— Идемте, Гарри, — сказала она бесстрастным голосом. — Вам надо поспать.

Даже когда она помогала ему встать на ноги, он отрицательно мотал головой.

— Мне надо быть…

— Вы уверены, что Йен мертв?

Он кивнул.

— Если вы не будете спать, это вернет его?

Гарри не знал, как у нее это получилось, но она помогла ему раздеться, даже помогла снять сапоги, отослав Маджа в его собственную постель, а затем, шепча что-то нежное, уложила в мягкую постель и обняла его. Гарри почувствовал ее слезы, упавшие на его шею, и она позволила ему обнять ее.

Он лежал, окутанный ее теплом, и чувствовал, как что-то в нем расслабляется, какая-то давно натянутая струна. Что-то, что защищало его от боли. Он не хотел терять это. Он не хотел чувствовать себя неуверенным и слабым. Он вообще не хотел ничего чувствовать, но было поздно.

— Я могу сообщить вам одну хорошую новость, — сказал он.

Она не шелохнулась.

— Какую же?

Проведя рукой по ее волосам, Гарри улыбнулся.

— Вы не сумасшедшая.

Она подняла голову.

— Леди Риордан?

— Она там, где вы сказали. Одна из женщин, работающих на Диккана, сумела получить место в доме для душевнобольных.

— Ее не освободили?

Гарри услышал в ее голосе отголоски старого страха, и ему захотелось успокоить ее.

— Я не знаю, что планирует сделать правительство.

Кейт содрогнулась.

— Бедняжка.

Гарри притянул ее в свои объятия.

— Если бы не вы, у нее не было бы шанса.

Кейт положила голову ему на грудь, как если бы это было совершенно естественно для нее, и Гарри уткнулся лицом в ее волосы.

— Еще одна новость, — сказал он, чувствуя себя еще хуже, чем прежде.

Она кивнула, не подняв головы.

— На Веллингтона покушались, — сказала она спокойно. — Так что вы ошиблись. «Львам» не потребовались никакие стихи, чтобы начать действовать.

— Если они в состоянии напасть на герцога, тогда кто знает, что они еще в состоянии сделать? У нас мало времени.

«И до сих пор не ясно, — думал он в нависшем над ними молчании, — почему они хотят убить Кейт».


Весь следующий день Кейт была сама не своя. Гарри отбыл в Хорсгардз, а она без устали разбирала ящики, набитые всякой мелочью.

Гарри надо было в Портсмут. Ему необходимо было защитить память друга, но пока Кейт оставалась в опасности, он не мог уехать. А единственное, чем она могла помочь ему, — это рыться в жизни мертвого человека. Она уже возненавидела это занятие, поскольку чем дальше, тем более бесполезным оно ей представлялось. Ничего интересного в ящиках не обнаруживалось. Кроме того, у нее оказалось слишком много времени на раздумья, а думала она только о Гарри.

Гарри изменял ее жизнь. Мало-помалу, внося в нее мелкие детали, совершенно несвойственные ей. Поцелуи, которые теперь стали повседневностью и не предварялись предупреждениями. Разногласия, которые не предполагали размахивание кулаками, пинки и холодное отчуждение. Смех. Господи, разве она когда-нибудь ожидала, что в браке найдется место смеху? И спокойное мужество мужчины, который держал свои ночные кошмары в альбоме для зарисовок и каждое утро вставал, чтобы без колебаний встретиться с действительностью.

Поднимаясь вечером вслед за Грейс и Би по ступеням в бальный зал Хэмптонов, Кейт улыбалась, и рука ее лежала на рукаве Гарри. Она удивилась чувству гордости, которое испытала, глядя на него, такого великолепного в черном вечернем костюме. Би, оценив его с математической точностью повязанный шейный платок и тщательно причесанные волосы пшеничного цвета, назвала Гарри Браммелом. А Грейс сказала, что, хотя ей всегда будет больше нравиться его зеленый мундир стрелка, штатская одежда прекрасно сидит на нем. Кейт не могла не согласиться. Она только хотела, чтобы его глаза перестали быть грустными.

— Кейт, замужество идет вам на пользу, — приветствовала ее леди Хэмптон, протягивая к ней руки. — Вы так и сияете.

Кейт коротко засмеялась и взяла протянутые ей руки.

— Не говорите глупости, Клер. Это все персиковое платье. В наряде такого цвета я всегда выгляжу здоровее.

Она и в самом деле в тот вечер ощущала себя прелестной, что было еще одним открытием. Кейт не помнила, чтобы у нее когда-либо возникало подобное чувство, и это еще больше беспокоило ее.

Обычно любое новое платье служило ей поводом для некоторого вызова. Однако в этом платье она чувствовала себя нежнее и моложе. Восхитительно мягкая шелковая туника, надетая на чехол бледно-желтого цвета, создавала обманчивое впечатление простоты и была украшена только прозрачными каменьями по низкому лифу. Жемчужина и плюмаж из перьев белой цапли в волосах довершали ее наряд.

— А это ваш новый муж? — спросила Клер.

Кейт повернулась к Гарри:

— Клер, могу я представить вам майора сэра Гарри Лиджа? Гарри, это моя подруга из Комитета вдов военных, леди Клер Хэмптон.

Клер, светленькая пышечка, которая ставила себе в заслугу шестерых детей и три замужества, наклонила голову и улыбнулась.

— Надеюсь, вы ни в чем не уступаете ей, сэр.

— Не думаю, что кто-нибудь может сравниться с ней, леди Хэмптон, я могу рассчитывать только на то, чтобы не слишком отставать.

Едва они дошли до главного зала, как заиграла музыка. Огромный зал был бело-голубым, эти же цвета доминировали во всем доме. Когда они устроились в креслах, Гарри взял с Грейс и Би обещание, что они будут танцевать с ним. Кейт видела, как к Би направился генерал Уиллоби, и поняла, что ее подруге не будет скучно. Обернувшись к Гарри, она обнаружила, что у больших канделябров выстроились ее собственные поклонники.

— Не сегодня, джентльмены, — сказал Гарри, прежде чем Кейт успела протянуть им свою бальную книжечку. Он отнял у нее книжечку и аккуратно разорвал на две части. — Завтра или послезавтра вы можете попытаться. Но в наш первый бал я как муж заявляю о своих исключительных правах.

Один из наиболее преданных чичисбеев, совсем молодой человек по имени Томми, уставился на Гарри через дорогой монокль, подобранный в тон серебряному шитью его синего бархатного костюма.

— Не стоит сидеть у жены в кармане, старина.

Гарри ответил мальчишке волчьим оскалом.

— Не сомневаюсь, что эта шутка родилась у тех, кто никогда не ступал на поле битвы.

Кейт чуть не захохотала, увидев, как мальчишка выпучил глаза.

— Томми, — утешила она поклонника, дотронувшись до его рукава, — не принимайте это всерьез. Он скорее всего через час, ну, чуть больше, выдохнется и сходит за новой книжечкой.

Не дожидаясь ответа Томми, Гарри закружил Кейт в вальсе. Она была приятно удивлена. Гарри действительно умел танцевать. Очень хорошо умел танцевать, если судить по тому, насколько спокойно она чувствовала себя в его руках. Любой другой мужчина стал бы пикироваться с ней, пытаясь или соблазнить, или разузнать, кого она пытается соблазнить. Или, как Томми, избрал бы распространенное времяпрепровождение, восторженно кидая свое сердце к ногам пользующейся определенной славой женщины.

Гарри танцевал с ней все танцы подряд, а в перерывах не отходил от нее. Было совершенно очевидно, что ее семья уже начала военные действия против нее, ибо многие поворачивались к ним спинами, когда они проходили мимо. Были и такие из прежних приверженцев, которые ограничивались тем, что вместо улыбок сухо кивали при встрече. «Повесы», а их было немало, разумеется, вели себя так, словно ничего не произошло.

За себя Кейт не переживала. Она приходила в ярость из-за Гарри, который стоил больше, чем подавляющее большинство присутствующих на балу. Каждый раз, когда язвительная матрона надменно поднимала бровь, глянув в его направлении, он напрягался, как бы инстинктивно защищаясь от удара.

— Как замечательно получается у вас, Гарри, — сказала она, возвращая улыбку юной леди Финстер, — отделять зерно от плевел.

— Вы как-то не так смотрите — у меня такое чувство, что плевел здесь я.

— Чепуха. Если бы вас отбрил человек, который воевал под Ватерлоо, это было бы неприятно. А что касается остальных, нам предстоит тщательно пересмотреть список моих обычных гостей.

Кейт обрадовало то, что друзья, о потере которых она сожалела бы, остались на ее стороне. Поскольку остальные ее не интересовали, все складывалось наилучшим образом. Ее поклонники, конечно же, остались ей верны. К счастью, Гарри хорошо понимал их место, особенно совсем зеленых юнцов, которые кружили вокруг нее нерешительной стайкой.

Снова раздались звуки вальса. Гарри увлек ее танцевать, и она почувствовала, как ее уносит в небеса.

Музыка звучала все сладостнее, из безопасного кольца рук Гарри комната представлялась Кейт калейдоскопом красок и огней. «К этому можно привыкнуть», — думала она.

— Гарри, вы себя недооцениваете, — сказала она, блаженно закрывая глаза. — У вас настоящий талант. Я настаиваю, чтобы вы танцевали вальс только со мной.

— Это единственное, что вы хотели бы зарезервировать для себя? — шепнул он, наклоняясь к ее уху.

Она чуть не споткнулась.

— Простите?

Открыв глаза, Кейт увидела, что он двусмысленно улыбается.

— Я подумал, — сказал Гарри, — и решил, что пора дать вам новый урок.

Кейт почувствовала, как в горле встает ком.

— Урок?

Невозможно было ошибиться, отчего так затуманились его глаза.

— Мысль об этом не покидает меня целый день. Я продумываю, как вернуть вам способность испытывать наслаждение. Мне кажется, на первом уроке мы будем изучать грудь. Груди — это удивительно чувствительные части тела.

Кейт тяжело сглотнула.

— А вот я сейчас думала, как замечательно танцевать, когда никто не пытается соблазнить меня.

Гарри мягко улыбнулся.

— Я никогда не буду соблазнять вас. Я подожду, когда вы станете равноправным партнером.

— Зачем? — возразила Кейт, чувствуя себя загнанной в угол. — Допустим, я начну наслаждаться этим. И что? Вы отправитесь в дальние страны, а я останусь здесь тосковать? Я сказала вам, Гарри. Тосковать — это не для меня.

— Неужели все так ужасно? — спросил он, явно стараясь казаться беззаботным. Вопрос прозвучал печально. — А как насчет этого?

Гарри куснул мочку ее уха.

Кейт чуть было не потеряла равновесие — и это в центре танцзала.

— Прекратите!

К ним повернулись головы. Гарри коротко засмеялся.

— Улыбайтесь.

Она заулыбалась. Удивительно, но для этого не потребовалось усилий. Что-то пенилось в ее груди, что-то легкое и радостное, как если бы их недавняя пикировка преобразовалась в свет. Она вспомнила, что когда-то давно она знала это чувство. Непонятно было, что с ним делать сейчас.

— Вы помните свои ощущения, когда я лизнул ваш сосок? — спросил Гарри, впиваясь в нее взглядом.

Кейт споткнулась о его ногу. Ее соски затвердели от одних его слов.

— А когда я взял вас за грудь и приблизил ее к своим губам? Помните?

Она кивнула, хотя не была уверена.

— Вам всегда это нравилось, Кейт. По крайней мере, я так считаю. Вы издавали самые сладостные рычащие звуки.

Смущающее тепло стало разливаться по ее животу и между ног. Кейт это не нравилось; она не хотела, чтобы ей это нравилось. Она ненавидела напрасно надеяться.

— Пожалуйста, — взмолилась она, ее улыбка больше походила на оскал. — Не издевайтесь надо мной здесь.

Гарри удивился:

— Издеваться над вами? Господи, вы считаете, что я издеваюсь?

— А что мне остается думать?

У него был такой изумленный вид, что ей захотелось плакать.

— Все очень просто. Я хочу наконец-то заняться любовью с моей Кэти.

Она уже отрицательно мотала головой.

— Я сказала вам, Гарри. Я больше не та девочка. От нее ничего не осталось.

Гарри промолчал, просто закружил ее в танце так, словно рядом никого больше не было. Постепенно он вернулся к прежнему ритму движений и сжал ее руку.

— Кейт, вы слишком сильная, чтобы позволить ему лишить вас страстности.

Она рывком подняла голову и увидела прямой вызов в его синих, как небо, глазах. Музыка смолкла, они остановились лицом к лицу в середине бального зала. Сердце бешено билось в груди Кейт, колени стали ватными. Она боялась, что поведение Гарри вызвано желанием отвлечься. Она слишком подняла планку, высоко будет падать.

— Я не объект для благотворительности.

— Может быть, вы предпочтете быть моим страстным увлечением?

Его слова засели в ее груди.

Для него это наверняка способ отвлечься от мыслей о друге. Но когда они вернулись домой и Гарри отослал Бивенс, чтобы самому сыграть роль камеристки, Кейт не смогла возразить. От страха или возбуждения у нее останавливалось дыхание? Неужели она стала доверять Гарри настолько, чтобы снова лечь с ним в постель? Кейт посмотрела на кровать, застеленную веселеньким чинцем, и задрожала.