Лицо Пэнси говорило о чистоте души, сияющие глаза открыто смотрели на него. Рудольф даже на какой-то миг возненавидел себя за корысть. Но только на миг. Он должен стоять на своем. Стейверли с окрестностями должны принадлежать ему, чего бы это ни стоило. Увы, характер его был настолько слаб, что он оказался несостоятелен даже в подлости. Пока Рудольф колебался, не решаясь произнести нужные слова, Пэнси наклонилась и взяла маску из его рук:

– Я сохраню эту вещицу, кузен Рудольф. Конечно, если вы не найдете человека, которому она принадлежит.

Пэнси встала, и не успел он угадать ее намерения, как девушка была уже у двери и, быстро сделав реверанс, бросила на прощание:

– Прошу извинить меня, я хотела бы отдохнуть.

Она ушла, прежде чем он успел остановить ее, ушла из комнаты с маской в руке. Рудольф же остался с чувством, что его ловко обвели вокруг пальца и он потерпел очередное поражение.

Минуту спустя в своей спальне Пэнси упала на колени, прижав маску к губам.

– Господи, спаси и сохрани Люция, – молилась она. – Защити и сохрани, я люблю его, Господи, я так его люблю!…

Глава 9

Рудольф Вайн закрыл дверь за посетителем, который только что забрал его последнюю драгоценную вещь – комплект золотых пуговиц, украшавших лучший камзол. Сам камзол валялся на полу, и Рудольф отшвырнул его ногой, проходя мимо к камину, чтобы сесть в еще принадлежавшее ему кресло.

Комната была плохо меблирована, неубранная, грязная, но Рудольф давно не обращал на это никакого внимания. Он упал в кресло и закрыл лицо руками.

Назойливые кредиторы преследовали его день и ночь, требуя оплатить счета. Ни один уважающий себя торговец не давал ему больше кредита, и он был вынужден покупать еду на менее оживленных улицах и переулках, где владельцы лавок были более доверчивы, принимая его за джентльмена, и отпускали товары в долг.

Рудольф понимал, что так долго продолжаться не может, и необходимо где-то найти деньги, причем найти срочно. Он занял у друзей столько, что больше уже не мог просить. Заложил все, что представляло мало-мальскую ценность, и теперь, когда у него забрали даже золотые пуговицы, во всем доме не было ничего, что стоило бы дороже нескольких пенсов.

Если бы прошлой ночью удача сопутствовала ему и он бы выиграл в карты, положение его не было бы столь безнадежным. Увы, он спустил последние деньги. Тем не менее нашел в себе силы подшучивать над невезением, хотя на самом деле ему хотелось крикнуть: «Я разорен!». Сейчас Рудольф проклинал себя, что сорил в Лондоне деньгами. Он был уверен, что достанет деньги, и бездумно тратил свое скромное состояние. Результат не заставил себя ждать.

У него теперь остался один выход – завладеть Стейверли. И хотя ему обещала помочь Барбара и сам он умолял тетушку, пока в горле не пересохло, однако так и ничего не добился, положение его оставалось прежним.

Рудольф тихо обругал короля и, поднявшись, уставился на свое отражение в треснутом грязном зеркале над камином. Он выглядел, как ему показалось, человеком, которого преследуют неудачи, причем преследуют так, как никого еще не преследовали. Эх, если бы он вовремя сообразил, находясь во Франции, что нужно примкнуть к королю-изгнаннику, то сегодня его положение было бы совсем другим. Он же вращался среди тех, кто считал, что сторонники Чарльза обречены и Стюарты никогда не вернутся на престол. Тогда казалось невероятным, что железному правлению Кромвеля придет конец и Чарльз снова окажется у власти. Поэтому Рудольф избегал небольшой группы людей, преданных королю: они были в долгах, ужасно нуждались, не имели влияния на континенте, а французский двор считал их бедными родственниками.

Как он ошибался! Сейчас это не вызывало сомнений, но разве можно было предположить, что настолько все быстро изменится и Чарльз с триумфом возвратится в Англию? «На протяжении всей жизни удача ускользала от меня», – думал Рудольф. Он являлся вторым сыном и, сколько помнил себя, ненавидел за это старшего брата. Когда Эрвина убили в битве при Ворчестере, Рудольф с почти не скрываемой радостью взял на себя роль будущего наследника поместья и отцовского титула. Однако он часто ссорился с отцом, лордом Артуром Вайном, и тот дал понять: если Рудольф не изменит поведения и не станет серьезнее относиться к своим обязанностям, они не смогут жить под одной крышей. Взбешенный угрозами отца, Рудольф разругался с ним и вскоре, к своему удивлению, обнаружил, что количество карманных денег резко сократилось, а затем и двери собственного дома закрылись перед самым его носом. Пока были деньги, он не придавал этому особого значения. Рудольф уехал за границу, сначала был компаньоном молодого и богатого знакомого, потом сопровождал в дороге пожилого господина с извращенными наклонностями.

Вскоре его путешествиям пришел конец, и Рудольф в поисках денег стал опускаться все ниже и ниже. В таком же незавидном положении находились в Европе многие англичане благородного происхождения, что не вызывало в нем ни интереса, ни сочувствия. Рудольфу удавалось быть при деньгах, только ведя жизнь бретера, дуэлянта, вымогателя и соблазнителя. Его главным достоинством была красивая внешность. Женщины влюблялись в него без памяти, и только благодаря этому Рудольфу удалось несколько раз избежать тюрьмы, найдя более удобную постель в другом месте.

Реставрация дала ему шанс, которого он ждал. Заняв значительную сумму денег у одной французской семьи, считавшей его горячим и верным сторонником только что коронованного короля, Рудольф приехал в Лондон, наслаждаясь положением, которого у него давно не было. Взятками, обманом и лестью он проложил себе путь во дворец, а там, по счастливой случайности, ему удалось привлечь внимание Барбары Кастлмэн.

В силу обстоятельств Рудольфу приходилось вступать в связь с таким количеством женщин, что он считал уже себя невосприимчивым к их чарам, неспособным влюбиться или воспылать к даме страстью. Барбара доказала ему обратное, вызвав у него столь страстное желание, какое не вызывала ни одна женщина, он без размышлений потратил бы на нее даже последние драгоценности. Рудольф постоянно околачивался у дверей фаворитки, а так как он был красив и ее забавляла его разбойничья манера предаваться любви, Барбара проявляла к нему расположение дольше, чем к большинству своих любовников.

Сейчас стало ясно: их страсть угасает. Барбара еще волновала его, но при мысли о ней в груди уже не разгоралось пламя, как еще несколько месяцев назад. Все чаще перед глазами возникало другое лицо с необычными фиалковыми глазами. Он так часто представлял себе Пэнси, что невольно задумывался: питал бы он к ней подобные чувства, если бы у нее за душой не оказалось ни гроша? Он едва не рассмеялся при этой мысли, а потом ощутил раздражение и злость. Черт возьми, в ухаживаниях за кузиной он не продвинулся ни на шаг.

Рассматривая себя в зеркале, Рудольф внезапно ткнул пальцем в собственное отражение, но попал в пивную кружку, стоявшую на каминной полке. Кружка покатилась по полу, остатки эля вылились на грязные половицы, отчего беспорядок и запустение в комнате стали еще заметнее.

Слуга бросил Рудольфа две недели назад, прихватив вместо трехмесячного жалованья золотое кольцо хозяина и его вечерний камзол, отороченный мехом. С тех пор кровать не заправлялась и зола из камина не выметалась. Но, по крайней мере, в комнате можно было спать, хотя, если верить угрозам домовладельца, и этого удовольствия ему предстояло вскоре лишиться.

Нет, нужно немедленно заполучить Стейверли или Пэнси, подумал Рудольф, а если возможно, и то и другое. Будучи человеком действия, он не терпел отлагательств, какой бы важной ни была причина.

Отойдя от зеркала, Рудольф подошел к шкафу и вытащил другой камзол. К его сожалению, не такой изящный, как тот, от которого отрезал сегодня пуговицы докучливый торговец вином, грозивший засадить Рудольфа в долговую тюрьму в Ньюгейте, если он не выплатит хотя бы часть огромного долга.

Тем не менее, переодевшись и приколов чистое жабо, Рудольф принял нарядный вид, теперь можно было появиться в Уайтхолле, не вызывая удивления. Он целый день не ел и с нетерпением ждал обеда, который давала в своих комнатах тетушка, пригласившая его к себе. Там собиралось солидное общество, в большинстве люди пожилые и, по мнению Рудольфа, скучные, но среди них будет Пэнси, и это главное.

Думая о ней, он почувствовал, как забилось сердце, и, к своему удивлению, понял, что влюбился. Ощущение было очень приятным. Конечно, следовало бы жениться на Пэнси даже ради денег, но то, что он еще и влюблен в нее, явилось щедрым подарком судьбы.

Пробираясь по узким улочкам и с трудом обходя горы мусора, громоздящиеся в самом центре дороги, Рудольф представлял свою будущую жизнь с Пэнси в Стейверли. Около дворца походка его стала развязной, а на губах появилась зазывная улыбка, заставлявшая многих женщин смотреть ему вслед.

Даже леди Гейдж, такая старая и поблекшая, что даже человеку с богатым воображением трудно было ее представить молодой, схватила мужа за руку, когда карета сворачивала ко дворцу, заметив:

– Посмотри, Филипп, это идет племянник леди Дарлингтон, Рудольф Вайн. Красивый молодой человек, должна вам сказать. Почему бы не пригласить его к нам на обед?

– У него нет головы на плечах, – отозвался сэр Филипп. – Разве я не рассказывал тебе, как он привел меня в логово преступников, наболтав всяких сказок о разбойниках и им подобных, а мы застали там хорошенькую девушку, читающую у камина книжку.

– Просто поразительно, если тебе интересно знать мое мнение, – фыркнула леди Гейдж. – Не могу поверить, что леди Дарлингтон знает о ночных прогулках племянницы. Уж моя бы дочь так себя не вела!

– Послушай, Этель. Кажется, я тебя предупреждал, чтобы ты ничего не рассказывала леди Дарлингтон, – заметил сэр Филипп. – Мои служебные дела не касаются ни тебя, ни твоих подруг. Мне просто пришло в голову, что юной девушке очень опасно выезжать ночью, когда дороги кишат убийцами и грабителями. И я поделился с тобой своими мыслями.

– Если это действительно так опасно, то просто необходимо сообщить леди Дарлингтон о выходках племянницы.

– Ты ничего не должна говорить, Этель, ничего, – раздраженно произнес сэр Филипп.

– Хорошо, если ты так настаиваешь, – недовольно согласилась леди Гейдж. – Но девушка может попасть в беду, поверь мне.

Когда карета остановилась у подъезда дворца, он сказал:

– Тебе придется самой добраться до апартаментов графини. Я же должен нанести визит леди Кастлмэн. Думаю, это не займет много времени.

– Надеюсь на это, дорогой, – фыркнула леди Гейдж. – Вот бы узнать, что эта женщина хочет от тебя. Мне глубоко безразлично, что ты идешь к ней один. Только запомни: это далеко не безопасно.

Сэр Филипп не сразу понял намек жены, а поняв, приосанился, будто сама мысль о том, в чем она его подозревала, казалась ему приятной.

– Служба есть служба, моя дорогая, – с гордостью сказал сэр Гейдж. – По службе мне приходится беседовать со многими странными людьми из высших и низших слоев общества, но, уверяю тебя, я всегда руководствуюсь правилами приличия.

– Остается на это надеяться, – резко ответила леди Гейдж. – Всем известно, что у нее нет стыда. С какой стати ты должен выполнять ее указания? Лично я не обращала бы на эту женщину никакого внимания.

– Моя дорогая, если бы я следовал твоим советам, мы, без сомнения, ехали бы сейчас в Белфордшир. Ты забываешь, что леди Кастлмэн, какого бы мнения ты о ней ни была, все доносит королю.

– Я этого не забываю, – мрачно отозвалась леди Гейдж. – Единственным оправданием его величеству служит то, что все мужчины становятся слабыми в руках распутной женщины, которая ни перед чем не остановится ради достижения своей цели. Но если его величество тает от улыбки этой шлюхи, то как насчет тебя?

Сэр Филипп погладил светлые усы и поправил на лысой голове парик: «Жизнь не должна целиком состоять из работы, – подумал он про себя. – И если можно сочетать работу с удовольствием, тем лучше». Этель его не понять! Вот уже двадцать пять лет она была ему верной женой, хотя никогда не понимала его. Впрочем, он женился на ней потому, что ее отцом был генерал-губернатор Белфордшира и Этель предстояло унаследовать уютный дом и процветающее поместье. Она и в девичестве была тощей и угловатой, а сэр Филипп любил пышных женщин. Нельзя иметь все сразу, подумал он тогда, как подумал и сейчас, вспомнив глубокие декольте леди Кастлмэн, которые скорее открывали, чем прятали ее прекрасную грудь.

– Филипп, мы приехали! О чем ты мечтаешь? – воскликнула леди Гейдж, возвращая его к действительности, – нужно было выбираться из кареты.

Во дворце они разошлись в разные стороны. Леди Гейдж свернула налево, к комнатам графини Дарлингтон, с окнами, выходящими на реку, а сэр Филипп – направо, к леди Кастлмэн, окна ее покоев смотрели в королевский сад.