«Прошу определить дату и источник выплаты долга, в противном случае считаю себя вправе обратиться в суд для его взыскания».

В суд?! Эмма почувствовала, что под ногами разверзся ад. Леди Гамильтон, возлюбленная адмирала Нельсона, в тюрьме вместе с пьяницами и нищими?!

Она схватилась за перо, в Лондон спешно отправлены два письма. Первое в агентство:

«С ценой согласна при условии продажи в течение недели».

Второе кредитору:

«Оплата долга и положенных процентов будет осуществлена полностью после получения денег за продаваемое имение Мертон».

Да, этому кредитору хватит и на долг, и на проценты, а остальным? Их столько, что понадобились бы два Мертона, чтобы рассчитаться со всеми.

Стало страшно, Мертон — единственное, что у нее есть, останутся только выплаты по завещаниям Гамильтона и Нельсона, этого ей не хватит ни на что. Положенную ренту, завещанную ей Нельсоном, его брат не выплатил вовремя ни разу. Понятно, что Уильям Нельсон ненавидит Эмму, но при чем здесь Горация Нельсон?


Мать вошла в кабинет бочком. Она прекрасно слышала, что дочь снова не спала всю ночь, рыдала и звала Горацио.

— Эмма… прости, что я вмешиваюсь в твои дела, но я не могу видеть, как ты мучаешься. У меня нет денег, чтобы дать тебе, все, что полагалось от сэра Уильяма, я тратила на Мертон, ты знаешь…

Эмма поморщилась, неужели нельзя не укорять ее необходимостью использовать и свои средства на содержание Мертона?

— Мы можем жить скромно, очень скромно. Как жили когда-то у Гревилла. Может, попросить помощи у него? Мистер Гревилл предлагал мне жить в его имении в Шотландии, может, мы могли бы переехать туда с Горацией? Это значительно облегчило бы тебе положение. Мертон можно продать…

Она не успела договорить, Эмма взорвалась:

— Никогда, ты слышишь, никогда, пока я жива, дочь Нельсона не будет жить у чужих людей! Тем более у Гревилла!

Даже губы побелели от ярости, а руки затряслись, Миссис Кэдоган поспешила уйти.

Эмма снова рыдала, уткнувшись в подушку. Когда слез больше не осталось, села за стол,

«Милорд, умоляю во имя нежной памяти, которую Вы, надеюсь, храните о славном товарище по сражению, умоляю вступиться за меня…»

Она писала лорду Сент-Винсенту, прекрасно помня, что у него с Нельсоном было немало размолвок, но, главное, лорд терпеть не мог саму возлюбленную Горацио Нельсона. Напоминала, что все вдовы получают пенсии за мужей, а она за лорда Гамильтона ни пенса. Вдова консула в Палермо (и был-то чуть больше двух лет!) мистера Локка получает восемьсот фунтов в год, миссис Фокс и того больше — тысячу двести… А их с лордом Гамильтоном заслуги не оценены вовсе.

На что Эмма надеялась? Ни на что, потому что надеяться больше не на что.

Лорд Сент-Винсент ответил весьма сдержанно и дипломатично, что заслуги лорда Гамильтона в то время, когда он действительно был посланником Англии и служил ей же, оценивались адекватно, но в последние годы милорд больше служил королеве Неаполя, как и сама леди Гамильтон, потому не ушел в отставку со своего поста, а был уволен…

Эмма швырнула письмо в огонь, не дочитав. Пенсии ей не видать, это ясно. Она никто, вдова лорда Гамильтона, с ее участием втянутого в неаполитанские проблемы и потерявшего пенсию, возлюбленная адмирала Нельсона, но ни то, ни другое не дает никаких прав на содержание от государства. Ей дали понять, что коль скоро услуги оказывались королеве Марии — Шарлотте, то и благодарность следует требовать у нее, а не у Англии. Мария-Шарлотта в ответ на крик о помощи пожелала, чтобы трудные времена скорей закончились, и выразила надежду, что дальше будет только легче.


Из агентства ответили, что ни о какой срочной продаже Мертона не может идти и речи, чтобы продать срочно, нужно понизить сумму в полтора раза. Эмма ответила «нет!», но снимать имение с продажи не стала.

От аренды дома в Лондоне пришлось отказаться, теперь, если кредиторы решат выставить ее вон принудительно, идти будет просто некуда.

Эмма обходила парк, пытаясь снова увидеть два мужских силуэта, чтобы попросить помощи, но призраки не желали появляться. Неужели и они оставили свою Эмму?! Женщина чувствовала, что катится вниз со страшной скоростью, и глубина падения будет ужасной.

Но пока она жива, она будет сопротивляться! Агенты не могут продать Мертон? Она сама найдет покупателя и вырвет эти чертовы тринадцать тысяч фунтов стерлингов, они необходимы, как жизнь! Лорд Куинсберри, вот кому все равно, сколько стоит Мертон, потому что у него столько денег, что тринадцать тысяч не проблема.

После смерти лорда Гамильтона лорд Куинсберри предлагал ей замужество, но с одним условием: он не сэр Уильям и терпеть рядом Нельсона не будет. Зато его миллионы будут в значительной степени в ее распоряжении. Миллионы в обмен на Нельсона… Эмма отказалась, не задумываясь, она и представить не могла, что может отказаться от Горацио даже под угрозой гибели. Даже если тот сам от нее откажется.

Миллионы лорда Куинберри остались целы…

А может?.. Нет, оглянувшись на свое изображение, Эмма постаралась выбросить из головы такую надежду. Как бы ни был стар и глух лорд Куинсберри, он не слеп и не заметить изменений к худшему не сможет.

Эмма встала перед зеркалом, попробовала утянуть талию, защипнув по бокам лишнее. Но это лишнее уже и так утянуто корсетом, дальше не затянешь. И руки безобразно повисли… и лицо подурнело…

Ладно, пусть сначала купит Мертон, а там будет видно. Деловое сотрудничество иногда связывает людей прочней любви. А за то время, пока лорд будет помогать, можно несколько привести себя в порядок. Никакого темного пива, никакого шампанского, разве чуть-чуть для бодрости духа. Надо предстать перед герцогом в самом привлекательном виде, какой возможен на сей день.

Но сначала письмо.

Она набросала черновик, вымарала половину, потом набросала еще раз, еще и еще… Потом достала словарь, долго выверяла каждое слово, помня о своей привычке допускать самые немыслимые ошибки. Получилось душевное, полное мольбы и надежды послание. Эмма просила купить Мертон за пятнадцать тысяч, чтобы получить возможность оплатить долги, а также позволить ей пожить в Ричмонд-парке в его особняке «Двор цапли», прекрасно зная, что тот пустует. Весной цена на имение наверняка поднимется, но у нее нет возможности ждать, а лорд Куинберри мог бы получить за имение больше.

Она молила лишь помочь пережить зиму, не боясь каждого стука в дверь, не боясь попасть в тюрьму.

«У меня есть чем расплатиться, но я не могу это сделать, а проценты по долгам растут, превращая мою жизнь в кошмар. Не отрицаю, что сама довела дела до такого состояния, но я была обманута людьми корыстными и бесчестными…»


Ответа Эмма ждала так, словно это был врачебный приговор о жизни и смерти.

Когда письмо от герцога доставили, дрожащие руки не сразу позволили сломать печать. Чтобы никто не видел ее радости или слез (могло быть и такое), Эмма ушла в кабинет. Мать с тревогой посмотрела ей вслед. Понятно, от ответа лорда Куинберри многое зависит…

Мисс Кэдоган как могла поддерживала дочь, но что она могла? Очень мало, всего лишь взять на себя часть забот и утешать. Если бы речь шла только о необходимости отказаться от прежнего образа жизни, переехать в крошечный домик и жить на совсем небольшие деньги, они с легкостью сделали бы это, но долги… Эмма вела себя крайне неразумно, полагаясь на благосклонность правительства и честность брата адмирала Нельсона. Сэр Уильям с самого первого дня ненавидел любовницу Горацио, это было заметно по его взглядам и упорному молчанию, нельзя рассчитывать, что он поделится хотя бы частью своих денег с маленькой Горацией, а уж тем более с Эммой.

Мелькнула мысль подсказать обратиться за помощью именно Горации, однако ясно, что пока нужда не схватит за горло совсем, Эмма ни за что не допустит, чтобы дочь просила кого-то о чем-то.

Миссис Кэдоган размышляла над положением, в котором оказалась дочь. Лорд Гамильтон поступил странно, он почти ничего не оставил жене, отдав все Гревиллу. На что надеялся старый лорд? Хотел заставить жену уйти от Нельсона и вернуться к Гревиллу? Сомнительно, чтобы Чарльзу это было нужно, Эмма уже не та…

Эмма вышла из кабинета, опустилась в кресло, держа письмо в руке. Сердце матери замерло, дыхание остановилось.

— Он не будет покупать имение. Мертон лорду Куинберри не нужен. — Эмма коротко усмехнулась.

Вообще-то это катастрофа, означавшая долговую тюрьму и гибель, но кажется, все не так плохо, если у дочери нет истерики… Сердце миссис Кэдоган продолжало биться с перебоями.

— Но лорд великодушен, он подарил мне две с половиной тысячи фунтов стерлингов. Правда, с одним условием — я положу эти деньги в банк к Абрахаму Голдсмиту, а тот будет выплачивать из них мои долги.

По щекам миссис Кэдоган текли слезы, гибель на время отложена, кораблю удалось отвернуть от этого рифа, но сколько их еще на пути!

— Кроме того, он позволяет мне переехать в его дом в Ричмонде.


Отсрочка… Пусть на короткое время, пусть хоть на день, но один вечер можно провести спокойно, одну ночь поспать без слез. Она очень хотела бы увидеть во сне Горацио, но не получалось. Первые месяцы Нельсон неотступно бывал в ее снах, правда, не приближался, но хотя бы появлялся. Теперь нет.

Но отсрочка ненадолго, Кредиторы не дождались благоволения правительства ни к вдове лорда Гамильтона, ни к возлюбленной адмирала Нельсона, там по-прежнему считали, что вдова ничего не заслужила (если уж сам муж ничего ей не оставил), а содержать всех возлюбленных невозможно, не то завтра явится мать его приемной дочери Горации и потребует и себе пенсии на основании родства с девочкой.

Осознав, что поступлений ждать не стоит, кредиторы начали атаку. Проживание в Ричмонде не остановило, началась планомерная осада. Эмма поняла, что спокойно прожить зиму не удастся. Радуясь, что, по крайней мере, не придется мерзнуть («Двор цапли» отапливали по распоряжению владельца, чтобы не пришел в негодность), Эмма уже не надеялась вернуться в прежнюю жизнь, просто выжить бы.

Разместились в нескольких комнатах «Двора цапли», симпатичные каменные фигуры которых по обеим сторонам крыльца видны сразу от входа в небольшой парк при доме. Уютно, удобно, дом немаленький — восемь спален, несколько залов для приемов, масса разных удобств для проживания, но Эмма понимала, что приемы устраивать не предстоит, а потому ограничилась только комнатами. Однако слугами себя не ограничивали, ей по-прежнему прислуживали, как положено. Слишком привыкла леди Гамильтон к горничным, к тем, кто подает за столом, кто готов распахнуть дверь, принять шаль или шляпу, подать перо и бумагу…

Несмотря на атаки кредиторов и необходимость постоянно отговариваться, обещать, отписываться, можно бы и передохнуть. Но тут новая беда (она никогда не оставляет человека, если уж уцепилась за него) — опухоль на груди! Врач обнадежил, но операция неминуема. Эмма почти истерически смеялась:

— Моя грудь! Осталось только изуродовать ее, и у тела не будет уже ничего.

Так и случилось, операцию сделали, грудью гордиться больше нельзя.

Но беспокоило не это, если какие-то крохи и удалось получить, они потрачены на врача и операцию. Снова ничего, снова долги, хотя куда уж больше, основной долг в восемь тысяч фунтов стерлингов потянул за собой из-за невыплат немыслимую сумму — восемьсот тысяч фунтов стерлингов только в качестве набежавших процентов! Стало понятно, что Эмму не может спасти никто и ничто.

На помощь снова пришли друзья во главе с Абрахамом Голдсмитом. Они тоже не могли дать ей денег для оплаты основного долга, но желали, чтобы выплаты хотя бы начались, тогда кредиторы ненадолго успокоятся.

Не самые состоятельные люди, не самые близкие друзья Эммы и Нельсона, они нашли четыре с половиной тысячи фунтов под продажу Мертона, чтобы погасить хотя бы часть суммы самым настойчивым кредиторам. Снова передышка, снова на время, потому что это капля в море, но она давала пару месяцев жизни. Перед Эммой стоял вопрос — продажа Мертона и выплата основного долга, что будет делать с процентами, старалась не думать. Может, кредиторы, обрадованные основными выплатами, пожалеют несчастную вдову?

Не пожалели, они не считали вдову несчастной. Если бы Эмма старалась выплачивать сразу, а не швыряла деньги во все стороны, когда их уже не было, что-то можно было исправить, но теперь оказалось поздно. Чтобы расплатиться с одними, Эмма занимала у других, и если друзья не требовали возвращения одолженных сумм (хотя больше не давали), то кредиторы снова наседали.

Леди Гамильтон оставалась верной себе — Горация должна иметь все самое лучшее, даже если для этого придется брать взаймы у всего Лондона. Брала, она была должна всем друзьям, многим малознакомым, а порой и случайным знакомым. Всем рассказывала о несчастной судьбе обиженной дочери адмирала Нельсона и в качестве сочувствия брала в долг небольшие суммы.