– И вы, дорогая, ничем от них не отличаетесь, – заявил он. – Правда, вы еще сопротивляетесь, однако пройдет совсем немного времени, и вы будете искать близости со мной. Все девицы до поры до времени тешат себя глупыми иллюзиями в отношении мужчин, – продолжал он.

Голос был хриплый и грубый, и Пэнси лишний раз убедилась, какой незаурядный актер обнаружился в нем. Разве можно было предположить, что под маской светского угодника, умело играющего словами, скрывался человек низменных страстей?

– Вы очень скоро позабудете Люция, уверяю вас, и в моих объятиях узнаете иные радости жизни. Вы и сейчас привлекательны, но после того как я поработаю над вами, станете просто неотразимой. В любой девственнице всегда чего-то не хватает, а вы, став женщиной, расцветете как майская роза, мужчины будут столбенеть при виде вас. Я не буду к вам строг, обещаю вам, но и вы научитесь смотреть сквозь пальцы на мои шалости. Я не из тех, кто сам пользуется радостями жизни, а другим не разрешает. Напротив! Когда вернемся из Стейверли во дворец, может быть, сам король не обойдет вас вниманием, а уж тогда мы сумеем извлечь из этого выгоду. Я торжественно обещаю не сбежать во Францию, как этот придурок Роджер Кастлмэн, оставив вас одну с подарками и украшениями. Я всегда буду рядом, можете не сомневаться, потому что все ваше – оно и мое. – Рудольф удовлетворенно хмыкнул и, протянув руку, похлопал Пэнси по ноге. – Веселей, моя девочка! У тебя будет превосходный муженек! Можешь не сомневаться.

– Я не собираюсь выходить за вас, – произнесла Пэнси, сжав губы, и в ту же секунду поняла, что ее слова для него ничего не значат.

– У вас нет выбора, дорогая моя, – сказал он твердо. – И вы знаете это так же хорошо, как и я. Давайте постараемся побыстрее завершить наше дельце, чтобы к полудню возвратиться в Лондон, – нужно успеть заехать в ваш банк до закрытия, взять там немножко денежек, чтобы расплатиться за экипаж. – Рудольф весело рассмеялся, словно очень удачно пошутил. Потом добавил с совершенно обезоруживающей откровенностью: – Я, конечно, тот еще пройдоха, но кому от этого хуже? Во всех отношениях я буду таким мужем, какого вам поискать!

С последним утверждением Пэнси не могла не согласиться! Разумеется, если бы ей довелось выбирать между Рудольфом и Кристианом Драйсдейлом, она бы выбрала кузена, несмотря на то, что презирала и едва выносила его присутствие. Вот как бывает в жизни! Оба раза именно в окрестностях Стейверли от нее требовали невозможного. «Господи, сделай так, чтобы произошло еще одно совпадение!» – молила Пэнси. Люций спас ее, вытащив из сетей первого брака. Неужели он не появится теперь, не остановит и эту карету, не вызволит ее из западни? И хотя она горячо молилась, в то же время понимала: в жизни совпадения бывают очень редко, это в романах их сколько угодно. И вправду, откуда ему взяться здесь в столь поздний час, хотя… может же он каким-то чудом проезжать мимо! Пэнси снова стала думать о спасении, строить планы, как обвести Рудольфа вокруг пальца. Пожалуй, не стоило так резко возражать, лучше было дать ему понять, что она смирилась со своей участью, не заявляя при этом прямо, что согласна обвенчаться с ним. Похоже, Рудольф просто забавлялся и вовсе не собирался брать ее силой, только хотел посмотреть, как она поведет себя. Рудольф все-таки горячий человек, а такие люди способны на отчаянные поступки, решила Пэнси и вспомнила его рассказы о покоренных женских сердцах. Следуя его логике, получалось, что чем сильнее женщина сопротивляется, тем больше хочет быть побежденной. Перебрав в уме всевозможные варианты спасения, она ни на одном не остановилась и выглянула в окно. К своему изумлению, увидела вдали владения Стейверли. Нэнси понятия не имела, который пробил час, но про себя отметила, что с Гарри до поместья они добрались быстрее. Церковь была совсем рядом. На востоке небо слегка порозовело.

– Кузен Рудольф, – сказала Нэнси. – Мы подъезжаем к Стейверли. К дому, который так много значит для нашего рода. Вы и в самом деле собираетесь осуществить свой план, даже против моей воли? Но тогда я должна буду произнести торжественные слова о верности, ненавидя вас. В нас течет одна кровь, и наши предки предпочитали смерть бесчестному поступку, многие из них снискали славу не только для нашего рода, но и для Англии, которой они служили верой и правдой. То, что вы собираетесь сейчас совершить, недостойно тех, кто носит имя Вайнов. Вы это знаете так же хорошо, как и я. Все время мы будем помнить об этом, и никогда не будем счастливы, как бы вы ни старались. Отпустите меня, кузен Рудольф! Будьте достойны имени, которое носили мой отец и покойный брат. Я заверяю, вы не пожалеете. Я поделюсь с вами всем, что у меня есть. С радостью! Только откажитесь от ваших планов.

Пэнси замолчала, с трепетом ожидая ответа, который не заставил себя долго ждать.

– Из вас отличный адвокат бы получился, Пэнси, – сказал он с усмешкой. – Все дело в том, повторяю, что мне нужны не только ваши деньги, но и вы сами. Неужели вы такая скромница, что даже и не подозреваете о своих чарах?

– А вы, неужели вы настолько погрязли в грехе, что потеряли чувство меры и не понимаете, какое зло задумали?

– Слова это все, Пэнси! Слова!… Я давно уже перестал различать, что в этом мире добро, а что – зло, Кто сказал, что зло – спать е женщиной, если это доставляет удовольствие и радость обоим? Разве то, что делает наш король и большинство его подданных, грешно? И такое ли уж большое зло – деньги? Если все это зло, тогда мы живем в стране великих грешников, Я не вижу особого зла и греха в желании обвенчаться с женщиной, создать семью, иметь детей, которые продолжат мой и ее род, Нет! Нет, кузина Пэнси, вы меня не разубедили, Я и плох, и хорош одновременно, как и большинство людей, И когда мы будем жить вместе как муж и жена, вы убедитесь, что и я не лишен добродетелей.

– Но я люблю Люция, – тихо сказала Пэнси, не в силах сдержать чувств, переполнявших ее сердце.

– Ну и что из того? – холодно возразил Рудольф. – Вы же все равно не сможете обвенчаться с ним, так же как не сможете всю жизнь прожить в одиночестве, любя разбойника, которого рано или поздно повесят за его преступления. Это так же смешно, как если бы я отказался от брака с вами по причине необыкновенной любви к женщине, теперь ровным счетом ничего для меня не значащей.

– Но вы же любите леди Кастлмэн! – произнесла Пэнси с укоризной в голосе.

– Она влечет, притягивает меня, как никакая другая женщина на свете, но это вовсе не означает, что ради нее я откажусь от вас, моя дорогая кузина. И хватит об этом! К чему все эти пустые разговоры! Вам ничего не остается, как только в церкви сказать погромче: «Я желаю взять его в мужья!»

Пэнси вздрогнула. Столько раз она мечтала о том, как произнесет эти слова человеку, стоящему рядом с ней перед алтарем. Другому, не Рудольфу…

Они тем временем приближались к церкви, примостившейся у дороги в стороне от поместья. Церковь была выстроена давно, еще во времена ее прапрапрадеда. Говорили, что его беспокоил перезвон колоколов, и поэтому он распорядился построить церковь подальше от дома. И взбрело же ему такое в голову! Будь церковь поближе к дому, Люций, если, конечно, еще скрывается в старом доме, выбежал бы и увидел, что ее насильно увозят от него. Но поздно об этом думать. Карета подкатила к церкви, а Люций так и не появился…

Она вся похолодела и почувствовала слабость в ногах. Кучер спрыгнул с козел и открыл дверь.

– Прошу вас, кузен Рудольф, одумайтесь. Не принуждайте меня! – умоляла Пэнси.

– Вы обвенчаетесь со мной, или мне придется прибегнуть к грубой силе, – заорал он, схватив ее за запястья и сжав изо всех сил.

Пэнси вскрикнула от боли. Она уже почти смирилась со своей участью, но, выйдя из кареты, все-таки озиралась по сторонам. Ни души! Знакомый запах свежего деревенского утра, робкие попытки утреннего ветерка проскользнуть по кронам дубов, щебетание птиц и аромат цветущего клевера наполнили ее сердце щемящей тоской. Вид старинной церкви пробудил в душе так много воспоминаний! Они с отцом часто ходили между могильными плитами фамильного кладбища. Отец держал ее за руку, а она, маленькая девочка, еле поспевала за его широким шагом. Помнила она и то, как сидела в церкви на стуле и болтала ногами, не доставая до пола, когда все молились. Все в прошлом… В фамильном склепе похоронены ее мать и отец. Когда Ричарда казнили, прах его потом развеяли по ветру. Они закопали в землю его меч – если не бренное тело, то дух Ричарда должен покоиться рядом с предками под сенью невысокой норманнской башни, пристроенной к церкви.

Пэнси в мечтах часто видела себя, стоящей в подвенечном наряде, перед алтарем в родовой церкви. Как и любая девушка, она воображала, как войдет под церковные своды, поддерживаемая под руку отцом, как пойдет по проходу, и белые лилии из их оранжереи будут источать нежный аромат, а воздушная вуаль непременно будет ниспадать на лицо, на ее опущенные глаза. Она и жениха представляла себе отчетливо. Вот он стоит за перилами рядом с алтарем и наблюдает за тем, как они приближаются… Правда, лицо его всегда словно находилось в тени, и только недавно черты обрели ясность. Сердце тревожно заныло. Пэнси хотелось разрыдаться. Где же ты, Люций?…

Рудольф грубо схватил ее за руку:

– Идем!

Вот и кладбищенские ворота. Пэнси, вздохнув, покорно пошла за ним и вдруг на аллее, ведущей к церкви, заметила женщину, которая, торопясь, двигалась навстречу. Одета она была неряшливо, должно быть, одевалась в спешке.

– Миледи, миледи! – запричитала она, и Пэнси сразу ее узнала.

– Миссис Бонне, – воскликнула Пэнси. – Как я рада вас видеть!

Жена викария присела в низком поклоне;

– Ох, миледи, когда мне муж сказал, что вы приедете сегодня утром, я едва ему поверила. Вы уж нас извините, что мужа пока нет дома, вы прибыли ранее условленного часа. Муж скоро придет. Не желаете зайти в дом и пропустить стаканчик вина? Вам, наверное, не помешает привести себя в порядок после дороги.

Пэнси поблагодарила женщину и взглянула на Рудольфа, боясь, что он откажется от этого знака внимания в ее честь.

– Стаканчик вина и мне не помешает, – сказал он резко и направился следом за Пэнси и миссис Бонне по дорожке, ведущей к дому викария.

В комнатах было не убрано, перед камином на полу рассыпана зола, И шторы еще не раздвинуты. Миссис Бонне засуетилась, бросилась поправлять подушки на диване, одергивала скатерть на столе и все извинялась за беспорядок.

– Если бы я пораньше узнала о вашем приезде, леди Пэнси! – без конца повторяла она. – Мой муж сообщил мне, когда я уже спать ложилась. Это так на него не похоже. Наверное, мистер Рудольф приказал ему помалкивать. Мой муж не привык рано вставать, все боялся проспать и попросил меня разбудить его пораньше, до вашего приезда. А под утро, часа два тому назад, прибежал младший Томми Ходж и сказал, что дедушка умирает и его нужно соборовать. Вы, миледи, помните старого Якоба Ходжа? Пятьдесят лет был кузнецом. Теперь-то в кузне его племянник.

– Конечно помню, – ответила Пэнси.

– – Ничего себе никогда не позволял, ну разве элем любил побаловаться, когда урожай собирали, – вспоминала миссис Бонне. – Да уж должен бы и вернуться мой благоверный, хотя старый Якоб и в мир иной не отойдет спокойно. Всю жизнь был воителем, так что костлявая еще помучается с ним.

Пока она сбивчиво все это объясняла, на столе появилась бутыль с вином, а когда Пэнси от вина отказалась, миссис Бонне принесла стакан молока.

И получаса не прошло, как появился викарий. Рудольф во время его отсутствия бросал нетерпеливые взгляды в окно, а Пэнси успела привести себя в порядок и даже сполоснула руки. Миссис Бонне так и не закрывала рта, все говорила и говорила, что было весьма кстати, поскольку это избавляло Пэнси от необходимости скрывать волнение и отчаяние, которые охватывали ее с каждой минутой все сильнее.

Она уже хотела позвать супругов на помощь, но потом передумала: разве они могли ей помочь, к тому же гордость и достоинство удерживали ее от этого шага. Как она могла рассказать этим простым доверчивым людям о низком поступке Рудольфа? Все-таки он был ее кузен, а чета Бонне уважала род Вайнов с тех пор, как на них возложили обязанность служить в приходе, который опекал ее отец. Они, очевидно, находились под впечатлением ошеломляющего известия: в Стейверли появится новый хозяин! Да и что могли сделать седовласый священник и его добрейшая щебетунья-жена? Рудольф не спускал с Пэнси глаз, готовый пресечь любые попытки к бегству.

В какой-то момент у нее даже мелькнула мысль запереться в комнате и послать миссис Бонне за подмогой в деревню. Но и от этой затеи пришлось отказаться. Деревня далеко, и пока толстушка Бонне доберется до нее, Рудольф с кучером взломают окна и двери в два счета. К тому же было верхом неприличия открывать простым людям семейную тайну. Не подобает признавать открыто, что в их знатном роду появился выродок…