«Апартаменты ее светлости совсем рядом от короля», – с ухмылкой заметил про себя сэр Филипп, вообразив, что благодаря собственной проницательности обнаружил сей факт первым, тогда как весь двор только это и обсуждал, когда Барбара Кастлмэн появилась в Уайтхолле.

Леди Гейдж подошла к парадной двери одновременно с Рудольфом Вайном, и когда тот, сняв шляпу, вежливо поклонился, она в ответ одарила его, как ей казалось, пленительной улыбкой, на самом деле леди Гейдж лишь скривила губы, что сделало ее еще больше похожей на лошадь.

– Вы сегодня здесь обедаете, мистер Вайн?

– Да, и смею заметить, я безмерно счастлив узнать, что вы тоже входите в число приглашенных, – обворожительным голосом произнес Рудольф.

В течение многих лет он старался быть очаровательным и с пожилыми дамами. Во многих случаях такое поведение себя оправдывало, и сейчас он очень хотел угодить жене Филиппа Гейджа. Пока они ждали, когда им откроют дверь, он взглянул на ее шелковое платье цвета шафрана и тихо произнес:

– Какое у вас очаровательное платье, леди Гейдж. Не часто встретишь умную женщину, которая знает толк в нарядах.

Лучшего подхода к леди Гейдж он не мог и придумать. Долгое время она считала, что стоит неизмеримо выше скучных жен Белфордшира. Она считала себя начитанной дамой и воображала, что, будь у нее счастливая возможность, открыла бы салон, членами которого стали бы самые остроумные и даже гениальные люди столетия.

Леди Гейдж жеманно улыбнулась, завораживая Рудольфа взглядом, и, подойдя ближе, сказала:

– Мы с вами поболтаем как-нибудь. Мне кажется, у нас много общего.

– Я к вашим услугам, – заверил ее Рудольф, размышляя, удобно ли сейчас одолжить у старухи денег.

Она выглядела глупой и уродливой. Ему не составит труда убедить старую каргу, что он влюблен в нее без ума, после чего изящно обобрать. Его размышления прервал лакей, отворивший дверь, и они прошли в освещенный зал, где оставили верхнюю одежду. Затем, громко выкрикивая имена, их пригласили пройти к хозяйке, ожидавшей в парадной гостиной. Там уже собрались гости, как и предполагал Рудольф, в основном пожилые – он называл их про себя дворцовыми святошами. Пэнси он увидел в другом конце комнаты, беседующей с архиепископом Кентерберийским. Рудольф поспешил к ней. Он подумал, что сегодня она выглядит еще более очаровательной в платье из серебряной парчи, украшенном крохотными жемчужинками. На шее – нитка жемчуга. Рудольф подумал, что он очень дорогой, но мгновенно забыл о деньгах, взглянув в глаза кузины, которая приветствовала его легкой улыбкой. Он поднес ее руку к губам, рука была холодна и безучастна. Пэнси, должно быть, сердится на него за то, что произошло днем, решил Рудольф. Именно тогда его посетило чувство, ранее ему незнакомое, в котором смешались любовь, уважение и восхищение, чувство, близкое к обожанию.

Самое удивительное, что Рудольф страшно боялся гнева девушки. Он готов был упасть на колено и поцеловать краешек платья Пэнси. И тут в нем вдруг возникло желание, настолько сильное и неудержимое, что Рудольф решил: он преодолеет любые преграды, но Пэнси будет принадлежать ему и только ему, он будет обладать ею любой ценой.

Она была такая маленькая и хрупкая, что, сжав ее в объятиях, он мог бы, казалось, силой заставить Пэнси пообещать ему то, чего так жаждал получить. И все же, несмотря на необъяснимую уверенность, Рудольф выдавил обычные слова приветствия и услышал в ответ не менее банальные фразы.

– Я должен встретиться с вами наедине, – отважился наконец Рудольф.

Он говорил так тихо, что только Пэнси могла его расслышать.

– Зачем? – спросила она ледяным тоном, как бы предупреждая, что не следует продолжать.

– Я должен вам сказать что-то очень важное. Давайте встретимся после приема в королевском саду или где вам будет угодно, только наедине.

Он увидел, как в глазах ее вспыхнула ярость.

– Кузен Рудольф, вы забываетесь! У меня нет привычки встречаться с молодыми людьми ни в личном саду их величеств, ни в любом другом месте.

Слова эти причинили ему такую боль, что он, сам того не желая, выпалил:

– Вы предпочитаете встречаться с ними в Стейверли?

Кровь прилила к щекам Пэнси, но она продолжала смотреть ему прямо в глаза, потом, не сказав ни слова, повернулась спиной, подошла к тетушке и встала рядом.

Она решила таким образом показать, что у нее есть защита, понял Рудольф. Тем не менее он не сожалел о своих словах. Пэнси должна принадлежать ему, он так решил, и, что бы там она ни говорила и ни делала, значения не имело – она станет его женой.

Рудольф даже не пытался задержать Пэнси, остался стоять на месте и теперь наблюдал за ней, надеясь смутить взглядом. Он чувствовал себя так, словно в первый раз вышел на охоту. Рудольф всегда считал охоту скучным занятием, правда, однажды и он испытал азарт – когда начал подкрадываться к великолепному оленю. Жажда убийства захватила его, хотя он прекрасно знал, что зверь никуда от него не денется. Такое же чувство испытывал сейчас, наблюдая за Пэнси. Она может бороться с ним, но все ее попытки уйти от него тщетны. Он победит, и ей придется ему отдаться. Рудольф так увлекся своими мыслями, что не заметил, как тетушка, беседуя с одним из его приятелей, оказалась рядом.

«Графиня Дарлингтон больше, чем всегда, походит на хищную птицу», – подумал Рудольф.

Действительно, глубоко посаженные глаза графини делали ее нос похожим на клюв. Белокурые волосы украшали пурпурные ленты, такого же цвета было и платье, но кожа, как старый пергамент, резко контрастировала с туалетом. Бриллианты на шее и запястьях сверкали так же, как ее глаза, – умные и проницательные, они, казалось, смотрели на Рудольфа точно на некое диковинное существо.

По отношению к тетушке Рудольф никогда не испытывал чувства вины, и все же в ее присутствии ему было не по себе. Казалось, она всматривалась в его лицо, стараясь проникнуть во все его тайны, хотя что это за тайны, он и сам пока не представлял.

– Ну что скажешь, Рудольф? – неторопливо и немного резко спросила тетушка, и он, почувствовав себя смущенным и неуверенным, как ученик, ответил:

– А что вы хотите услышать, тетя Энн?

– Ты сам прекрасно знаешь, – ответила леди Дарлингтон, но, увидев его искреннее недоумение, добавила: – После твоего ухода Пэнси плакала. Чем ты расстроил ее?

Рудольф сделал руками жест, как бы снимая с себя ответственность, а потом решил поговорить с тетушкой откровенно, не скрывая больше своих намерений.

– Я понятия не имею, тетя Энн, чем мое присутствие могло расстроить Пэнси. Я только попросил ее, как делал это и раньше, стать моей женой. Прошу вас, помогите ей принять мудрое решение. Я люблю ее и уверен, что сделаю ее счастливой, но даже если не принимать этого во внимание, наш брак, несомненно, должен быть выгодным, поскольку вместе мы сможем объединить то, что осталось от семьи, и вернуть роду Стейверли былую славу.

Неподдельная страсть звучала в голосе Рудольфа, и он поразился, как потемнело лицо тетушки, с каким плохо скрываемым раздражением она посмотрела на него.

– Пэнси вправе выйти замуж за кого пожелает, – резко бросила она. – А что касается выгоды от вашего брака, так ее можешь получить только ты, ибо у Пэнси богатое приданое, о чем тебе известно лучше других.

– Со своей стороны я могу предложить ей Стейверли, – с гордостью ответил Рудольф.

– Он еще не твой, – заметила леди Дарлингтон. – Вот когда он станет твоим, тогда, возможно, мы и обсудим вопрос о женитьбе, а пока я не считаю тебя достойным женихом для Пэнси.

Рудольф закусил губу, стараясь сдержать резкие слова, рвущиеся с языка, и только величайшим усилием воли заставил себя промолчать. В этот момент он смертельно ненавидел тетушку, и, если бы та сейчас упала замертво к его ногам, он бы громко закричал от радости, чтобы все слышали.

Она удивительно напомнила ему отца. Тот тоже разговаривал с ним менторским тоном, в то время как он горел, пылал ненавистью и страстно желал отомстить.

Рудольф презирал всех своих родственников. И тетушку Энн с ее зорким взглядом, который точно проникает в душу, выискивая там самые отвратительные мысли и чувства, и кузена Люция, стоявшего между ним и Стейверли. Он всегда ненавидел Люция, даже в детстве.

Рудольф вспомнил, какими дружными были Люций и его брат Эрвин. Часть каникул они проводили вместе, а перед тем как отправиться в Итон, занимались с одним учителем. Они были старше Рудольфа, но старались ничем не показать своего превосходства и всегда брали с собой играть. Именно это приводило его в ярость. Ночами, лежа в постели, он проклинал их, мечтая достичь таких высот, чтобы они оба оказались бы в его власти.

Всю жизнь он хотел стать самым главным, самым старшим, самым важным, чтобы все смотрели на него снизу вверх. Он хотел иметь власть и богатство. Но жизнь развеяла его иллюзии, Рудольф не смог даже добиться любви окружающих. Мать любила его, но Рудольфу не давала покоя мысль, что, может быть, брата она любит больше. Мать умерла, когда он был совсем юным.

У отца же в любимчиках ходил Люций. Рудольфу были отвратительны слова, которые они произносили, взгляды, которыми обменивались. Он хотел, чтобы его любили, но не в состоянии был обуздать уязвленную гордость и самолюбие, что сводило на нет любую дружбу и привязанность.

Те, кто не знал его близко, считали Рудольфа привлекательным и добродушным молодым человеком, правда не слишком умным и несколько апатичным. Они и представления не имели, какие бури бушуют в нем, и лишь те, кто видел, как яростно он дерется на дуэли с оскорбившим его джентльменом или преследует женщину, гоняясь за ее деньгами, знали, насколько он упрям в достижении поставленной цели.

Когда тетушка отвернулась, приветствуя вновь прибывшего, более почетного гостя, Рудольф наконец понял, как осуществить задуманное. В голове его созрел план. Удача вернется к нему, он больше не будет назойливым просителем, он будет хозяином положения.

Только раз он испытывал такую же уверенность – когда познакомился с Барбарой Кастлмэн и понял, что она будет ему принадлежать. Они встретились в картинной галерее, куда могли прийти все, кому не лень, насладиться великолепными полотнами знаменитых мастеров или просто побродить, глазея на роскошно одетых придворных. Многие приходили сюда встретиться с друзьями – поболтать и посплетничать. Любой слух, скандал, интрига сначала шепотом обсуждались в картинной галерее, и порой слухи опережали события. Приехав в Лондон, Рудольф часто посещал галерею. Здесь он узнавал, кто пользуется влиянием при дворе, и вовсю использовал собственное имя, пытаясь получить официальные рекомендации.

– Прошу простить, что представляюсь вам, милорд, – обычно говорил он какому-нибудь влиятельному лицу, – но мой отец так часто рассказывал о вас, что, несомненно, был бы рад, если бы я засвидетельствовал вам свое почтение.

– Позвольте поздравить вашу милость, – смиренно говорил он какой-нибудь высокопоставленной даме.

– С чем? – обычно спрашивала та, отмечая про себя яркую внешность, прекрасную одежду и изящные манеры незнакомца.

– С тем, что вы самая очаровательная женщина, которую я когда-либо видел, вернувшись в Англию после французского изгнания, – дерзко говорил Рудольф, стараясь выглядеть роялистом, который пересек Ла-Манш, чтобы избежать ареста, и таким образом, как и все, кто был в ссылке, имел право на долю сочувствия.

Но ни одна из уловок не удалась, когда он встретил Барбару. Она как раз возвращалась в свои апартаменты. Рудольф пошел ей навстречу, наблюдая за ней. Темноволосая голова гордо вскинута, шляпу украшали страусовые перья, пальцы, унизанные кольцами, держали длинную трость, инкрустированную драгоценными камнями, крик моды среди придворных дам. Ее юбки были столь широки, что люди расступались, освобождая дорогу, позади бежал негритенок в тюрбане, тоже украшенном драгоценными камнями.

Не было ни одного человека в галерее, у которого не перехватило бы дух при виде необыкновенной красоты Барбары. Но там, где другие отступали назад, Рудольф выходил вперед.

Барбара шла прямо на него, но он не уступил ей дорогу. Тогда она, поведя тростью, словно отодвигая его с дороги, надменно произнесла:

– Позвольте мне пройти, сэр.

Глядя ей в глаза, он ответил:

– Увы, я не могу сойти с места, я прирос к земле от восхищения и обожания.

На последнем слове он понизил голос.

Чуть помедлив, Барбара тихо спросила, не сводя с него глаз:

– Кто вы?

Рудольф не поклонился ей, как того требовал этикет.

– Человек, который впервые в жизни увидел, как разверзлись небеса. До встречи с вами я даже не подозревал, что на земле существует такая красота, – ответил он.

Она тихонько рассмеялась.

– Я спешу.

– Это не важно, – отозвался Рудольф. – Безумно важно совсем другое.

Как зачарованная, она спросила:

– Что же?