— Ты бы еще хрустальные туфельки нацепила, Снегурочка, блин, — фыркает конюх, смерив меня насмешливым взглядом.

— Тебя забыла спросить, — хмурюсь. До чего же невозможный тип. И почему именно он мне попался в эту ночь? За что такое наказание?

— Это точно, — усмехается конюх. — И куда только Самурай смотрит.

— На жену, — по-прежнему хмуро.

Моя реплика остается без ответа. Вместо этого конюх выгребает меня из сугроба, куда так ловко въехала моя «Тойота». Ноги по колено утопают в снегу: брюки насквозь промокли, а пальцев на ногах я перестаю чувствовать буквально через несколько метров. Но я упрямо иду следом, не выпуская широкой ладони в перчатке. Впрочем, даже если бы мне и захотелось вырваться – конюх держит крепко. И пусть. Я же не самоубийца. Он идет уверенно, будто каждый день тут бродит в такую непогоду. А может и бродит, кто ж его знает. К тому же он преданный пес брата и не обидит, разве что словом. Но от словесных атак я уже научилась отбиваться.

Но еще через пару метров сугробов и метели все-таки становится не по себе. Не будем же мы пешком топать до самой деревни, огней которой даже не видно в этой снежной круговерти? И мысль о дружбе с братом уже не спасает. Паника налипает снежным комом, но накрыть с головой не успевает. Мы останавливаемся напротив мощной громадины на лыжах: снегоход. Вот уж точно чудо чудесное. В такой глуши и такой мощный агрегат. Только забираться на него оказывается жуть как неудобно: замерзшие конечности отказываются подчиняться хозяйке, то не сгибаясь, то соскальзывая. В попытках взобраться на рычащего монстра — и когда конюх успел его завести? — совсем выпускаю из виду своего спутника. А он, поймав меня, едва не пропахавшую носом снег, легко, как пушинку, закидывает на снегоход. Сам садится спереди, нащупывает мои руки и кладет мои ладони на свой живот. И замирает, будто ждет, что я начну возмущаться. Не дождется. Очень хочется в тепло – замерзла очень. Сцепляю пальцы, обхватывая конюха за талию, и прижимаюсь к нему как можно ближе. Он такой горячий, что его тепло ощущается даже через ворох одежды. Чувствую, как он расслабляется и, кивнув, трогается с места.

Глава 2.

Сейчас. Декабрь.

Егор не находит себе места. Он давно все приготовил: ужин, шампанское, свечи. Даже елку нарядил, хотя терпеть не мог всю эту новогоднюю ерунду. Но ради нее он готов не только елку нарядить, но и самого Деда Мороза из Лапландии притащить. Лишь бы она пришла. Пусть даже язвит и злится – ему не впервой. Главное, в эту ночь она должна быть рядом. Он давно хотел увидеть ее в своем доме, но все как—то повода не было пригласить. Слишком странные у них сложились отношения, слишком непростые, чтобы просто взять и позвать ее в гости. Засмеет, как минимум, а потом еще долго будет припоминать ему его расстройство ума. Она ведь уверена – Егор ее ненавидит. А он по ней с ума сходит. Она одним своим появлением перевернула его жизнь вверх тормашками, да еще умудрилась такой кавардак в ней устроить, что Егор, даже захоти навести порядок, не сумеет. Без нее не сумеет.

Уже в сотый, наверное, раз Егор смотрит на часы. Стрелки неумолимо вышагивают по циферблату, отсчитывая секунды, минуты, часы, гулким боем нарушая вязкую тишину. А ее все нет. И метель за окном взъярилась не на шутку: гнет деревья, взвивает до небес снежные смерчи, недовольно скрипит незапертыми воротами. И беспокойство в душе нарастает снежным комом, готовое вот—вот обрушиться снежной лавиной. Егор вымеряет  шагами гостиную с мигающей разноцветными огоньками елкой, подходит к окну, вглядываясь в снежную круговерть. Переводит дыхание, заставляя себя успокоиться. Все хорошо. Ипполит сказал – она приедет, значит, нужно просто подождать. Но как же невыносимо просто ждать! И тишина выкручивает похлеще гриппа. Егор вздыхает, теперь прекрасно понимая друга, ненавидящего тишину. Он тоже скоро ее возненавидит: звенящую и неживую, воняющую одиночеством. Прислоняется лбом к холодному стеклу.

Совсем недавно он говорил, что пока не нашел способа быть вместе с любимой. Нашел вот, а ее все нет и нет. И внутри острое предчувствие царапает когтями, заставляет плюнуть на все и сорваться с места.

Торопливо, словно страшась опоздать, Егор натягивает ботинки, куртку, шапку, шею обматывает шарфом, руки прячет в перчатки и выходит в метель. Злой порыв ветра едва не сшибает с ног, кормит снежной крошкой. Егор чертыхается и, развернувшись спиной к ветру, заматывает шарфом лицо по самые глаза, натягивает капюшон, оглохнув к завываниям вьюги. С воротами приходится повозиться: замок успел замерзнуть в пазах. Егор возвращается в дом, чтобы вскипятить воду. Пока греется электрочайник, набирает номер старого знакомого.

— Слушаю, гражданин начальник, — хриплый мужской голос в трубке насмешлив.

— Ипполитушка, завязывай, — обманчиво—спокойно обрывает Егор. — Не звонила?

— А что, не приехала еще девонька? — теперь в голосе собеседника сквозит беспокойство.

— Не приехала, — мрачно соглашается Егор, выстукивая пальцами по столешнице.

— Погоди, начальник, я сейчас наберу девоньку и тебе перезвоню.

Егору ничего не остается, как ждать. Чайник вскипает, и он снова возвращается в метель. Холод пробирает до костей: не зимний, тот, что внутри. Колючим страхом пересчитывает позвонки. Замок поддается сразу. Егор отставляет чайник, открывает ворота. Сердитая вьюга радостно влетает в теплый гараж, резвится, зашвыривая снег. Егор заводит снегоход. Тот с рыком приветствует хозяина, настраивается, урчит довольно, что о нем, наконец, вспомнили. Егор похлопывает железного друга. И вспоминает, как Самурай приволок этого монстра полгода назад. Егор тогда только закончил строительство дома. Довольный собой Самурай наблюдал, как Егор осматривает технику и хмурится, не желая принимать столь дорогой подарок.

— Да брось, Плаха, — отмахнулся тогда Самурай. — Разве моя жизнь не стоит какого—то снегохода?

Жизнь друга стоила гораздо большего, поэтому пришлось подарок принять. К тому же Егор не мог отрицать, что снегоход в здешних местах – вещь первой необходимости. Благодаря ему он уже не одного заплутавшего любителя природы из заснеженного леса вывез. Да и на ферму добираться зимой гораздо удобнее.

И вот теперь Егору с верным другом придется вытаскивать из цепких лап метели ту, что дороже всех на этом свете.

Ипполит отзванивается, когда мотор уже прогрет.

— Трещит твоя девонька по телефону, дозвониться не могу, — злится Ипполит. — Но она где—то рядом с деревней. Ребята по маячку проверили. Видать, встряла где—то. Погода то вон какая.

Погода мерзкая, что тут скажешь. Да и идея не кажется такой уж хорошей, как виделось изначально. Егор долго искал подходы к этой девчонке, а когда узнал о ее поисках – идея родилась сама. Пришлось даже вспомнить старые связи, чтобы найти ключик к мастеру убеждений и розыска людей. Зная давнюю страсть Ипполита к комиксам, Егор раздобыл редкий выпуск и позвонил Ипполиту. Учитывая, что Егор когда—то впаял нехилый срок ныне уважаемому в городе человеку, Ипполит встрече был не рад. Но узнав, что Егор предлагает взамен своей маленькой просьбы, согласился. Страсть пересилила.

Егор прячет мобильник в карман и седлает снегоход, с ревом вспарывая свист метели.

Снег мягко стелется под лыжами снегохода, спрятав под собой колдобины и рытвины. Ехать одно удовольствие, только видимость паршивая, а Егор забыл надеть очки. И глаза уже устали всматриваться в подсвеченный снежный туман, надеясь выискать ту, что застряла где—то по дороге. Черный внедорожник на повороте с трассы он замечает далеко не сразу, а когда видит, отчетливо понимает – к машине не подъехать. Та встряла со всего маху капотом в так и не залатанную яму. Снегом ее прировняло малость, и не заметить. А тот, кто не знает местности – не объедет. И злость пенит кровь. Ругаясь, Егор спрыгивает в еще мягкий снег, перекидывает через плечо рюкзак с предметами первой необходимости: кое—какими инструментами, рацией, продуктами и аптечкой, — и широкими шагами двигает к джипу. И страх подстегивает, сжимает в тиски внутренности, мешает мыслить здраво. В голове только одна мысль: «Только бы жива». С остальным он справится. На этом же чертовом повороте и убиться легко. Две недели назад Егор сам на этой яме свой «Шевроле» угрохал. А Живолуп, сволочь такая, а по совместительству и голова местный, залатать яму пообещал, а сам на новогодние каникулы укатил. Вернется, Егор ему самолично шею свернет, но прежде заставит дорогу отремонтировать. И начхать, что зима и снег. Пусть хоть сам асфальт укладывает, скотина.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Злясь на себя, Живолупа и несносную погоду, швыряющую в лицо колкий снег вперемешку с градом, Егор пригибает голову и, смотря под ноги, добирается до застрявшего внедорожника. В паре шагов сбрасывает рюкзак и всматривается в темное нутро машины. И только теперь замечает слабый свет магнитолы, а в затянутое ледяной коркой лобовое стекло – ее, живую и разговаривающую по телефону. Спасибо понатыканным по трассе фонарям – светло вокруг, хоть и снежно.

Чувствуя неимоверное облегчение, Егор подходит к водительской дверце, которая в пригодном состоянии и в снегу не увязла, а, следовательно, откроется, снимает перчатку и костяшками пальцев стучит по стеклу. Спустя несколько секунд то с тихим жужжанием опускается и Егор видит прямо перед собой широко распахнутые от удивления и узнавания серо—голубые глаза, в темноте кажущиеся чернее ночи. С тревогой Егор ощупывает девушку взглядом: от лица до ничем не придавленных ног, — убеждаясь, что цела. И напряжение, державшее его в ледяных оковах несколько последних часов, схлынуло таким нереальным облегчением, что он стягивает шарф, скидывает на спину капюшон и, с трудом сдерживая рвущиеся на волю самые важные слова, бросает привычно—насмешливое:

— Баронесса и без кареты. Нонсенс. Миледи, где пажей растеряли, а?

Он довольно скалится, глядя в ее прищуренные глаза, и вдруг замечает в них усталость. И понимает, что зря все он это затеял. Вымотал девчонку, перепугал, а напоследок еще и привычную скотину редкостную включил. Или как там она его называла в последнюю встречу? Конь педальный? Вот это точно про него сегодня. Егор нутром чует – пошлет она его сейчас лесом, запрется в своем джипе и братца на помощь позовет. С ним вон как раз и болтает. Он уже мысленно приготовился убеждать ее, чтоб не дурила, как она его удивляет.

Коротко, с нежной улыбкой на тонких губах, прощается с братом, вздыхает, уронив голову на скрещенные на руле руки, и говорит устало. Долго говорит, наверняка надеясь, что он ни словечка не поймет из ее монолога на немецком. Он бы может и не понял, вновь пораженный, каким низким и сексуальным становится ее голос, когда она разговаривает на родном языке, но уж слишком откровенны ее слова. И слишком неправильные для их отношений. И от этой неправильности, а еще от того, как для нее важен тот, ради кого она пожертвовала своим теплым и уютным вечером, Егор начинает злиться.

— Вылезай, — командует он и перехватывает ее пронзительный взгляд, до краев наполненный иррациональным страхом. Почему? И осознание приходит молниеносно – боится собственного откровения перед ним. Каким—то шестым чувством, не иначе, Егор понимает – покажет, что услышал ее – потеряет навсегда. А без нее он сдохнет. И он снова прячет собственные чувства за привычной маской скотины и хама.

И Карина не остается в долгу, возвращая ему его колкости. Но с трудом как—то, словно и правда устала. Бурчит что—то, но покорно выбирается из машины и тут же попадает в снежный вихрь. Зажмуривается, сжавшись в тугой комок, и задыхается от ветра и снега. Твою мать! Рывком притягивает к себе девчонку, вжимает в себя, носом уткнувшись в ее макушку. Жадно втягивает ее дурманящий аромат, пропуская по венам, словно чистый яд. И держит. Надышаться ею не может. А Карина притихает в его руках. Ненадолго. И с утихнувшим ветром отшатывается от Егора, а он сжимает кулаки, загоняя поглубже неконтролируемое желание податься за ней, обнять так, чтобы уже не выбралась. И дышать. Ею дышать, как воздухом. А она хмурится, смотрит исподлобья и ногами переступает. И только теперь Егор замечает на ней кожаные сапожки на шпильке, совсем не для такой погоды.

Ругается вполголоса. И не сдерживается от скрутившей все нутро злости на нее и ее беспечность. Она бы еще босиком по снегу вышагивала.

Только она легко парирует все его обвинения и лишь ее собственная злость, прорывающаяся в резком тоне, примиряет Егора с дурью этой девчонки. Качает головой, вытянув ее из сугроба, отлепляет от машины. И она упорно идет следом, а потом долго не может взобраться на снегоход. Сперва замирает ошарашенная увиденным, а после теряется. И вдруг становится маленькой и хрупкой, ищущей опоры и поддержки. Снова ругнувшись, Егор ловко подсаживает ее на сидение. Сам садится за руль. Выдыхает, прикрыв глаза. Считает до трех, попутно за спиной нащупывая холодные ладошки Карины. Кладет их себе на живот и на долю секунды замирает, ожидая очередной «шпильки» в свой адрес, но лишь чувствует, как Карина крепче обнимает его, прижимаясь к его спине всей собой. Егор выдыхает и  рвет с места своего «снежного зверя».