Что же, она и радуется. И спорить не собирается. Чего с бумерангами спорить? Раньше надо было думать о бумерангах…

За день так умаялась, что вторую ночь спала как убитая. Вернее, половину ночи спала. За окном еще темно было, когда открыла глаза, чувствуя, как пробежал внутри холодок… Не страх, а именно холодок щекотливый. Подняла голову от подушки, прислушалась…

Тихо. Маруся спокойно дышит, размеренно. Вот Надя в своей комнате пробормотала что-то во сне. За воротами машина колесами прошуршала, вроде остановилась… Или показалось? Или калитка скрипнула? Господи, кто там?.. Валера приехал, чтобы свершить задуманное и утолить странное состояние психики?

Тихо встала, на цыпочках подкралась к окну. И тут же отпрянула назад испуганно – да, так и есть! Какая-то тень тихо пробирается по двору, прямо к ее крыльцу… Сейчас войдет в свет фонаря с улицы… Вгляделась…

Господи, да это же Гриша! Как она его не узнала с перепугу! Гриша, сынок! Приехал!

И метнулась к двери, выскочила босая на улицу, побежала по траве, путаясь в подоле длинной ночной сорочки.

– Гриша! Гриша, я здесь… Я у соседей… Ты приехал, сынок!

– Тише, мам… – развернулся к ней Гриша, посмотрел умоляюще, – тише, разбудишь… Здравствуй, мам. Да, мы приехали…

Она стояла перед сыном, раскинув руки для объятия. И только потом увидела, что Гриша держит на руках спящую девочку. Маленькие ножки в красных сандаликах мотыляются безвольно, один сандалик уже сползает, держится на честном слове, вот-вот упадет в траву. И опустила руки, и тут же невольно потянула их, чтобы успеть поймать этот красный сандалик.

– Это Риточка, Ленина дочка. Ну, теперь она и моя дочка, конечно… – тихо пояснил Гриша. – Вот, мы решили к тебе, мам. А Риточка плохо перенесла полет, ее тошнило всю дорогу, умаялась.

– Так вы на самолете?

– Ага. Понимаешь, у нас так обстоятельства сложились – надо было срочно уезжать. А иначе… Ну, это долго рассказывать… Мы практически на чемоданах сидели. А вчера Никита как раз позвонил – кончай, говорит, ерундой заниматься, бери семью, езжай к матери. Не бойся, говорит, она совсем другая… И ей помощь нужна… А толком не объяснил ничего! Что случилось-то, мам? Какая тебе помощь нужна?

– Ты мне нужен, сынок. Нет, не в том смысле, что ты мне обязан чем-то, я не это хотела сказать! Мне очень многое нужно тебе сказать, сынок! Давай завтра поговорим, хорошо? Сядем с тобой и долго, долго будем говорить. Никита прав, я другая стала, я многое поняла про себя, про вас… Но все это завтра, Гриша. А сейчас иди, укладывай ребенка. А жена твоя где?

– Вон, сзади идет… Наверное, у такси задержалась.

За воротами и впрямь слышались приглушенные голоса. Фыркнуло, отъезжая, такси, во двор шагнула худая маленькая женщина, похожая на подростка.

– Там вещи, Гриш… – проговорила жалобно и осеклась, глядя на Катю. И сделала маленький шажок назад, будто собираясь исчезнуть.

– Это Лена, моя жена… – глянул на мать с опаской Гриша.

– Да, да, конечно! Я поняла, это Лена! Иди, сынок, открывай дом, ключи там, на притолоке. Давай я тебе открою… А я сейчас у соседей ночую, с Надей и с Марусей…

– Ой, мам, да ты ж босиком, простудишься! Иди в дом, мы сами справимся, не беспокойся.

– Хорошо, хорошо, как скажешь… Заходите, устраивайтесь. А я пойду, у меня там Маруся. Вдруг проснется, испугается?

– Конечно, иди. Утром увидимся, мам.

– Да, конечно. Счастье-то какое, Гришенька… Приехал…

Утро выдалось прохладным, но ярким и солнечным. Надя поднялась рано, и надо было пристраивать ее к необходимой процедуре в авральном режиме, не производя лишнего шума. Все еще спят…

Пристроила. Надя начала старательно шлепать мокрой тряпкой по пластику, а она села на скамью, оглядела двор. Как Леня сиживал когда-то… А она из окна смотрела. И злилась… И сумасшедшим домом называла. «Прости меня, Леня. И Надя тоже. Простите…»

Катя вздохнула – пролетел тихий ангел. Одновременно она хозяйским глазом подметила непорядок – пора лишнюю траву выкосить. Ночью бежала по этой траве, ноги путались. Ах, какое сегодня солнце, боже! И птицы так поют… И Гриша приехал!

– Бабушка… Я проснулась, а тебя нет.

– Маруся, солнце мое! Иди сюда, садись рядом! Посмотри, какое утро.

– А кому ты улыбаешься, бабушка?

– Да всем улыбаюсь! Тебе, солнцу, бабушке Наде, нашему дому…

– Здорово! А давай вместе будем улыбаться!

– Давай…

Подняли вверх лица, вздохнули одинаково, прикрыли глаза. Катя сняла теплую кофту, накинула на плечи девочке, обняла ее, прижала к себе, чуть покачивая. Хорошо…

Скрипнула дверь в ее половине дома, на крыльцо ступила девочка. Такая же по возрасту, как Маруся, лет шести. Рыженькая, смешная.

– Риточка, иди к нам! – ласково позвала Катя. – Иди, не бойся!

– А кто это, бабушка? – тихим ревнивым шепотком спросила Маруся.

– Это Риточка, она будет здесь жить… Смотри, какая хорошенькая! Какая рыженькая!

Риточка подошла, глянула исподлобья, потом спросила деловито:

– А вы кто?

– Я – Маруся! – опередила Катю со знакомством внучка. – Вон там – бабушка Надя! А это – бабушка Катя! Это моя бабушка Катя! И бабушка Надя тоже моя!

– Ух ты, сколько бабушек… Здорово… – восторженно-завистливо отозвалась Риточка. – А у меня ни одной бабушки нет, даже самой малюсенькой…

– А хочешь, я буду твой бабушкой? – склонилась к девочке Катя, заглядывая в глазки и убирая за ухо непослушную рыжую прядь.

– Хочу… А можно?

– Конечно, можно!

– А я? – обиженно надула губки Маруся. – Бабушка, ты чего?

– Марусь, так это же хорошо получается! Если Риточка будет мне внучкой, значит, тебе она будет сестренкой! Ну чем плохо, сама подумай!

– Вообще-то да… Ладно, пусть будет. Я давно сестренку хочу.

– Ну, вот видишь…

Риточка взвизгнула, хлопнула в ладоши от нечаянной радости и тут же пристроилась на скамью с другого боку, прижалась худым тельцем. Катя раскинула руки, обняла детей, приговаривая что-то невразумительно-ласковое и чувствуя себя курицей-наседкой.

И вдруг замолчала на полуслове… Ощущение полного, стопроцентного, абсолютно чистой воды счастья обрушилось на нее, как передозировка кислорода на организм. Даже симптомы те же – появилось чувство жжения за грудиной. И туман в глазах, и голову понесло, понесло… Какое оно острое, чувство счастья! Видать, залежалось невостребованным за долгие годы там, у нее внутри, под нафталином страха и обманчивых установок, а теперь высвободилось и хлещет фонтаном! Ох, с катушек бы не слететь от такого сильного стресса! Счастье ведь тоже – стресс…

Катя вздохнула – и отпустило немного. Но туман перед глазами остался. А в тумане появилась на крыльце женщина – маленькая, лохматая, похожая на подростка. Лицо испуганное… Ее, что ли, боится?

– Рита, дочка, ты что! А ну, иди сюда быстро… Ты же мешаешь, наверное…

– Нет, она не мешает. И ты иди к нам, Лена. Только накинь на себя что-нибудь, утро сегодня прохладное.

Катя говорила и не узнавала своего голоса. Другой он был. Звонкий, молодой, счастливый. А главное – искренний. Да, да… Искренний посыл – это ведь тоже компонента счастья! Посыл проснувшейся внутри любви. Да, точно, это любовь в ней проснулась! А если есть любовь, значит, и счастье есть. Ой, да если бы раньше знать, господи… Можно было бы всех этим счастьем-любовью накормить до отвала! С головой завалить! И жизнь бы текла по-другому…

Катя почувствовала, как горячая волна подступила к горлу, но плакать было нельзя. И некогда было плакать. Потому что важный предстоял момент – знакомство с невесткой. Тоже своего рода счастье, между прочим.

– Ну, что же ты, Леночка? Иди к нам, иди! Будем знакомиться, наконец…