– Зачем?

– А вот это большой вопрос – зачем… Затем, что у них большая любовь случилась, как они оба считают. Они, оказывается, друг без друга жить не могут, вот в чем дело. Я его специально увезла, чтобы… А эта декабристка хренова… Все карты мне спутала…

– А зачем ты его увезла? А вдруг у них и в самом деле любовь?

– Не в этом дело, Саш. Понимаешь, это долго объяснять… В общем, я хочу счастья своему сыну. Не хочу, чтобы он… С этой Таней, с ее семьей… Ты же видел эту несчастную Надю, сам должен сообразить. Я как представила, что Никита… И так испугалась! И решила – нет, нет, никогда. Никогда он не свяжет судьбу с этой Таней!

– Кать, остановись, пожалуйста. Ты себя слышишь или нет? Какое ты имеешь право распоряжаться судьбой сына? Нельзя, Кать, нельзя так…

– Ой, да ладно! Не учи меня жить! И вообще, не вмешивайся. Мои дети – это мое дело. Уж разберусь, как умею.

Вдобавок еще и ладонью махнула, будто толкнула от себя волну раздражения в Сашину сторону. И тут же сама себя испугалась, прижала пальцы к губам. Подняв на него глаза, спросила виновато:

– Я тебя сейчас обидела, да?

Саша ничего не ответил, глядел на нее в упор. Ей отчего-то стало ужасно неуютно под его взглядом. И голос получился жалкий какой-то, с нотками испуганного заискивания:

– Не обижайся, Саш… Поверь, я знаю, что делаю. Я же мать… И вообще, ложись спать, ты устал после дежурства, вон, какие у тебя глаза красные. Ложись, милый, а мне к соседям надо сходить… А потом еще на прием не опоздать.

Саша молча кивнул, встал с дивана, ушел в спальню. В окно она увидела, как Леня трудится над пластиковым экраном, забрасывая его каким-то черным порошком. Понятно, скоро Надя проснется, необходимого действа потребует. Катя на секунду представила на месте Лени своего сына Никиту, вздрогнула, быстро скользнула за дверь…

– Сосед, оторвись-ка от своего занятия на минуту. Поговорить надо, – крикнула издали, подходя по траве к Лене. Тот обернулся, глянул на нее удивленно:

– Доброе утро, Кать… Что-то случилось? У тебя голос такой сердитый.

– Скажи, Лень, а где Танюша? Что-то ее не видно давно.

– Так она уехала вступительные экзамены сдавать… Как ты и посоветовала, в педагогический.

– А где этот педагогический? Не в Москве, случайно?

– Да бог с тобой, в какой Москве! Нет… Она в наш, в областной документы подала…

– И ты, значит, уверен, что она сейчас в институт поступает, экзамены сдает?

– Да. Уверен.

– А если это не так? Если она тебе врет?

– Она никогда не врет, Кать. Не приучена.

– Да что ты? Ну-ну…

– А в чем дело, не понимаю? У тебя такой тон – злобно-раздраженный… Что-то я не пойму ничего, растерялся даже.

– Извини за тон, я не хотела, это во-первых. А во-вторых, надо следить за своей дочерью, Лень. Доверяй, но проверяй. Знаешь такую пословицу?

– И все-таки, что-то случилось, да, Кать? Ты какими-то загадками говоришь. Я чего-то не знаю, да?

– Ничего не случилось, Лень. Пока – не случилось. Извини, что оторвала тебя от важного дела. Продолжай на здоровье.

Развернулась, быстро пошла обратно к дому, втянув голову в плечи и поеживаясь. Утро выдалось прохладное, росное. Домашние тапочки намокли в траве, ногам было холодно. Вдруг Леня тихо ее окликнул:

– Погоди, Кать… Она что, к Никитке в Москву уехала, да?

Прозвучало весьма тоскливо. Догадался, наконец. Даже отвечать ему не хотелось. Да и чем он может помочь в принципе?

– Кать, не уходи, ответь мне…

– Не знаю ничего, Лень. Да и некогда мне, на прием опаздываю, извини.

Зайдя домой, тихо, на цыпочках, прокралась по коридору, заглянула в спальню. Саша лежал, уткнувшись лицом в подушку. Может, спал, а может, делал вид, что спит. Все-таки обиделся, наверное… Шагнула тихо вперед, стянула со спинки стула платье и вышла, плотно прикрыв за собой дверь. Ничего, все будет хорошо, вечером они обязательно помирятся. Все, все будет хорошо…

Ей и впрямь казалось, что все дальше пошло хорошо, перетекло в колею нормальной семейной жизни. По крайней мере, внешне не к чему было придраться. Семейные ужины, общая постель, общие разговоры о работе. Правда, наплывало на нее иногда довольно странное ощущение, что Саша смотрит на их семейную жизнь будто со стороны… Будто приглядывается задумчиво. Или замолкает посреди разговора, уходя в свои мысли. Все чаще она стала ловить на себе его задумчивый пустой взгляд и ежилась под ним неуютно. Еще и Гриша ей свинью подложил – замкнулся, не подпускал к себе Сашу дальше пуговиц, выставляя щитом упертую молчаливую вежливость. А с вежливостью приказным порядком ничего не сделаешь, это ж не хамство все-таки. С хамством было бы легче, поставила бы его на место, и все.

А она честно старалась, чтобы все было хорошо! Наводила в доме уют, пекла пироги по выходным, следила за собой тщательно. И ластилась к Саше, как умела. И любила, как могла. Иногда глядела на него, и сердце от любви замирало… Ну что, что еще ему нужно? Тем более, сам этого хотел…

Тот вечер она никогда не забудет. А главное, предчувствия никакого не было, все шло как обычно. Пришла вечером домой, никого не застала, ни Сашу, ни Гришу. Начала разгружать сумку с продуктами, соображая, что бы такое приготовить на ужин. Услышала шаги на крыльце, встрепенулась улыбкой… Нет, это не Саша. Это Гриша пришел.

– Ты где был? Опять в футбол играл?

– Да… А что?

– Ничего! Лучше бы почитал что-нибудь! Или в парикмахерскую сходил, постригся.

– Ладно, я завтра схожу.

– А чем опять недоволен?

– Я всем доволен, мам.

– Ну-ну… То-то из тебя каждое слово клещами вытягивать приходится. Или обиделся на меня за что-то? Ты запомни, сынок, тебе на меня нельзя обижаться. Ты мне слишком дорого достался, чтобы…

– Я знаю, мам. Сто раз уже слышал.

– А ты меня не перебивай! И сто первый раз послушай, ничего с тобой не сделается!

– Ладно, слушаю.

– Ох, вредный какой… Ты Сашу не видел, кстати?

– Нет, не видел. Он как проснулся после дежурства, сразу ушел. И больше не приходил.

– Да? Ну, хорошо… Почисти картошки, пожалуйста. Мне позвонить надо.

– Давай…

Не хотелось ей никуда звонить, разыскивая Сашу, но пересилила себя. В хирургии взяла трубку старшая медсестра, отчеканила, как ей показалось, с издевкой:

– Да, Екатерина Львовна, Александр Сергеевич приходил в обед, потом сразу ушел. А вы его потеряли, да? Ну, вы еще куда-нибудь позвоните, поищите его…

Катя бросила трубку, решив про себя, что никуда больше звонить не будет. Что это она, в самом деле… Не хватало еще слежкой заниматься, как ревнивая женушка. Лучше занять себя чем-нибудь, быстрее время ожидания пройдет. Придя на кухню, подошла к Грише, тронула за плечо:

– Ладно, сынок, не надо мне помогать, я сама все сделаю. Иди…

– Почему? Я ж не отказываюсь…

– Иди, говорю! Что, с первого раза так и не научился мать понимать?

Гриша глянул не так чтобы обиженно, а задумчиво как-то. С грустной и взрослой мудростью, которая Кате совсем не понравилась. Мал еще, чтобы так на мать глядеть. Да и в принципе нельзя так на мать глядеть!

Гриша ушел, она быстро принялась чистить картошку. Руки дрожали мелким бесом, беспокойство в душе росло. Еще и палец порезала, зараза… Кинулась к аптечке, капли крови разлетелись по полу красным веером. Прижала к ране тампон с йодом, подошла к окну…

По двору бежала Ольга. Не шла, а именно бежала, подавшись корпусом чуть вперед и неловко прижимая локти к бокам. У Кати упало сердце – какую-то дурную весть несет…

И застыла, держа щепоть с прижатым к пальцу тампоном на весу. Будто перекреститься собралась, да не успела. Лучше бы перекрестилась…

– Катя! Катя, ты дома? – ворвалась в дверь запыхавшаяся Ольга.

– Да, заходи. Случилось что-то?

– Кать, Лиза таблеток наглоталась! Я сейчас только узнала… О, боже, ужас какой…

– Она… жива?

– Да какое там! Соседи тревогу забили, что она долго из дому не выходит, дверь взломали… А она там два дня уже лежит, мертвая. Никто ведь не потерял…

– Саша сейчас там?

– Да, там. Его соседи вызвонили. И милиция тоже там…

– Понятно. Я пойду, Оль.

Катя двинулась к двери, начала сосредоточенно втискивать ноги в туфли, по-прежнему держа щепоть с тампоном на весу.

– Кать, да ты куда? Ты что, с ума сошла? Только тебя там не хватало! Не ходи, имей совесть!

– Я ему нужна…

– Ага, прям! Сама-то соображаешь, что говоришь? Не нужна ты ему нисколько, даже наоборот… Именно в эту минуту и не нужна!

– Я ему нужна, Оля!

– Да очнись! Хочешь быть дополнением к угрызениям совести? Сиди уж лучше дома! Жди, когда сам придет! Если вообще придет, конечно… Хочешь, я с тобой побуду?

– Нет, не хочу. Мне лучше одной…

– Ну, как хочешь. Я, в общем, другого ответа и не ожидала. Вся ты, Катя, в этом и есть…

– Уйди, Оль. Спасибо.

– Ладно, пойду… А ты валерьянки выпей. Или покрепче чего, коньяку или водки. Есть у тебя в доме водка?

– Есть.

– Вот и выпей.

– Хорошо, я выпью.

Не стала она пить водку. Показалось почему-то кощунством в такой ситуации водку пить. Уселась на диване в гостиной, замерла, слушая тишину. Да, в доме было очень, очень тихо… Даже из Гришиной комнаты не доносилось никаких шорохов.

Вдруг он сам появился в проеме двери, позвал тихо:

– Мам…

– Что, Гриша? – медленно повернула к нему голову.

– А эта тетенька, его жена… Она из-за тебя это сделала, да?

– Нет… Нет, конечно. Как тебе вообще это в голову пришло? Нет, я тут вообще ни при чем… Просто дядя Саша ее не любил, а меня полюбил… Ты, Гриша, мал еще, чтобы понимать эти вещи… Иди к себе, не мешай мне, ладно? Я дядю Сашу жду. Он скоро придет… Иди, спать ложись, поздно уже.

Саша пришел глубокой ночью. Она не спала, сидела на кухне, подперев щеку рукой. Он сел напротив нее за стол, она молча встала, налила ему полный стакан коньяку.

– Выпей, Саш… Надо выпить обязательно.

– Нет, не хочу. Собери мои вещи, пожалуйста. Я уйду.

– Нет, Саша, нет…

– Да, Катя.

Он поднял глаза. В круге кухонного светильника лицо его казалось почти черным. Губы дернулись нервно, будто он собрался улыбнуться.

– Саша, ну почему, почему… Мы же с тобой не виноваты ни в чем…

– Да. Ты, Кать, ни в чем не виновата. А я виноват.

– Да в чем ты виноват?! Ты же сам говорил… Про скорлупу, помнишь?

– Она меня любила, Кать. Она меня по-настоящему любила. Вся ее жизнь была в этом… В любви ко мне… А я не захотел нести за это ответственность. Понимаешь, мы должны нести ответственность, как бы ни сопротивлялись, какие бы оправдания себе не находили. А иначе как жить…

– Но ведь я тоже тебя люблю! А за мою любовь ты не хочешь нести ответственность?

Он замолчал, глядел на нее так, будто не понимал, о чем идет речь. Катя подвинула по столу стакан с коньяком, проговорила тихо:

– Выпей, Саш, пожалуйста… Тебя хоть немного отпустит, иначе заболеешь…

– Да я в полном порядке, не надо. Такие твари, как я, живучи, знаешь ли.

– Не называй себя так, пожалуйста! Ты ни в чем не виноват! Ты не лучше и не хуже других, пойми ты это! А я знаю, что говорю! Со мной когда-то так же поступили, как с твоей Лизой. Да, я тоже хотела отомстить, наказать как-то, но…

– Не сравнивай, Кать. Ты своего бывшего мужа не любила. У тебя другой случай был. Не сравнивай любовь и женскую ущемленную гордыню, это разные вещи.

– Да откуда ты знаешь, любила я его или не любила?

– Ты мне сама говорила.

– А может, я врала?

– Нет. Ты вообще любить не умеешь, Кать. В принципе.

– Что ты говоришь, Саша… Да как это…

– Да, ты такая. Я ошибся в тебе, Кать. Ни мужчину, ни детей ты любить не умеешь. У тебя свое представление о любви. Ты не сердцем любишь, а страхом. Именно страх диктует тебе, как правильно приспособить себя к жизни, поэтому ты пользуешься мужчиной и детьми как элементами адаптации в социуме. Нет, это не вина твоя, это беда… В твоем представлении это и есть любовь. И к детям ты так же относишься, то есть по-настоящему их не любишь.

– Нет, Саш, это неправда. Но, пожалуйста, давай сейчас не будем об этом… Давай потом поговорим…

– А «потом» уже не будет, Кать. Собери мои вещи, пожалуйста, я уйду.

– Ты меня совсем, совсем не любишь, да?

– Нет, почему же? Люблю. Я ведь и полюбил тебя именно такую. Я же не слепой. Наоборот, даже помочь тебе хотел. Взять за руку, вывести к солнцу… Не получилось, извини. Все-таки банальный постулат про построение счастья на чужом несчастье имеет под собой какой-то фундамент. Да и не имел я права быть для тебя спасителем-поводырем. Подлецы не могут быть поводырями, это неправильно. Вот и получается, что никому я счастья не принес, ни грамма…

– Неправда. Я была очень счастлива с тобой, Саша. Даже то короткое время, что мы были вместе.