– Ничуть. Я же сказала – ерунда все это. Бабьи сплетни.

– Ну-ну… Я уж вижу, как ты не расстроилась. Вон, сразу колючками обросла, того и гляди, набросишься. А может, яду подсунешь, как леди Макбет? Или как там она с врагами расправлялась?

– А ты что, мне враг, Оль?

– Да нет… Но говорят – доносчику первый кнут…

– А я думала, ты мне подруга. А ты доносчик.

– Так одно другого не исключает. Я ж как лучше хотела. То есть я в хорошем смысле доносчик! Лучше ведь знать, чем не знать.

– Ага. Заодно можно и добрую порцию злорадства словить от этого знания, правда?

– Ну, зачем ты так, Катюш… Вот уже и набрасываешься…

– Да больно надо. Ладно, пошла я. А чай без меня пей, поняла?

Весь день она провела, будто в температурном ознобе. Из рук все валилось, хотя сознание изо всех сил отторгало полученную информацию. Может, потому ни ревности, ни обиды не ощущала. Даже злости на Пашу не было. Злость была к той, которая осмелилась посягнуть… Бесполезная на данный момент злость, от проблемы отвлекающая. Вспыхивала в сознании, как редкие искры на обугленном костровище. И смыкались до боли зубы – ах ты, шлюха московская, Стасечка очередная да окаянная… Понравился тебе мой муж, да? Ах-х-х, ты… Убила бы, если б встретила…

Потом, позже, пришла растерянность. А вместе с ней – тревожная лихорадка. Что делать? Что? Что? У Паши требовать правду? А вдруг он скажет прямо в глаза – да, так и есть, мол… С него станется, с правдолюба. Нет, выяснение правды – это не выход. Надо успокоиться и все взвесить самой, разложить по полочкам. Выход из ситуации надо искать, а не саму правду! С правдой – это потом… А сейчас – только голый расчет. Расписать все по пунктам. Скалькулировать спасение своей семьи, пусть и в страшный ущерб гордыне. За горло ее, гордыню, придушить к чертовой матери! Надо спокойно подумать, надо вычислить, где самое слабое место…

И, как подсказка, всплыло в испуганной памяти ухмыляющееся лицо Веника – бедная, бедная моя девочка… Как ты, милая, семью строить собираешься? Нарисуем, будем жить, да? Нет, девочка, нет…

Потрясла головой, отогнала наваждение. А впрочем… Не отгонять его надо, а принять за шпаргалку от подсознания. Да, да, Веник был прав… Секса в их семейной жизни мало, вот что. Здесь ее ошибка. Веник прав, одним рисованием счастливой картинки не обойдешься. Да, надо бы срочно подсуетиться с интимной жизнью.

И передернулась внутренне – фу, как звучит пошло. Выходит, ей тоже надо на время «Стасечкой» заделаться. То есть рассчитать все нужные в этом направлении телодвижения. Получается, тоже голый расчет. А впрочем… Что вы хотите от леди Макбет? Да, голый расчет! Леди Макбет надо извлечь из него пользу для себя! Леди Макбет не хочет своего мужа просто так отдавать, за здорово живешь! И только попробуйте…

Весь вечер она готовилась. Отвела Никитку к соседям с ночевкой, приготовила сытный ужин, обрядилась в красивое белье. Пожалела, что не купила себе розовый пеньюар, который видела недавно в коммерческом магазинчике. Денег пожалела, идиотка. Еще и про Стасечку вспомнила некстати – у нее тоже розовый пеньюар был. И не купила. Да если б знала тогда…

Паша пришел поздно. И, как всегда, уставший. Сел за стол, начал есть, даже не заметив, что стол накрыт празднично, не как всегда. Она и свечи не успела зажечь. Кольнуло обидой, но сдержалась. Просто Паша не привык… Она ж никогда таких романтических вечеров не устраивала. Чаще недовольством его встречала, бухала с раздражением тарелку с едой под нос. Вот же, век живи, век учись! И подсказать некому было! Хотя, если бы кто и начал «подсказывать»… Разве послушала бы? Нет, конечно. Фыркнула бы насмешливо, припомнив последние годы жизни со Стасечкой, когда ей из-за таких вот «романтических ужинов» приходилось из дому уходить в непогоду, под снег да под дождь, на ночь глядя…

– Вкусно? – спросила она с улыбкой, присаживаясь напротив.

– Да. Вкусно, – коротко ответил Павел, поднимая глаза от тарелки.

– А чего ты такой грустный? Устал?

– Нет. Не устал. Просто мы с Маркеловым долго сидели… Представляешь, он на пенсию собрался. Все, говорит, не могу больше, укатали Сивку крутые горки, здоровье уже не то. Хочет, чтобы я занял его место…

– Да?! И что ты решил?

– Да я не знаю, Кать… Не знаю, как быть… Дело в том, что…

Паша осторожно положил на тарелку вилку и нож, и они звякнули тихо. Внутри у нее тоже что-то звякнуло, побежало морозным импульсом по натянутым нервам. И от испуга заговорила горячо, быстро, пытаясь поймать его взгляд:

– Паш, да ты что?! Как это, не знаешь, как быть? Да это же твое место, Паш! А кому еще главврачом быть, если не тебе? Сколько ты сил отдал больнице? Да Маркелов давно уже на тебе едет и ножки свесил! Нет, это твое место, законное, ты его заработал! Никаких сомнений не может быть! Ты справишься!

– Да, Кать, наверное. Да, справлюсь, конечно. Но дело не в этом…

– А ты не думай пока, дай себе паузу. Тем более, ты устал, голова толком не соображает. Ложись, отдыхай… Утро вечера мудренее, Паш. Иди, иди, ложись! Я сейчас приду…

В открытую дверь она видела, как Паша растянулся на кровати, застеленной новым бельем. Проходя по коридору, глянула на себя в зеркало и медленно вошла в спальню, расстегивая пуговки на халатике. Раз – и застыла перед ним в новом белье. Смешно, наверное, у нее все это получилось. Нарочито слишком. Потом шагнула к выключателю, обернулась, выгнув по-кошачьи спину, медленно улыбнулась… Паша смотрел удивленно и несколько настороженно. Понятно, не ждал от нее таких игрищ. Выключила свет, скользнула к нему под одеяло…

Все произошло как обычно. Хотя она очень старалась, нашептывала ему на ухо всякие страстные глупости. А он молча над ней трудился. Молча и будто с неловкостью. Будто разгадал суть ее сексуальной сверхстарательности. Наверное, переиграла она со страстью. Особенно в конце, когда… Да, точно, переиграла. Эх…

Потом лежала в темноте, слушала сонное Пашино дыхание, тихо утирала слезы со щек. Нехорошо все это было, неправильно. И за себя обидно. И поздно уже стараться, наверное, потому что Паша принимает ее такой, какая она есть, несчастной леди Макбет со своими комплексами-колючками и нарисованными картинками счастливой семейной жизни. Жалко себя, ужасно жалко.

А впрочем, нельзя верить жалости. Увлечешься и не выкарабкаешься потом. Жалость – плохой помощник. Ей сильной сейчас надо быть, сексуальной, где-то стервозной даже. Ничего, Пашенька, следующей ночью продолжим… Учтем все ошибки. Ты еще будешь, будешь плясать под мою дудку, Пашенька. Расчет – дело хорошее, особенно если он правильно сделан. А с обидами да с жалостью к себе потом разберемся. Потом, потом… Не до рефлексий сейчас, надо семью спасать!

* * *

…А вот это был подарок. Самый настоящий подарок в ее непростой жизненной ситуации. Зоя Петровна, гинеколог, даже и предположить не могла, какие бесценные слова сейчас произносит…

– …Уже пять недель, Кать, не меньше. А может, все шесть. Да, где-то так… Чего молчишь-то? Расстроилась, что ли?

– Нет, Зоя Петровна, я не расстроилась. Наоборот… Я думала, просто задержка… А тут новости такие!

– Рожать, значит, будешь?

– Буду, Зоя Петровна! Конечно, буду!

– Ага, молодец… Самое время для второго ребеночка, и разница хорошая. Ну, вставай, одевайся, сейчас карту оформлять будем… К Ольге в лабораторию завтра с утра наведайся, пусть анализы сделает. Да пусть сама делает, не доверяет никому! А результаты я у нее заберу…

– Хорошо, я поняла, спасибо!

Руки дрожали, пока натягивала колготки. Зацепила ногтем, быстрая стрелка побежала от колена вниз…

– Ой! Ну что же это… Вот зараза какая!

– Что случилось, Кать?

– Да ничего. Колготки порвала.

– А… Я решила, что ты передумала. А что, бывало в моей практике и такое. В первую минуту говорят – да, да, буду рожать, а потом сами же своих слов пугаются и начинают рыдать, как невменяемые.

– Нет, Зоя Петровна! Я пугаться и рыдать не буду! Я очень, очень рада!

– Ну и молодец… Значит, сегодня осчастливишь Романова?

– Да. Да! Уже вечером и осчастливлю, как домой придет.

– Слушай, Кать… А правда, что он вместо Маркелова главврачом будет?

– Не знаю. Маркелов, конечно, хочет, чтобы Паша его место занял, но… Ничего еще неизвестно. Паша пока думает.

– Ой, да чего тут думать? Кому еще главврачом быть, если не ему? Да хотя бы ради карьеры. И зарплата опять же у главврача – с нашей не сравнишь. Деньги-то семье не помешают, если ты со вторым ребенком дома засядешь, правда?

– Ну… Вообще-то да. Это уже веская причина. Теперь, я думаю, Паша уже точно согласится. Только вы пока никому…

– Что ты, могила! А за Пашу твоего я рада. Стоящий мужик, из него отличный главврач будет, не хуже нашего Ивана Григорьевича! Смотри, как все хорошо складывается у вас, правда? И место у мужа новое, и второй ребеночек… Счастливая ты, Катерина! Ты уж подобрее с ним будь… А то всякое про тебя говорят…

– Это какое же всякое, не поняла?

– Ну, будто ты наскакиваешь на него все время, ржавой пилой пилишь…

– А вы не слушайте никого, Зоя Петровна. Неправда это. А тот, кто такие сплетни распускает, просто мне завидует! Потому что все у меня в семье хорошо!

– Ну и слава богу, что ты… Не нервничай, успокойся. Это же я так, к слову…

– А можно, я пойду, Зоя Петровна? Карту и без меня сможете оформить, вы ведь все про меня знаете! И даже больше, чем я сама про себя знаю, как выясняется!

– Ладно уж, иди… Торопыга… Да не обижайся на меня, я ведь не со зла спрашиваю.

– Да я и не думала обижаться…

– Ну и ладно. Как себя чувствуешь-то? Признаков токсикоза нет?

– Пока не знала о новостях, ничего не было. А сейчас вроде подташнивает. И голова кружится.

– Ну, голова – это от счастья, должно быть.

– Ага, от счастья…

– Молочного больше ешь! И морковный сок себе делай!

– Ладно, ладно… Я побегу, в садик за Никиткой опаздываю.

– Под ноги смотри, бегунья…

Все-таки хорошая она тетка, Зоя Петровна. Грубоватая, но добрая. И специалист отличный. Давно уже на пенсии, но с работой расстаться не может. И трех дочерей без мужа сумела вырастить и в люди вывести… Да, повезло тем дочерям с матерью, ничего не скажешь. Наверное, Зоя Петровна очень их любит. Эх, ей бы немного такой любви, самую капельку! Это ж ничего не страшно, когда у тебя такая мамка есть… И почему судьба несправедлива бывает? Кому-то Зою Петровну в матери дает, а кому-то Стасечку издевательски подсовывает. Обидно, однако.

Так и шла торопливо, плавая в своих мыслях. Пока не услышала сзади Надин голос:

– Катя! Кать, погоди! Что ж ты идешь так быстро, я за тобой бегу, бегу… Постой, вместе пойдем… Фу, дай отдышаться-то…

Надя догнала, отерла мокрый лоб тыльной стороной ладони, пошла рядом. Потом глянула на нее сбоку:

– Ты сейчас куда, Кать? В садик, за Никиткой?

– Ага…

– Ну, тем более нам по пути. Я тоже за Танюшкой в садик иду. Вчера с воспитательницей разговаривала, так она говорит, что Никитка твой Танюшку мою как родную сестренку опекает! И за столиком с ней рядом норовит сесть, и кроватки у них рядом стоят… Все время они за руки держатся, не разомкнешь!

– Что ж, хорошо…

– Кать? А правда, твой Паша главврачом будет?

– Правда. Теперь уже точно правда.

– Ой, хорошо как… Может, хоть он меня послушает! А то говорю Маркелову, говорю… Надо еще пару уборщиц взять, в больнице грязь просто ужасная! Чтобы полы мыть не утром и вечером, а хотя бы четыре раза в день! Ужас, какая грязь! Невыносимая! Неужели никто, кроме меня, не замечает?

– Надь, ну ты… Одно и то же каждый раз… Надоело, честное слово. Постарайся на что-нибудь отвлекаться, что ли. Нельзя одну только грязь кругом видеть. Да и нет в больнице никакой грязи… Везде чистота…

– Кать! А чего ты бледная такая? Заболела, да?

– Нет… Просто подташнивает слегка. И голова кружится.

– Так я и говорю – заболела! Инфекцию наверняка подхватила! Говорю же, грязь кругом!

– Надь, я не…

– Точно, точно инфекция!

– Ладно. Пусть будет инфекция. Разве тебя в твоих дурацких фобиях переспоришь?

– Кать… Так, может, сразу домой пойдешь? А я Никитку из садика вместе с Танюшкой заберу. Хочешь?

– Что ж, давай… Спасибо тебе, Надь.

– Да не за что. Твой Романов уже дома, наверное. Я видела, как он из больницы уходил.

– Давно?

– Часа два назад… Иди, иди, он точно дома!

Дома Паши не было. На кухонном столе, прижатая сахарницей, лежала записка. Издалека видно – всего одна строчка. Надо подойти, прочесть…

Сил нет. Страшно. Заставила себя сделать три шага, рухнула на кухонный табурет, притянула по столу записку к себе. «Катя, я срочно уехал в Москву». Все. Ничего больше. Вот так. В Москву, значит. Не позвонил даже… Короткой запиской обошелся… Будто сбежал. А может, и впрямь сбежал, а?