– Ты… Ты осуждаешь меня, да, Никита?

– За что, мам?

– Ну…Что увезла тебя тогда?

– Нет, не осуждаю. В том все и дело, что ты увезла, а я – уехал. Как я мог не уехать к отцу… Я ж все свое детство мечтал об отце. Я очень его любил, мам. Ты даже не представляешь, как я его любил. Да и сейчас… Он умер, и меня будто нет. У нас особая привязка была, я так думаю. Она навсегда и останется. Извини, тебе обидно это слышать, наверное.

– Нет, не обидно. Что ж делать, если так получилось. А почему ты мне звонил редко? И на мои звонки не всегда отвечал?

– Не знаю. Не могу объяснить. Все время перед тобой виноватым себя чувствовал. Ну, будто я отца больше люблю, чем тебя… А потом, знаешь… Как-то меня закрутило новой жизнью. Покатилось все само собой, покатилось… Покатилось…

Голос его изменился, будто улетел куда-то в пространство. Катя удивленно обернулась от плиты – Никита стоял у окна, глядел во двор. По двору шли Татьяна с Марусей…

– Никита, не смотри, не надо… – сказала Катя первое, что пришло в голову.

Никита ее не слышал. Замер изваянием у окна, сжав кулаки в карманах брюк. Ей казалось, он не дышит. Таня медленно подошла к своему крыльцу, потянула за руку упирающуюся Марусю… Поднялась по ступенькам, скрылась в доме. Никита выдохнул, повернул к Кате дрогнувшее неожиданной болью лицо:

– Что ты сказала, мам? Ты ведь что-то сказала сейчас, да?

– Не смотри, говорю, не надо! Она замужем, сынок.

– Я знаю. Мне Гришка говорил.

– А он тебе часто звонит, да? – опять спросила первое, что пришло в голову. Лишь бы увести разговор от опасной темы.

– Ну, не так чтобы часто, но звонит.

– А ты ему?

– И я ему…

– Надо же, как интересно получается! Из Англии, выходит, проще на Дальний Восток дозвониться, чем отсюда… Да ты садись за стол, садись. Ешь, все разогрелось. И как там у Гриши дела? Он же мне ничего не объяснил толком. Какая-то женщина у него, старше на восемь лет, с ребенком…

– Да, ее Леной зовут. И у них любовь, мам. Она даже от мужа ушла, вполне себе благополучного. А муж ей не простил и Гришку преследует всячески. Один раз даже нанял кого-то, и Гришку так отмолотили, что в больнице неделю провалялся. Да, трудновато ему там приходится… Но он парень упертый, сражается за свою любовь, как может. Молодец. Настоящий мужик, уважаю!

– Никит… А ты поговори с ним, скажи, чтобы домой ехал, а? Нет, я понимаю, конечно, у вас мужская солидарность и все такое прочее… Но согласись, что неправильно как-то. Он ведь судьбу свою собственными руками ломает. Сам подумай – какая чужая жена, какой ребенок!

– Мам… Если он сюда и приедет, то не один, а с Леной и ее дочерью. Он их там не бросит, он любит их.

– Господи, любит… Его бьют, его обвели вокруг пальца, а он любит! И не надо мне тут никакой Лены с ребенком, еще чего не хватало! Чтоб и духу не было этой хищницы!

– Да, мам, а ты не меняешься, все так же ладонью воздух рубишь. Вот поэтому Гришка там и остался, чтобы не попасть под твою ладонь.

– Никит, но я же… Боюсь, ты меня не понял.

Она и в самом деле испугалась. Не то, не то хотела сказать! Ну почему она не умеет сдержать первую эмоцию? Или в подсознании засело из прошлой жизни, что можно с сыновьями не церемониться? Да, крепко засело… Трудно привыкнуть к другой ипостаси. Не уследишь, как быстро неверное слово выскакивает. Его ж не поймаешь и обратно не втолкнешь.

– Я не то хотела сказать, сынок. Не то. Я тебе сейчас все про себя объясню… И про тебя объясню, и про Гришу… Или давай к этому разговору позже вернемся, ладно? А сейчас мне пора идти… Черт меня дернул на это ночное дежурство согласиться! Если б знала, что ты приедешь…

– Да, иди, мам. Успеем, наговоримся еще.

– А сколько времени ты у меня побудешь, Никит?

– Не знаю… Не решил еще. Иди, мам, а то опоздаешь.

– Да, иду…

Быстро оделась, заторопилась, опаздывала уже. И весь остаток вечера сердце было не на месте. Еще и дежурство выпало беспокойным, ночью на «Скорой» больного с острой почечной коликой привезли. Только под утро удалось ей прилечь в ординаторской на кушетку. Закрыла глаза, и тут же всплыло в памяти лицо Никиты, как он на Таню из окна смотрел… А Валеры, кстати, в последнее время не видно. Может, его вообще дома нет, может, уехал куда-то. Господи, что-то будет?.. Скорей бы это дежурство заканчивалось.

Обратно домой Катя почти бежала. Открыла калитку, сдерживая торопливое дыхание, прошла по двору, открыла своим ключом дверь…

Они сидели на кухне за столом, пили кофе. Никита с Таней. Повернули к ней лица, опрокинутые бесстыжим ночным счастьем. Совсем незрячие лица. Друг друга видят, и прекрасно. А кто там в дверь вошел, зачем…

Никита очнулся первым, приставил палец к губам, прошептал хрипло:

– Тс-с-с, мам, тихо… Маруся спит…

– Где Маруся спит? – спросила обалдело, переводя взгляд с Никитиного лица на Танино.

– Там, в гостиной, на диване…

– Ага. Так, так… Ой, дайте хоть дух перевести, сообразить, что происходит.

– Да все нормально, мам. Вот, сидим, кофе пьем.

– Ага. Вижу. А Маруся на диване спит, поняла. То есть на нашем диване. Так…

– Да, мам, на диване. Да ты не волнуйся, чего ты? Ну, спит…

– Это я ее сюда принесла, Екатерина Львовна, – подняла на нее виноватые глаза Таня. – Испугалась одну в доме оставлять. Она спала уже… Валера только под утро приехал…

– Валера?! Так он дома? О боже…

– Мам, да сядь, сядь, пожалуйста! Нам поговорить надо, – подвинул ей стул Никита.

– Нет, я-то сяду, конечно… – прошептала Катя, перебегая отчаянным взглядом с Никитиного лица на Танино, – я-то сяду… А вы! Вы-то, ребята, что о себе думаете? Или вообще ничего не думаете? А если он… Таня! А если твой Валера сейчас…

– Не надо, мам… – болезненно сморщился вдруг Никита, обнимая за плечи притихшую Таню. – Не надо… Мы и сами все прекрасно понимаем. Да, ситуация отвратительная, но что с ней сделаешь? Теперь уже ничего не сделаешь. Надо как-то разруливать, исходя из того, что мы теперь вместе.

– То есть?

– Да, мама. Мы с Таней больше не расстанемся. Все, хватит с нас, и без того кое-как выжили друг без друга. И зачем, спрашивается?.. Натворили делов… Теперь все кончилось. Вернее, только начинается.

Катя лишь вздохнула, разведя руки в стороны. Собралась что-то ответить, но осеклась, глядя в окно. Страх накатил такой, что стало нечем дышать.

В окно было видно, как вышел во двор Валера, огляделся задумчиво, задержавшись взглядом на окнах соседской половины дома. Потом так же задумчиво прикурил сигарету. Медленным театральным жестом отвел от себя мощную руку, стряхнул пепел в траву. Слишком медленным, слишком театральным жестом.

– Он что, курит? – сипло спросила Катя, не отрывая взгляда от окна.

Вопрос получился почти риторическим. По крайней мере, Таня ничего ей не ответила, лишь прикрыла глаза веками, будто пытаясь отгородиться от навязанной картинки.

Потом на крыльцо вышла Надя, и Таня вздохнула со стоном, дернулась у Никиты в руках:

– Я пойду, Никит, пусти… Мне надо идти….

Никита рук не разжал. И Таня больше не дернулась. Так и осталась сидеть, будто не в силах была отвести взгляда от окна. Казалось, их заморозило в объятии. Так сковало, что разнять невозможно.

Валера тем временем, глянув на тещу, деловито прошагал к сарайчику, вынес табурет с тазиком, установил нехитрую конструкцию на привычное место около забора. Так же деловито сходил в дом, принес ведро воды, опрокинул в таз. Грубо опрокинул – вода выплеснулась фонтаном, окатив брызгами и Валеру, и Надю. Чертыхнулся, и ведро взвилось из его руки, отлетело далеко в сторону, с грохотом шмякнулось о землю.

– А ведь он сейчас убьет тебя, Тань… – тихо констатировала Катя, прижав ладони ко рту. – И Никиту тоже убьет…

– Мам, прекрати, – спокойно проговорил Никита. – Никто никого не убьет. Я сейчас выйду и поговорю с ним по-мужски, объясню все.

– Нет… – тихо, но решительно выдохнула Таня, вцепившись Никите в плечо, – сиди, Никита, ты никуда не пойдешь. Екатерина Львовна права – он убьет тебя. Да, он может убить, я знаю… Нет, мне надо самой. Там же мама… Я пойду, Никит…

– Тогда мы вместе пойдем, – решительно поднялся с места Никита, увлекая к двери Таню. – Пусть будет, что будет! Идем!

Катя первая юркнула со своего стула к двери, встала, раскинув руки, проговорила, почти рыдая:

– Не пущу, сынок! Он же и впрямь тебя убьет, ты что, не слышал? Таня, скажи ему!

– Да, Никит, я знаю Валеру, он тебя убьет… Не ходи… Я сама…

– Пусти, мам…

– Не ходи, сынок!

Наверное, если со стороны посмотреть, довольно нелепая вышла у них сутолока у двери – кудахтанье, вскрики, хватание друг друга за руки. Пока все не обернулись на детский испуганный голосок:

– Мама, я боюсь…

У Кати от этого голоска подкосились ноги. Внучка Маруся стояла в коридорчике, терла кулачками припухшие спросонья глаза. Потом всхлипнула тихо, с писком, собираясь расплакаться.

– Марусь, не бойся, ты чего… – кинулась к ней с объятием Таня. – Все хорошо, Марусь…

– Мам, я же дома заснула, в своей кроватке!

– Да, ты спала… Потом я тебя сюда принесла…

– А зачем?

– Ну… Не могла по-другому. Прости меня, Марусечка.

– А кто это, мам? – осторожно разглядывая растерявшихся Катю с Никитой, тихо спросила девочка. – Эту тетю я знаю, она наша соседка…

– Это не соседка, Марусь. Это твоя бабушка.

– Кто? Бабушка? Прямо самая настоящая?

– Да. Самая настоящая.

– Такая же, как бабушка Надя? Значит, она тоже любит забор мыть?

– Ну… Нет, она не любит забор мыть. Она… Она…

– Да я и забор тоже могу помыть, Марусечка! – с радостной готовностью шагнула к девочке Катя, опустилась перед ней на корточки, ласково огладила по худеньким плечам. – Да, я такая же, как бабушка Надя! А ты моя внучка! И я очень рада… И очень тебя люблю…

Это «люблю» вышло досадно невразумительным, хлюпающим слезами. Быстро проглотила комок в горле, хотела повторить уже веселее, да не успела. К Марусе шагнул Никита, легко подхватил ее на руки, улыбнулся.

– Это твой папа, Марусь… – тихим эхом откликнулась Таня, придерживая девочку со спины, будто она могла упасть. – Помнишь, я тебе про него говорила?

– Конечно, помню. Ты говорила, что у меня есть еще один папа… Я потом спросила у папы Валеры, и он осердился, и кричал на тебя, помнишь? А ночью ты сильно плакала, я слышала… А что нам теперь делать, мам, сразу с двумя папами? Так ведь не бывает, правда?

– Да уж… – вздохнула Таня, мельком глянув в окно, и тут же лицо ее побледнело, вытянулось испугом. И шепот получился тоже испуганным: —Он сюда идет, Екатерина Львовна… Валера сюда идет…

Катя быстро обернулась к окну – Валера и впрямь широко шагал по двору, направляясь к их крыльцу.

– Так! Идите все в гостиную и сидите там тихо! Я сама с ним поговорю! – скомандовала она решительно и подтолкнула Никиту в спину.

– Мам, я сам… – попробовал тот возразить, но Катя уже шагнула к двери, выскочила на крыльцо и быстро захлопнула ее за собой. Услышала, как щелкнул автоматикой рычажок замка, и это обстоятельство придало уверенности. Катя зачем-то опустила ладонь в карман пиджака, нащупала ключ, сжала его в кулаке…

Валера стоял на нижней ступеньке крыльца, рассматривал ее желтыми от ярости глазами. Но голос прозвучал неожиданной вежливостью:

– Доброе утро, соседка. К вам вчера сынок приехал, да? И Татьяна с ребенком у вас? Я правильно догадался, уважаемая соседка?

– А с какой стати я вам должна докладывать, кто у меня в доме?

– Ну, ну… Ладно, не надо докладывать, и без того понятно. Скажите ей, пусть не боится, убивать не стану. Я тоже гордый, чего там. Любил ее, дурак… На руках носил… Она с пузом была, а я женился. Сука она после всего этого, что еще скажешь. Подлая баба сука. Ладно, пусть живет… А меня больше она не увидит, все. Передайте, нет меня больше. С-сука…

Развернувшись, Валера быстро пошел по двору, на ходу пытаясь прикурить сигарету. Катя выудила из кармана ключ, с трудом попала в замочную скважину – руки сильно тряслись. Приоткрыла дверь, юркнула в дом, перевела дыхание. В коридорчике стояла Татьяна, прижавшись спиной к стене, глядела на нее виновато.

– Я все слыша, Екатерина Львовна… Спасибо вам…

– Да ладно! Валеру твоего тоже можно понять, между прочим. Нельзя было как-то иначе все решить?

– А я не могла иначе, Екатерина Львовна… У меня сил не хватило. Как увидела вчера Никиту… Я все эти годы его любила! Даже еще сильнее, чем раньше! И он меня любил… Нам одного взгляда хватило, одного прикосновения… Простите меня, пожалуйста. А про Марусю он и не знал, я ж ему тогда не сказала… Хотя я думала, что вы ему сказали… А вы…

– Да ладно, не продолжай. Да, я тоже перед тобой виновата. Было дело, не хотела, чтобы Никита…

Катя замолчала, не в силах больше произнести ни слова. Как же тяжко даются эти признания! Нет, лучше паузу взять… Лучше потом, позже…