Мэдлин Хантер - Леди греха

– Ты уверен, что покончил со своими размышлениями, Натаниел?

– Окончательно и бесповоротно.

– Тогда я принимаю твое предложение. Я выйду за тебя замуж.

Его руки замерли. Какой-то момент они оставались неподвижными. Затем Натаниел быстро и нежно перевернул ее. Вода выплеснулась через края ванны щедрой волной. Он прижал к себе Шарлотту и посмотрел ей в глаза:

– Тебя не заботит решение, которое я принял, или хотя бы по какому вопросу?

– Заботит. Однако меня интересовал не результат твоего выбора, а просто важно было знать, что ты его сделал.

– Ты знала, чего касается это решение? Впрочем, ты способна догадаться.

– Я знаю, что не вовлечена непосредственно в это, ты сам так сказал. Но подозреваю, что оно касается моей жизни, как прошлой, так и настоящей.

Он снова переместил Шарлотту, посадив ее на колени, так что она смотрела ему в глаза, и обхватив ладонями ее лицо.

– Ты похитила мое сердце, Шарлотта. То, что я узнал ответ на свое предложение, никак не подействовало на меня, и то, что ты долго обдумывала его, не уменьшило моих чувств. Любовь к тебе обладала достаточно сильным зарядом. И влиянием.

Его заявление одновременно огорчило ее и переполнило сердце сладким блаженством.

– Влияние было плохим?

– Как оно могло быть плохим? Наша любовь не принизила меня и мою честь, Лотта. Она не затемнила правильный путь, а осветила его.

Натаниел говорил так убежденно, что она не сомневалась в искренности его слов.

Своими маленькими средствами она пыталась защитить его. Она не хотела, чтобы в его планы вторглись обязательства по отношению к ней, не намеревалась искусить его и заставить принять ошибочное решение. Она никогда не задумывалась над тем, что их любовь помогает ему поступить правильно, согласно его совести.

– Что ты собираешься сделать, Натаниел?

Он поднял Шарлотту над собой и языком принялся ласкать ее соски. Они затвердели и стали чувствительными от воды, тепла и его соблазнительного мытья. Ощущения от всего этого заставили ее задрожать, так что казалось, по воде вот-вот побегут волны.

– Сейчас я собираюсь доказать, что безумно люблю тебя, дорогая, – заявил Натаниел. – А завтра я собираюсь похоронить призрак Финли.

Какое-то мгновение Шарлотта раздумывала над тем, что это означало. Затем чувственность затмила все мысли о завтрашнем дне. Его рот дразнил ее груди, пока она не вскрикнула и не начала раскачиваться. Он крепко держал ее, его ладони, словно чаши, обнимали ее ягодицы, а она держалась за его плечи.

Это было слишком большое напряжение. Желание сводило ее с ума. Рука Натаниела поддерживала ее за спину, а другой рукой он ласкал ее между бедер. Медленно, уверенно он касался самых чувствительных точек. Дрожь удовольствия сделала Шарлотту беспомощной, ее кости словно размягчились.

Ослепленная, бесчувственная ко всему, кроме пожирающей ее отчаянной потребности, она ничего не видела вокруг, когда он умело перевернул ее. Она оказалась стоящей на коленях на дне ванны, и вода лизала ее груди. Его тело парило над ней, его руки лежали на ней. Эта его позиция одновременно защищала и преобладала над ней.

Он заполнил ее целиком, касаясь ее лона, приятно возбуждая нежную плоть ни с чем не сравнимым, неподражаемым раздражением. Шарлотта ответила на его движения в ней своим собственным. Ритм – принять и вернуть – начался восхитительно медленно, но усилился, когда она захотела полнее почувствовать его. Жесткость проникла в страсть, когда они воспарили во взаимном экстазе.

Она погрузила в воду плечи, чтобы глубже принять его в себя, так глубоко, как это только было возможно. Вода лизала ее щеку и слегка охлаждала их жар.

Легкий трепет удовольствия родился там, где они воссоединились. Она поддалась его власти, когда Натаниел сделал его еще более интенсивным. Этот трепет длился и длился, покрывая воду рябью совершенства, которое она испытывала, пока высшее удовольствие не столкнулось с упоительными волнами.

Обычно Натаниел покидал ее комнату на рассвете как ради конспирации, так и из-за своих дел, требующих постоянного внимания. Он жил не только заботами о ней.

На этот раз он не ушел. Он оставался в ее постели еще долгое время после восхода солнца. Шарлотта наблюдала за спящим возлюбленным, смотрела на темные тени, отбрасываемыми длинными ресницами, на золотистые волосы, разметавшиеся по подушке.

Возможно, он остался, чтобы отметить их помолвку. Или же он спал так крепко, что не догадывался, который теперь час. В конце концов, это была длинная ночь любви

Шарлотта сидела, скрестив под собой ноги, и просто наблюдала за ним. Натаниел спросил ее, ведет ли она все еще переговоры с прошлым. Позже она объяснит ему: она чтит прошлое, но сейчас целиком живет в настоящем. Во всяком случае, она была уверена, что Филипп понял бы эту страсть. Это помогло ей утвердиться в мысли, что он не был обманут, и спокойная мелодия совместной жизни была их взаимным выбором.

Ей часто снился один и тот же сон, короткий, но напряженный, в ее сердце хранилось его присутствие. Она ожидала, что этот сон будет иногда приходить к ней. И это было правильно. Филипп был ее мужем, и их любовь была взаимной.

К тому же он был хорошим мужем. И хорошим человеком, который однажды попытался защитить другую женщину, которую полюбил. Она была рада этому. Она была рада, что он вел себя героически – так, как понимал это чувство. Ей было приятно, что в течение нескольких недель он не был таким степенным и уравновешенным.

Шарлотта не сводила глаз со своего возлюбленного, распростертого на постели, его мускулистые ноги и руки сохраняли твердость даже в состоянии покоя. Мысль о том, каково будет жить с ним рядом, все дни и ночи, вызвала у нее трепет. Ее ощущения граничили со страхом, но в то же время были радостные и оптимистичные, готовя ее к тайнам, которые предстояло раскрыть.

Натаниел открыл глаза. Какое-то мгновение его взгляд был неосознанным, затем он взглянул на окно и на часы. Стремительно сел и протер глаза.

– Одиннадцатый час. Надеюсь, слуги не будут шокированы.

– Думаю, они привыкли к этому.

Натаниел вылез из постели и подошел к окну, не обращая внимания на свою наготу. Он раздвинул шторы и взглянул на наступивший день. Шарлотта все смотрела и смотрела на него.

– Погода превосходная. Давай позавтракаем в саду, – предложил он.

Шарлотта и Натаниел оделись и спустились вниз. Они сели на железные садовые стулья возле маленького столика, наслаждаясь солнечным светом, пока им не подали скромный завтрак. Они почти не разговаривали, пока ели, но молчание было красноречивее иных слов. Натаниел не нуждался в словах, чтобы знать о ней все.

И ей не нужны были слова, чтобы вести постоянный диалог с любимым. Сейчас она догадывалась: он ждет чего-то. Энергия никогда не покидала его, даже после ночи бурной страсти. Здесь, в саду, в молчании, она собралась в почти материальный сгусток, словно ее стимулировал солнечный свет.

К столику подошел слуга с подносом в руках, и Натаниел покосился на Шарлотту. Та взяла визитную карточку и, взглянув на нее, пожала плечами.

– Прими его, – сказал Натаниел.

Она отослала слугу.

– Так ты знал, что он придет?

– Я велел ему прийти.

– Ты собираешься сообщить ему то, что мы знаем?

– В некотором роде.

Они услышали приближение шагов посетителя. Но не только их шорох возвестил о его приближении, но и голоса. Низкий, рокочущий, прерываемый другим, высоким и пронзительным.

Она знала тот крик. Она поднялась на ноги, не осмеливаясь надеяться.

Звонкий детский голосок, задающий вопросы, стал громче.

Натаниел продолжал спокойно сидеть на своем месте, попивая кофе.

Она встретилась с ним взглядом, и ее глаза затуманились.

– Благодарю тебя, Натаниел. Чего бы это тебе ни стоило, большое спасибо.

Калитка в сад открылась, и слуга ввел Марденфорда. Маленькая головка мелькнула между двигающихся ног.

– Тетяшарл!

Он бросился к ней, быстро перебирая маленькими ножками. Шарлотта упала на колени и раскрыла ему объятия.

Радость Амброуза заполнила весь сад. Счастье Шарлотты было беспредельным. Их встреча глубоко тронула Натаниела, вызвав в воображении другие образы – она и дети, их дети. И над всем ее удесятеренная любовь.

Марденфорд казался пленником происходящего, его взгляд был прикован к радостно визжащему сыну, но мысли были далеко, глубоко спрятаны от всех и вся.

Начальное возбуждение несколько утихло. Шарлотта обняла Амброуза и крепко прижала к себе, целуя его в макушку. Она посмотрела на шурина:

– Замечательный сюрприз. Это так щедро с твоей стороны, Джеймс, что ты привез его сюда.

Она отпустила Амброуза и выпрямилась. Ребенок бросился бежать по садовой тропинке, приглашая ее следовать за ним. Она вступила в игру, позволяя опередить себя, когда они бегали вокруг кустов и деревьев.

Натаниел наблюдал за их игрой.

– Я рад, что вы приняли мое предложение и привели ребенка, Марденфорд. Это весьма любезно с вашей стороны.

– Будьте вы прокляты! – Он пробормотал это громче, чем следовало бы.

– Садитесь и выпейте кофе.

– Я ни за что…

– Сядьте.

Марденфорд опустился на железный стул в отдалении. Натаниелу не нужно было смотреть на него, чтобы почувствовать смесь гнева и страха в этом человеке. Он хорошо знал этот запах. Он окутывал обвиняемых преступников, словно влажный кислый туман.

Марденфорд изобразил имперское высокомерие.

– Ваше письмо было чертовски наглым. Почти шантаж!

– Я хочу не денег, а всего лишь побеседовать.

– Мне нечего обсуждать с вами.

– Если бы вы всерьез так считали, то не пришли бы сюда и тем более не привели бы сына, как я просил.

«Я знаю об Изабелле и ее сыне. Встретьтесь со мной завтра в доме Шарлотты в полдень. Приведите ребенка». Именно такое письмо Натаниел отослал прошлым вечером.

Шарлотта углубилась в сад и играла с Амброузом, не щадя своего платья. Легкий ветерок доносил их мелодичный смех.

Натаниел с трудом перевел взгляд на Марденфорда.

– Вы получили письмо от мистера Ярдли?

– От Ярдли? Моего старого наставника? Зачем мне искать этого человека или ему меня?

– По той самой причине, по которой вы определили ему такое содержание. Видите ли, я встретился с ним пять дней назад. И подумал, что он, возможно, написал вам об этом. Ярдли уверял, что не сделает этого. Но кто знает… Мне показалось, что он захочет посетить Шотландию на пару недель, но старая преданность тяжело умирает.

Лицо Марденфорда оставалось непроницаемым, но в его глазах метнулось пламя отчаяния.

– Для вас, видимо, было большой неожиданностью получить первое письмо от Изабеллы, адресованное барону Марденфорду и предназначавшееся вашему брату. Чем грозило ему известие о том, что она не умерла? Или вы знали об этом? Именно ваше сообщение о смерти Изабеллы заставило Филиппа сесть на тот корабль, идущий в Англию.

Подбородок Марденфорда напрягся: черт бы побрал несдержанность Ярдли! Он бросил на Натаниела угрожающий взгляд.

– Она была шлюхой. Самой настоящей шлюхой. Филипп сказал, что брак был фиктивным. Фиктивный брак, только чтобы защитить ее. Я говорил ему, что это полное безумие. Источник вечного беспокойства… – Он вдруг замолчал.

– Вам не стоит подбирать слова в разговоре со мной. Я знаю все. Гораздо больше, чем вам того хотелось бы.

Рассеянный взгляд скользнул по Натаниелу. Джеймс взвешивал, что могли означать слова «Я знаю все».

– Чего вы хотите, Найтридж?

– С меня взяли клятву желать и добиваться справедливости. Это, можно сказать, мой основной капитал. Капитал адвоката.

– У вас нет никаких доказательств.

– У меня есть мальчик. И есть подписанный Ярдли документ, который подтверждает истину. Я убедил его, что будет куда мудрее отдать его мне, учитывая случай, когда ваши ошибочные суждения могут взять верх. Документ станет своего рода гарантией.

Марденфорд онемел от негодования.

– Черт побери! К чему эти ваши обвинения? – вырвалось у него с шипением. – Ярдли нечего бояться меня.

– Надеюсь, это так. Прошу извинить меня, если мой опыт в Олд-Бейли заставил меня побеспокоиться о его безопасности. Он знает слишком много. У вас, в конце концов, есть основания избавиться от него.

Марденфорд очень странно отреагировал на это замечание. Почти оправдание убийства. Его лицо исказила усмешка – не великодушная, а трусливая, допускающая возможность отвращения к себе.

– Не понимаю, почему это вас так занимает.

– На свете существует мальчик с вашей семейной кровью, который провел четыре года в подвале с полубезумным вором. Сын вашего брата, как я знаю теперь. Если бы вы вели себя порядочно с той женщиной, оказали бы ей поддержку, меня бы это не занимало: я вообще никогда бы не узнал о мальчике.