– Но это ведь ужасно! – воскликнула Фрэнсис, дочитав до конца письмо матери. – Я была едва знакома с этим несчастным стариком. Он понятия не имел о моих планах. Вы были с ним хорошо знакомы?

– Еще хуже, чем вы, – ответил Леннокс. – Это всего лишь повод. Кларендон стар, бестактен, его многие не любят. Букингем и Каслмейн ненавидят его и давно задумали избавиться от него. Карл, наверное, знает об этом и о том, что лорд уже плохо справляется со своими обязанностями.

– Но ему следовало честно поступить со стариком. Фрэнсис была потрясена и рассержена.

– Он был одним из верных помощников Карла в то время, когда это было так нужно ему! Как же герцог Йоркский не защитил своего тестя?

– У Йорка очень непрочное положение. Ведь он католик, а это не устраивает Карла, несмотря на то, что он искренне привязан к брату. Вы ведь знаете, что Дюнкерк продали Франции. Католики ненавидят его за то, что он лоялен по отношению к протестантам, кроме того, разве вы не знаете, что Карл давно уже с трудом терпел его проповеди и нравоучения по поводу того, что старик считал «аморальным»? Не исключено, Фрэнсис, что он читал ему нотации и по поводу привязанности к вам!

– Мне действительно казалось, что он нудный старик, – призналась Фрэнсис, но все равно мысль о том, что из-за нее невинно пострадал пожилой человек, очень взволновала ее.

– Это не похоже на Карла – быть таким злопамятным, – сказала она.

Однако вскоре у нее самой появилась возможность убедиться в том, что Карл – если он чувствует себя оскорбленным – может быть и злопамятным, и жестоким. Когда Фрэнсис и Леннокс приехали в гости к миссис Стюарт, она стала умолять их не афишировать свое пребывание в Лондоне и не разъезжать по городу в его роскошной карете, по крайней мере, до тех пор, пока у них не появится уверенность в том, что король склонен их простить.

– Он простил бы меня, – сказала Фрэнсис матери по секрету, – если бы у меня была возможность сказать ему всего лишь несколько слов.

Миссис Стюарт недоверчиво покачала головой. Король ее принял холодно и казался ей непреклонным. Однако она не могла отрицать и того, что Фрэнсис всегда удавалось уговаривать многих людей делать именно то, что она хотела, а сейчас, после замужества, ее дочь стала еще прекраснее, чем была раньше: любовь придала необыкновенную мягкость ее глазам и улыбке.

– Если Фрэнсис Стюарт считает, что ей все дозволено, она сильно заблуждается, – гневно сказал король Екатерине. – Я знаю, как вы к ней привязаны, и я не станут мешать вам встречаться с ней. Но только пусть это будет в Сомерсетхаус, а не здесь. А что касается этого своевольного нахала, за которого она вышла замуж, стоит ей изо дня в день понаблюдать, как он напивается до бесчувствия, и я не поручусь, что она будет по-прежнему испытывать тот же восторг.

Однако то, о чем сказал король, Фрэнсис не пришлось видеть ни разу, потому что хоть Леннокс и не перестал пить больше, чем было принято, он никогда не позволял себе этого в присутствии жены. Когда они бывали вместе, он всегда следил за собой, потому что, как он сам признавался Фрэнсис, больше всего боялся почувствовать, что она сожалеет о своем замужестве.

– Герцог еще достаточно молод и вполне может избавиться от своих дурных привычек, – ответила королева. – Что касается меня, то я рада ее замужеству, и вам не следует удивляться этому. Я очень люблю Фрэнсис, но как могла бы я продолжать любить ее, зная, что она стала второй Каслмейн или пусть даже одной из менее навязчивых ваших любовниц? Хоть я так безрассудно люблю вас, что готова простить все обиды, которые вы мне наносите, но даже мне было бы очень трудно простить, если бы Фрэнсис стала вашей возлюбленной.

Карл смотрел на жену с нежностью и раскаянием.

– Вы настоящий ангел, и это при том, сколько вам пришлось пережить, – сказал он. – Но попытайтесь понять, ma mie. Дело не только в том, что я потерял Фрэнсис, а в том, как это произошло. В этом не было никакого распутства, я любил ее. Если бы она сказала мне, что твердо решила выйти замуж за Леннокса, что она скорее тайно убежит отсюда, чем откажется от него…

– Как она могла сделать это, Карл? – Екатерина не скрывала того, что не может относиться серьезно к словам мужа. – Вы бы постарались помешать ей любой ценой, даже если бы вам пришлось запереть ее в комнате.

– Зачем ей понадобилось оставлять все драгоценности, которые я ей дарил? – спросил он. – Даже жемчужное ожерелье, которое я подарил ей сразу же после ее приезда во дворец, когда и речи еще не было ни о какой любви?

– Может быть, на этом настаивал ее жених? – высказала Екатерина свое предположение и сухо добавила: – Но я понимаю, что для вас это явилось ударом. Не исключено, что она первая женщина, которой вы стремились обладать и которая отказалась извлечь из этого какую-нибудь пользу для себя.

– Кроме вас самой.

– Но разве вы когда-нибудь желали меня?

– Вы прекрасно знаете, что да. И сейчас тоже. Когда вы были так больны, кем была для меня Фрэнсис, если не доброй девочкой, которая делила со мной все тревоги и старалась успокоить меня?

– Разве только из-за одного этого вы не должны простить ее? – спросила Екатерина.

Однако ей не удалось убедить Карла, и она не поехала с визитом в Сомерсетхаус, но отправила Фрэнсис письмо, в котором постаралась объяснить, что поскольку король пока не склонен изменить свое решение, она считает более благоразумным не встречаться с ней.

Однако Фрэнсис все-таки удалось повидаться со многими друзьями, которые пришли в Сомерсетхаус, чтобы пожелать ей счастья. И среди прочих – Джон Эвелин, который давно был влюблен в нее. Фрэнсис была откровенна с ним и сказала, что даже если бы не влюбилась в Леннокса, все равно вынуждена была бы покинуть дворец: ей больше не удавалось держать короля на расстоянии, потому что его желание обладать ею было сильнее, чем отвращение к тому, что он вынужден действовать против воли женщины.

– Но мне посчастливилось, – сказала Фрэнсис. – Потому что наконец я встретила того, кого смогла искренне полюбить, кто женился на мне и верит мне.

Те, кто помнил Леннокса в самые мрачные периоды его жизни, были поражены теми переменами, которые произошли в нем. Он горевал по первой жене, страдал во втором браке, но счастье, которое он обрел с Фрэнсис, без труда изменило его. Леннокс перестал увлекаться картами: ему никогда не везло ни за игорным столом, ни на бегах, и у него хватило здравого смысла решительно отказаться и от того, и от другого. Он видел, как нравится Фрэнсис Кобхемхолл, и ему не хотелось ставить под удар их планы и рисковать крупными суммами денег. Кроме того, он стремился к тому, чтобы сама Фрэнсис ни в чем не отказывала себе, хотя она и убеждала его в том, что еще долго может обходиться без новых туалетов. Из Уайтхолла ей прислали все ее вещи, и того гардероба, которого едва хватало для жизни во дворце, было вполне достаточно в деревенских условиях.

Несмотря на то, что старые приятели и друзья встретили Фрэнсис очень гостеприимно и дружелюбно, она не могла не заметить тех изменений, которые произошли в них за это время. Женщины, с которыми она прежде проводила немало времени, теперь были заняты домашними делами и воспитанием детей, мужчины – управлением своим имуществом и государственной службой. Фрэнсис не препятствовала встречам Леннокса с прежними приятелями, потому что самые ненадежные из них утратили к нему интерес, однако он не скучал по ним и только радовался этому.

Вернувшись из Лондона в Кобхем, они занялись ремонтом того крыла здания, где хотели поселиться сами, и время полетело с невероятной скоростью.

В начале года война с Данией пошла на убыль, и Людовик Четырнадцатый проявлял заметное стремление восстановить мир. Его цель была достигнута: и Англия, и Голландия были весьма заметно ослаблены затяжной бессмысленной войной, и в Бреде начались мирные переговоры. Однако хотя на этих переговорах и были урегулированы основные спорные вопросы, представители Англии так рьяно отстаивали второстепенные пункты мирного соглашения, что снова вспыхнула вражда, и Дания возобновила военные действия.

Известие о том, что датские суда снова вышли в море и появились вблизи английских берегов, у Корсета, было воспринято, как гром среди ясного неба. Леннокс, возглавлявший судебную и исполнительную власть Дорсетшира, получил приказ отправиться туда и организовать отпор. Он поспешно собрался и уехал, оставив Фрэнсис в большой тревоге, потому что было хорошо известно о коварстве датских моряков, которые предпочитали не вступать в сражение в открытом море, а действовать в английских территориальных водах, где их добычей становились безлюдные и неподготовленные суда, которые были оставлены там, поскольку считалось, что война закончилась.

Стоя на холме в кобхемском парке, Фрэнсис не верила своим глазам, видя, как величественная датская флотилия входит в широкое устье Темзы, где большие английские суда могли оказать ей весьма слабое сопротивление. Фрэнсис вместе с другими обитателями Кобхема могла наблюдать одно из самых трагических событий в истории английского флота и рыдала от отчаяния, когда старый дом содрогался от пушечной стрельбы и когда до нее доходили рассказы – правдивые и вымышленные – об огромных потерях, которые несла Англия.

Фрэнсис совсем ничего не знала о том, чем занят в Дорсете ее муж, до тех самых пор, пока у нее в доме не появился капитан Джонсон – шкипер с одного из принадлежавших Ленноксу каперов, названного в ее честь «Фрэнсис», – который привез ей письмо и обнадеживающие сведения о нем.

Фрэнсис принимала гостя в большом зале, где капитан с жадностью поглощал наспех приготовленную для него еду.

– Крепитесь, Ваше Высочество, – говорил он ей с грубоватым участием. – Герцог здоров и командует самым лучшим экипажем, какой только может быть. Эти дьяволы застали нас врасплох – прекрасная штука, раз мы поверили в перемирие, – но скоро они свое получат. Хотя это нам и дорого будет стоить – и корабли, и люди, которые погибают вместе с ними.

– Можно построить новые корабли, – ответила ему Фрэнсис. – Другое дело – люди, все те люди, которые ничего не подозревали… Скажите, капитан Джонсон, вы действительно уверены, что мой супруг вне опасности? Если вы здесь для того, чтобы сообщить мне, что он… что с ним… Пожалуйста, не старайтесь скрыть, потому что вам это не удастся. Такие новости невозможно смягчить.

Грубоватый моряк Джонсон смотрел на Фрэнсис с удивлением и восхищением. Он никогда не видал раньше такой красивой и равнодушной к себе женщины. Она сидела напротив него за большим дубовым столом, поставив на него локти и положив подбородок на сцепленные ладони.

– На самом деле все обстоит совсем не так, – сказал он. – Герцог все время оставался на своем посту. Датские корабли, наверное, именно поэтому прошли мимо нас, и Дорсетское побережье не пострадало. Герцог больше тревожится о Вашем Высочестве – Кобхем ведь совсем близко, в пределах досягаемости пушек. Если бы враг высадился на берег, одному Богу известно, что могло бы произойти. Многим женщинам, – честно сказал он, – вряд ли удалось бы сохранить самообладание.

– Правда?! Я не принадлежу к их числу, – ответила Фрэнсис. – Хотя было очень много шума, и я волновалась за ту часть дома, которая еще не достроена. Она вполне могла рухнуть от сотрясения. Но ничего подобного не случилось, так что вы можете порадовать герцога. Но все-таки было ужасно видеть, как они входят в наши воды, а наши пушки молчат…

– Вам надо было где-нибудь спрятаться. Моя жена хоть и не трусиха, но спряталась бы в погребе.

– Никому из нас это даже не пришло в голову, – честно призналась Фрэнсис. – Мы все смотрели с холма, а мужчины ругались. Я никогда раньше, – она невольно рассмеялась, – никогда в своей жизни не слышала ничего похожего на то, что теперь слышу от наших строителей и Уоринга, садовника. Это было так здорово! Жаль только, что я все забыла!

Капитан Джонсон не мог не рассмеяться вместе с Фрэнсис.

– Мне выпала большая честь – сказать Его Высочеству, что его супруга – храбрейшая леди!

– Может быть, мне и понадобилась бы храбрость, если бы я задумалась о том, что происходит, – призналась Фрэнсис. – Но теперь уже все позади. Принц Руперт в Шепи занимается фортификационными сооружениями.

– И эти сухопутные моряки в Лондоне наконец побеспокоились и нашли десять тысяч фунтов, – сказал Джонсон.

– Наверное, в Шепи они очень плохо обеспечены, – с тревогой сказала Фрэнсис. – Я получила от принца письмо с просьбой прислать им оленью тушу. У них нет мяса. Я выполнила его просьбу и еще отправила провизию из наших собственных запасов. И в Дорсет тоже. И немного пороха, который был припасен у герцога. Наверное, сейчас уже все получено.

До отъезда капитана Фрэнсис поспешила написать Ленноксу письмо, которое он увез с собой: «О, мой дорогой, если бы моя любовь могла защитить Вас! Я самая счастливая женщина в мире, потому что любима Вами, мой дорогой супруг, и эта любовь – единственная радость моей жизни, и я скорее соглашусь умереть, чем потерять ее».