Он шел к покоям отца по огромной гостиной. Она была торжественно уставлена столами. Около спальни дежурил слуга. Глубоко поклонившись, он отошел в сторону. Затаив дыхание, Стефан толкнул дверь. В спальне пахло ладаном, словно в часовне. Около постели больного священник тихо пел псалмы. В дальнем углу комнаты хлопотали две пожилые сиделки. На стуле мирно спал старый лекарь, просыпаясь время от времени от собственного храпа. Верный Рамси нетерпеливо ходил по комнате. Увидев Стефана, он радостно улыбнулся.

— Как я рад, что вы пришли сюда, Гай! — прошептал верный слуга, быстро подойдя к Стефану и обнимая его. — Я был уверен, что встречу вас здесь и мы сможем поговорить без свидетелей.

Кивком приказав присутствующим покинуть покои, Стефан бесшумно приблизился к кровати. Рамси молча следовал за ним.

— Как здоровье графа Джеймса? — Стефан говорил тихо, чтобы не побеспокоить отца.

— Я не могу судить, Стефан. Это известно только Богу. Но судя по тому, как он мучается, дни его сочтены. — Нотки беспомощности слышались в словах Рамси. — Ему так часто пускали кровь, что, кажется, не оставили ни капли.

— Значит, надо готовиться к худшему. — Грудь обожгло такой мучительной болью, что Стефан невольно приложил руку к сердцу. Эта боль была подобна той, что испытывал отец во время приступов. — Как это печально! Возможно, я слишком долго отсутствовал. Я думал, что граф не захочет меня видеть здесь, особенно после убийства лорда Роби. Теперь не могу себе простить, что так долго не мог решиться. Жизнь так коротка, Рамси. — Стефан напряженно вглядывался в бледное лицо графа, его изможденное тело, поредевшие русые волосы. Внезапно повернувшись к дворецкому, он спросил: — Что происходит в доме? Я чувствую, что болезнь отца — не единственное, что вас волнует.

Рамси горько усмехнулся.

— Все этот дьявол Марлоу! Да простит меня Бог за столь оскорбительные для семьи графа слова, но это правда! Он потворствует двум самым сильным и гнусным смотрителям замка. Я слышал, он дает им какие-то секретные поручения и вынашивает подлые замыслы. Эти двое сеют недовольство среди рыцарей, присягнувших на верность вашему отцу. Ходят слухи, что они хотят создать свою армию. К чему это приведет, и подумать страшно. Потом вдруг появился ваш дядя Роберт.

— Мой дядя! Роберт вернулся? — недоверчиво переспросил Стефан.

— Месяц назад. Его приезд только ухудшил здоровье графа. Самое большее, что я мог сделать, это послать за вами…

Безумная ярость поднималась в Стефане откуда-то из глубины глаз и пульсирующей болью отдавалась в висках. Как Роберт мог оказаться здесь после стольких лет вражды? Младшего брата отца изгнали из дома много лет назад. Что послужило тому причиной, Стефан не знал. Говорить об этом в семье было не принято. Он так ясно помнил осеннее утро, когда Роберт покидал замок. Не мог он забыть и как отец сидел у камина, страдание искажало черты его лица, но проводить брата он так и не вышел. Стефан вспоминал, как мать, стоя на крепостной стене, провожала Роберта последним мучительным взглядом. И потом, уже поздно вечером, горько рыдала в своей спальне. Тогда лорд Роби сказал, что… Тут Стефан прервал цепочку воспоминаний, не желая в сотый раз видеть свои руки, обагренные кровью лорда Роби. Все это было в прошлом… Пусть там и остается.

— Держу пари, Роберт и Марлоу что-то затевают, — сказал Рамси.

Стефан покачал головой:

— Какой смысл? Все это и так скоро перейдет в руки Марлоу. Ему не надо интриговать, чтобы получить, то, что принадлежит ему по закону. И он не должен ничем делиться с дядей Робертом. Нет, что-то произошло. И отец знает. Что бы там ни было, уверен, именно это сокращает его жизнь.

Рамси положил руку на плечо Стефану:

— Я всецело предан сэру Джеймсу, и вы всегда можете рассчитывать на меня. Я сделаю все, что в моих силах.

— Вы выглядите усталым. Я останусь с графом. — Глаза Стефана сузились. — И проследите, чтобы Марлоу держался подальше от Кэтрин!

— С удовольствием, — печально улыбнулся Рамси.

Когда дверь закрылась, Стефан обратил свой взор на спящего отца. Он был укрыт мягкими горностаевыми шкурами. Встав на колени возле кровати, он бережно поднял худую руку больного. И хотя Джеймсу уже исполнилось пятьдесят, выглядел он молодо. Стефан всегда думал, что отец будет жить вечно. Теперь же он видел перед собой желтые впалые щеки и еле заметную пульсацию сонной артерии. Он обвинял себя в проступках, которыми причинял боль отцу, и без того страдавшему от сердечных приступов. Граф умирал не от старости. Его подвело слабое сердце. Стефана охватила еще незнакомая ему боль утраты.

Время тянулось медленно. Глядя на теплое пламя факела, он слышал редкие выкрики рыцарей, чей-то приглушенный смех и песню менестреля, доносившуюся со двора. Все окутывало Стефана теплом и умиротворенностью. На мгновение он забыл о своем горе.

Внезапно веки отца дрогнули. С усилием разомкнув их, он озадаченно посмотрел на сына, словно не узнавая, и лишь потом облегченно вздохнул.

— Я знал… ты вернешься вовремя, сынок. Ты… всегда был неутомимым. — Его сухие губы с трудом раздвинулись в признательной улыбке. — Твоя мать никогда тебя не понимала, а я… я всегда знал того, кто очернил тебя. — Его голос был слаб, как отдаленный шум ветра.

Стефан вздрогнул. Сколько раз он хотел объяснить отцу обстоятельства смерти лорда Роби! Но легче было отсечь себе руку, чем причинить ему страдания горькой правдой.

— Ты встретил дочь Гилберта, сынок?

— Да, отец. Она необыкновенно красива! И кроме того, хорошо воспитана, умна и смела! Она станет прекрасной женой. — Стефан вспомнил ее фарфоровое личико и опечаленный взгляд, когда они говорили о графе. И от этих воспоминаний сердце учащенно забилось.

— Твоя мать тоже была красавицей, — произнес отец, дотрагиваясь до руки Стефана, — я был так слеп… если бы ты только знал… Выслушай меня, сынок! Я был несправедлив к тебе. Я считал тебя трусливым убийцей, не способным признаться в содеянном. Я был уверен, что ты пошел по ложному пути, опозорив мою честь и разрушив все, что я создавал долгие годы. И тогда я проклял тебя, хотя ты был больше всего дорог моему сердцу!

Голос графа слабел, на висках и над верхней губой заблестели капельки пота.

— Я был неправ. И признаюсь тебе в этом теперь, когда знаю истину. Я хочу, чтобы ты немедленно объявил о помолвке и женился. Кэтрин должна родить ребенка как можно скорее. Мы очистим твое имя от позора. И сообщим королю…

Внезапно холодное дуновение ветра погасило пламя факела, и длинная черная тень накрыла лицо графа. Стефан напрягся подобно гончей, учуявшей лисицу. Обернувшись, он увидел Марлоу. Тот закрыл дверь и прислонился к стене. Лицо его было скрыто тенью. Чувствуя лисицу так близко, Стефан готов был разорвать ее на части.

Покосившись в сторону старшего сына, граф сжал руку Стефана и придвинулся поближе.

— Мы все обсудим позже, — прошептал он, — когда будем одни. Собери надежных людей. Завтра мы должны послать депешу королю. И она непременно должна до него дойти.

Умирающий еще раз взглянул в сторону Марлоу, смежил веки и погрузился в беспокойный сон.

— Скоро все выйдет наружу, Марлоу, — лаконично произнес Стефан, оставаясь у постели отца. Его холодные глаза пристально смотрели на брата. — Что здесь происходит? Что заставляет кровь идти против крови?

Марлоу подошел к кровати и сел с другой стороны. На его лице, белом, как лист пергамента, были видны лишь быстрые движения губ и ввалившиеся черные пятна глаз. Он смотрел на отца.

— Да, все и в самом деле выплывет наружу, если только он не умрет раньше.

Стефан содрогнулся. От этих страшных циничных слов кровь застыла у него в жилах. Он сам ужаснулся догадке, пронзившей его мозг.

Неужели смерть отца, на которую рассчитывает Марлоу, и правда вызвана вовсе не болезнью? Или Стефан просто сходит с ума от подозрительности? Он не представлял себе, что Марлоу сможет покуситься на жизнь собственного отца. Да и зачем? В этом случае он больше потеряет, чем приобретет? Дождавшись, пока болезнь сведет графа в могилу, он станет полноправным хозяином поместья, ничем при этом не рискуя.

Сердце Стефана бешено колотилось. В голове возник жуткий образ. Он видел Смерть. Кровь отца стекала с ее костлявых пальцев.

— Отец умрет не раньше, чем пробьет его час. — Он подошел к двери и распахнул ее перед Марлоу. — А если он умрет сегодня ночью, я буду знать, что он умер не своей смертью. Будь осторожен, брат.

Марлоу поднялся и прошествовал мимо Стефана. Уже из гостиной послышался его ироничный смех:

— Ты забываешь, Стефан, что это о тебе все говорят как об убийце! Я же буду всего лишь шакал.

— Я позабочусь, Марлоу, чтобы отца хорошо охраняли.

— Можешь даже спать с ним в его кровати. Мне нечего бояться. И нечего прятаться.

— Увидим.

Когда Марлоу удалился, Стефан закрыл дверь и вернулся к постели больного. Леденящая пустота разрасталась внутри. Он стоял на коленях и чувствовал, как леденящий холод сковывает его сердце. Он потерял брата. Не сейчас. Давно, но рана слишком глубока… И никаких слез! Марлоу не достоин сожаления…

Глава 3

Миледи, вставайте! Сэр Гай хочет вас видеть! — проговорила Европа за дверью. Кэтрин уснула перед самым рассветом. Было холодное раннее утро, и она дрожала даже под теплыми меховыми одеялами. Ей не хотелось расставаться со сладкими сновидениями, которые унесли ее в монастырь, к Богу и молитвам.

— Сэр Гай хочет встретиться с вами до того, как займется делами! — продолжала кормилица. — Вам надо поторопиться!

Кэтрин потянулась и застонала, чувствуя во всем теле усталость и боль. Долгая поездка верхом давала о себе знать. Сны быстро развеялись, возвращая девушку к суровой действительности. Она находилась в Блэкморе с мало знакомым ей человеком, который в сравнении с другими членами семьи казался едва ли не ангелом.

Вытащив из-под подушки четки, она помолилась за душу Джорджа и позвала Европу. Как бы ей ни хотелось оставаться в постели, но пришло время вставать.

Старая женщина, завернувшись от холода в плед, торопливо вошла в комнату. Как ни странно, Кэтрин очень обрадовалась ее появлению. Сладко зевнув, она потерла заспанные глаза и спросила:

— Всегда ли сэр Гай поднимает девушек так рано?

— Не сердитесь, миледи! — ответила Европа со смехом. — Наверное, что-то важное, раз он решился разбудить вас! Позвольте, я вас одену.

Кэтрин нехотя вытащила ноги из-под одеяла.

— Я осмелюсь сказать, что он заслуживает увидеть меня в таком виде, раз уж заставил проснуться в столь ранний час.

Европа громко рассмеялась, и ее большие, как дыни, груди заколыхались под льняным платьем.

— Неплохое начало, юная леди, коли вы сразу собираетесь показывать ему характер, — сказала Европа, отбивая в умывальнике лед костяшками пальцев.

Кэтрин быстро умылась и переоделась. Холодное льняное платье окутало гибкую фигурку с плеч до щиколоток. Девушка поежилась. Наконец ткань согрелась, и Кэтрин расправила плечи. Теперь можно было застегивать пуговицы. Она протянула руки Европе. Хотя у старой женщины суставы распухли от ревматизма, она справилась с этим намного быстрее, чем Агнес, служанка в отцовском доме. Закончив, Европа вздохнула с облегчением: пуговиц на рукавах было по два ряда от локтей до запястий. Она смотрела на девушку добрым спокойным взглядом. И Кэтрин почувствовала, как угасшие искры любви и надежды снова вспыхивают в ее сердце. Улыбнувшись, она сказала:

— Не оставляй меня одну, Европа! Признаюсь, меня пугает этот мрачный замок. А ты — единственная, кто с добротой относится ко мне.

Женщина притянула Кэтрин к себе и поцеловала ее в лоб.

— Не волнуйся, детка. Все будет хорошо. Сэр Гай позаботится об этом. А сейчас пора собираться!

С этими словами она накинула ей на плечи роскошную бархатную накидку, которая ниспадала мягкими свободными складками. Густые золотистые волосы были уложены на затылке в тяжелый шелковый узел. И лишь несколько непослушных тонких прядей вились у висков, обрамляя овальное девичье лицо. Тонкая лента аметистового цвета изящно удерживала прозрачную вуаль, накинутую поверх золота волос. Она обхватывала лоб девушки, словно уздечка, и, казалось, хотела сдержать ее упрямые порывы. Наконец туалет был закончен. Кэтрин надела кожаные туфли, хотя в шерстяных чулках ножки смотрелись изящней. Но пол был слишком холодным, чтобы ходить без обуви.

— Какая красота! — восторженно воскликнула Европа, любуясь девушкой и своей работой. Высоко подняв свечу, старая женщина повела Кэтрин вниз через темную гостиную. Они направлялись к комнате, примыкающей к покоям графа. У резной дубовой двери Европа остановилась, пропуская девушку вперед. Кэтрин быстро обняла ее и бесшумно вошла в помещение.