесь делаешь? – раздался у самого моего уха звучный папин баритон.

Я невольно вздрогнула и, обернувшись, взглянула на отца. Он в свою очередь пристально уставился на меня, опустив испещренные веснушками руки вдоль массивного туловища. Дверь за его спиной, отделявшая кухню нашего «Старого ирландского козла» от обеденного зала, то и дело распахивалась, скрипя петлями всякий раз, когда кто-то в нее проходил.

Был понедельник – спустя два дня после похорон Джеймса, – и, как всякое утро с тех самых пор, когда я начала работать в родительском пабе, я встала в пять утра. И как всякое утро после исчезновения Джеймса, я понуро поднялась из постели и потащилась в ванную. Потом нацедила себе кофе из кофеварки, которую, сама не помню как, заправила еще с вечера. Наконец добрела до машины, кирпично-красного «нью-битла», и покатила к «Старому ирландскому козлу» – довольно престижному в нашем городке пабу-ресторану, которым мои родители обзавелись еще до моего рождения. Я, можно сказать, выросла в этом ресторане, намывая здесь полы и заставляя полки. Со временем я перебралась на кухню, где работала бок о бок с мамой, шеф-поваром, и Дэйлом, ее незаменимым су-шефом. Дэйл как раз и вырастил из меня пекаря-кондитера. Специализацией же моей со временем стала выпечка булочек и хлеба. Закончив кулинарную академию в Сан-Франциско, я вернулась к маме уже как су-шеф на место Дэйла, занявшего место шеф-повара в одном из старейших заведений в Кембридже, штат Массачусетс. «Такая возможность выпадает лишь раз в жизни», – так он объяснил мне причину своего ухода.

Постепенно включившись в окружавшее меня кухонное пространство «Старого козла» с большими промышленными печами и плитами из нержавейки, с холодильной комнатой и примыкающей к ней морозильной камерой, с многочисленными кастрюльками, горшками и тарелками, удобно расставленными и всегда находящимися под рукой, я почувствовала себя так, будто меня разбудили уже второй раз за день. Люминесцентные лампы жужжали над головой, точно пчелиный рой. Из висевшего неподалеку радио раздавались негромкие звуки утренней программы местного канала. И хотя я с трудом разбирала произносимые ведущим слова, сама каденция его интонаций была насыщенной и приятной. Все вокруг было знакомо. Как будто обычное рабочее утро – которое, по сути, вовсе не было обычным.

Папа вопросительно смотрел на меня, заметно нервничая из-за моего молчания. Я стояла у выпечного блока в окружении уже хлебов и булочек, вымешивая кулаками массу тепловатой субстанции, обсыпанной мукой, которой, словно белой пудрой, была сплошь запорошена столешница.

– А который час? – хрипло спросила я.

Папа продвинулся в глубь кухни.

– Девять.

То есть прошло уже три часа после того, как я вышла из дома.

В голове быстрой чередой картинок промелькнуло, как я паркую машину, снимаю сигнализацию, собираю необходимую посуду, смешиваю ингредиенты. То, что остается в памяти после любого утра из целой тысячи дней.

Я вытянула руки из теста, отчего оно звучно чавкнуло. Липкая масса комками пристала к моим пальцам, забилась под ногти. Я энергично потерла ладони друг о друга, однако тесто упрямо не желало скатываться с моих рук.

Обычно я очень любила уединение по утрам – даже порой тосковала по одиночеству, – когда замешивала тесто на целый день вперед. Еще с тех давних пор, как мама дома на кухне учила меня делать выпечку, для меня это стало своего рода ритмическим забытьем. Такое однообразное занятие позволяло сознанию плыть куда-то своим путем – прикидывать дела на день, планировать будущее, думать о прошлом. Вот только сегодня это никак не получалось. Тесто пристало к моим ладоням, точно комок жвачки к подошве, и это ужасно раздражало. К тому же было крайне досадно, что это напоминало о том, что все те долгие часы, когда я планировала свое будущее, оказались лишь напрасной тратой времени. Будущего больше не существовало.

Я еще усерднее принялась счищать тесто с ладоней, даже пытаясь соскребать его ногтями.

Вскоре рядом появился отец с мокрым полотенцем и принялся сам оттирать мои руки. Этот его жест показался мне очень трогательным, наполненным отеческой заботой. Стараясь не травмировать мою кожу, он старательно оттирал мои руки. Но через минуту его нежная забота разозлила меня еще сильнее. Мне не хотелось, чтобы со мною обращались как с фарфоровой куклой. А потому, резко высвободив руки и рывком дернув к себе полотенце, я стала что есть силы отчищать руки полотенцем.

– Иди-ка ты домой, Эйми.

– И что я там буду делать? – огрызнулась я, швырнув полотенце на кухонную стойку.

Отец промолчал, наблюдая, как я раскатываю тесто и формирую небольшие буханочки, а потом выкладываю их на металлический поднос. Наконец я сунула поднос с будущими хлебцами в шкаф на колесиках и откатила в сторону на расстойку.

В этот момент в кухню вошла мама с двумя крафтовыми продуктовыми пакетами. Ее коротко подстриженные, с сильной проседью волосы стояли, как у девчонки, торчком, открывая взору серебряные серьги, спиральками свисавшие с мочек уха. Быстро скосив на папу глаза, она приветливо улыбнулась мне:

– Увидела там твою машину. Чего это ты приехала?

– Чтобы печь хлеб. То есть делать то, чем я обычно и занимаюсь каждое утро пять дней в неделю, – ответила я настолько едким тоном, что даже саму покоробило.

– Я уже предложил ей отправиться домой, – вставил отец.

– Он прав, детка. Тебе бы надо отдохнуть.

– Мне нужно работать, – отозвалась я, с чувством схватив деревянную ложку, – а вам нужна моя помощь. И всем нам и к сегодняшнему ланчу, и к ужину понадобится свежий хлеб.

Родители переглянулись.

– Что? – насторожилась я.

– Я уже позвонила Марджи. – И мама одарила меня широкой улыбкой, обнажившей красивые ровные зубы.

К помощи Марджи она прибегала лишь в экстренных случаях – когда я, к примеру, сообщала, что заболела, или когда у нас кто-то заказывал полномасштабный банкет. Марджи держала небольшую пекарню за углом, обеспечивавшую выпечкой многие заведения в округе.

Я глубоко вдохнула – и тут же ощутила теплый, влажноватый запах свежевыпеченного хлеба. Хлеба, которого еще не испекла. Прищурившись, я с подозрением взглянула на принесенные матерью бумажные пакеты.

«Пекарня Марджи. Свежий домашний хлеб».

– Но наши клиенты любят именно мой хлеб, – возмутилась я. – И вы не смеете его подменять. Или заменять меня Марджи.

– Мы вовсе тебя не заменяем… – пробормотал отец.

Раздраженно фыркнув, я хлопнула ложкой по бедру. Последнее я вовсе не хотела произносить вслух.

Мама тут же кинулась ко мне.

– Ничего подобного, Эйми. С Марджи мы договорились, потому что думали, что тебе понадобится небольшой перерыв.

– Мне не нужно никаких перерывов.

Но мама решительно сжала губы, и я лишь жалобно спросила:

– И долго она здесь будет?

Они снова переглянулись, и мать, поглаживая мою руку, ответила:

– Сколько тебе понадобится.

– Нас тут ожидают кое-какие перемены… – проговорил отец.

– Не сейчас, Хью, – оборвала его мама.

– Какие еще перемены? – Я вопросительно взглянула на отца, но тот лишь поскреб пальцами щеку и уставился в пол. – Что вы мне не договариваете?

– Ничего, милая, – попыталась отмахнуться мать.

– Скажи ей, Кэти. Рано или поздно она все равно об этом узнает.

Родители вновь переглянулись.

– Мы с твоим папой решили отойти от дел.

Я стиснула ладонью ложку.

– Как? Уже? – Я недовольно на них посмотрела. – Какого черта?! Почему именно сейчас? Я только что похоронила Джеймса. Я еще не готова выкупить «Козла». И я не сумею вести здесь дела в одиночку.

– Тебе и не придется, Эйми. Мы уже договорились продать ресторан, – сказал отец.

Ложка грохнула по столу.

– Что вы сделали?!

Простонав, мама с виноватой улыбкой посмотрела на меня.

– Сделка состоится через девяносто дней, – добавил папа.

Мама даже шлепнула себя ладонью по лбу:

– Хью!

– А что я сказал?

– А есть еще хоть что-то, чего ты не сказал? Мы же договорились обо всем рассказывать ей постепенно.

Я быстро переводила взгляд с одного родителя на другого, ожидая, когда кто-то из них в итоге признается, что это лишь шутка. Наконец оба они с виновато-озабоченными лицами снова посмотрели на меня.

– Но почему вы не обсудили это со мной? – возмутилась я.

Мама вздохнула.

– Ты же знаешь, наш бизнес уже довольно долго с трудом держался на плаву. Тут появился покупатель и предложил выкупить у нас ресторан. У него большие планы на это заведение.

– У меня тоже на него были большие планы. Почему же… Ч-черт! – Я с досадой потерла пальцами виски. – Почему вы не дали его выкупить мне?

– Чтобы ты потом разбиралась с нашими долгами? – Мама покачала головой. – Мы не могли так с тобою поступить.

– Неужели все было бы так плохо? Глядишь, я бы и справилась?

Тут же завертелись водоворотом мысли. У меня было совсем не много собственных сбережений, а единственный счет, которым владели мы с Джеймсом, использовался на выплаты по ипотеке и коммунальные расходы. Поступления от Джеймса на этот счет прекратились, едва он был объявлен погибшим. Все его средства с личных счетов перешли Томасу, который и передал их мне, вручив на похоронах брата чек. Но этот чек я никак не могла пустить в дело: я не считала эти деньги своими, чтобы на что-то их потратить.

Может, я могла бы перекредитоваться со своим домом? Или вообще продать его и на какое-то время снова съехаться с родителями?

– «Козел» слишком уж погряз в долгах, его практически невозможно удержать на плаву. – Отцовское признание моментально остановило кружение моих мыслей. Папа поник головой, глубоко вздохнул. Мне показалось, он просто расстроен, однако, когда отец поднял лицо, я поняла, что его мучает стыд. – Тебе, чтобы хотя бы просто печь хлеб, пришлось бы выскребать последние пенни на муку. Знаешь, меньше всего на свете нам с твоей матушкой хотелось бы узнать, что ты объявишь себя банкротом.

– Банкротом?! – изумилась я.

Мама кивнула, ее глаза заблестели от слез.

– Мы уже заложили и это здание, и наш дом, но так и не сумели свести концы с концами. К тому же задолжали некоторым нашим поставщикам. Они оказались достаточно великодушными людьми и не стали начислять нам проценты, но долг-то все равно остается долгом. Новый владелец ресторана согласился погасить наши долги, за исключением закладной суммы за дом.

– Я и понятия не имела, что все настолько плохо, – пробормотала я.

Отец приобнял маму.

– После того как через дорогу от нашего заведения построили торговый центр и открыли в нем два сетевых ресторана, мы потеряли почти всех наших клиентов.

– У меня уже были кое-какие соображения, как их вернуть обратно. Я собиралась расширить меню, привести в порядок зал, добавить живую музыку по вечерам в четверг и в субботу…

– У нас отцом тоже были кое-какие идеи, но всего этого все равно было недостаточно, чтобы развязаться с долгами и получить еще и какую-то прибыль.

Я невольно принялась теребить фартук. Нетрудно было догадаться, что упомянутый покупатель – какой-нибудь застройщик, собирающийся сравнять это здание с землей. Должен же быть какой-то способ сохранить нашего «Козла»! Хватит того, что я потеряла Джеймса – я не могу лишиться еще и этого. Столько воспоминаний у меня связано с этими стенами, столько всего переплелось с ароматами жарящейся с розмарином картошки или ирландской солонины под соусом Виски.

– Жаль, я не узнала об этом раньше. Может, я смогла бы что-то сделать.

– Да мы собирались тебе сказать, но… – Отец, замявшись, почесал голову. – Видишь ли, Джеймс ушел из жизни так неожиданно, и нам так и не удалось найти удачный момент, чтобы все тебе объяснить. Какие родители захотят взваливать на свое дитя такую-то ношу! Тебе и без того досталось… В общем…

Он окончательно смешался.

Я выпустила из рук передник, и, пытаясь погасить свой гнев, неторопливыми движениями разгладила измятую материю. Я испытывала раздражение и злость, причем ни на кого конкретно не направленные. И была совершенно опустошена.

– И чем мне, по-вашему, теперь заняться? Наш «Старый козел» – это все, к чему я могу приложить руки. – От страха перед неизвестностью у меня даже голос охрип.

Но мама бодро схватила меня за руки:

– А ты постарайся воспринять это как новую интересную возможность. Ты же можешь начать заниматься чем-то совершенно другим.

– Например? – Я резко отняла от нее руки и сорвала с себя фартук. Новость наконец полностью дошла до моего сознания.

Мама украдкой взглянула на отца.

– Ну, мы с твоим папой считаем, что сейчас у тебя, как никогда, удачный момент выяснить для себя самой, на что ты способна и чего хочешь добиться в жизни.