Молчание нарушил Вандерлук:

— За то время, пока заключали сделку, мы с маркизом успели подружиться. Я даже показал ему дорогу в Бреду, не поинтересовавшись, что он намерен там делать. Сделавшись банкиром, я научился не задавать лишних вопросов, — словно бы оправдываясь, прибавил Ганс.

— Знание ничего не изменило бы, — заявил Балетти. — Но как удачно, что вы сегодня оказались здесь, у причала.

— Еще лучше будет, если я сумею вам помочь, — отозвался Ганс. — Джеймсу жизнь судовладельца начала казаться куда менее увлекательной, чем корсарская. Он будет в восторге от такой возможности.

— Он здесь? — удивилась Мери.

— Еще бы — это же мой капитан! — засмеялся Вандерлук.

Он встал, в два шага достиг двери и распахнул ее, после чего, презрев все правила приличия, пронзительно свистнул, снова напомнив Мери времена, когда они служили в армии голландского статхаудера.

— Что, отец? — почти сразу же услышала она.

— Помнишь ту женщину, которая во время войны сражалась бок о бок со мной, переодетая в мужское платье, и все те истории, которые я тебе про нее рассказывал?

— Разве такое забудешь, ты мне за эти годы о ней все уши прожужжал! — ответил невидимый парень, чей зычный голос выдавал могучее сложение.

— Ну так иди сюда, — весело скомандовал Вандерлук-отец. — Пришло время тебя с ней познакомить.

* * *

В доме царила тишина. Если не считать собак, глухо заворчавших в конуре при их приближении, в этот поздний ночной час все спали. В нескольких сотнях метров от здания в колониальном стиле, в поселке рабов, еще горел костер — пламя высоко вздымалось в черное небо.

— Джеймс пойдет слева, Ганс справа, — решила Мери, когда они поднялись по ступенькам крыльца.

Несколько минут назад, оставив коней у ворот, они тихонько прошли по краю сада, не обращая внимания на камешки, впивавшиеся в ступни сквозь веревочные подошвы сандалий. Всего в деле участвовало двенадцать человек — двое стерегли коней, шестеро окружили дом и наблюдали за окрестностями, а они вчетвером решили силой, через окна и двери, вломиться в жилище Эммы де Мортфонтен. Балетти и Мери хотелось застать ее врасплох в постели.

Дверь подалась легко, стекла в окнах они выбили камнями, точно нацелившись. Но на шум никто не прибежал.

Мери с Балетти поднялись на второй этаж, а Ганс и Джеймс, такие схожие между собой лицом и статью, принялись обшаривать первый.

В Чарльстоне им очень быстро сообщили все необходимые сведения. Здесь все знали плантацию Мортфонтен. Гансу показали дорогу, нисколько не удивившись: у него ведь были судно и груз, который требовалось доставить на место. Все получалось с легкостью, даже слишком легко. Однако Мери знала по опыту, что за этим нередко кроется опасность, а потому и сама была настороже, и другим посоветовала быть поосторожнее. Она двинулась вперед с подсвечником в одной руке и пистолетом в другой.

Балетти повернул ручку двери и тихонько отворил. Они вместе подошли к кровати, встали с обеих сторон балдахина, потом резким движением раздернули занавеси.

Кровать была пуста и аккуратно застелена. Они покинули спальню и заглянули в соседнюю комнату. Так они обошли весь дом, разочарованные и раздосадованные тем, что никого не нашли.

И вдруг послышался крик. Устремившись на голос, они увидели служанку, которой Джеймс успел одной рукой заткнуть рот, прежде чем второй наставить на нее пистолет.

— Тихо, тихо, — сказал он несчастной пленнице, — мы ничего плохого тебе не сделаем. Тихо, — повторил он, отнимая ладонь от смертельно испуганного лица.

Мери приблизилась к постели. Служанка дрожала всем телом под своей ночной сорочкой.

— Где скрывается твоя хозяйка?

У бедняжки так стучали зубы, что она только всхлипывала, но не могла выговорить ни слова. Джеймс убрал пистолет, засунул его за пояс и присел в изголовье постели.

— Успокойся, — мягко попросил он. — Тебе ничто не угрожает, даю слово.

Внешность широкоплечего исполина была не создана для того, чтобы успокаивать, и все же, видя, что он на нее не нападает, девушка сумела произнести:

— На Кубе. Хозяйка отправилась с инспекцией на свою гаванскую плантацию. Уже несколько месяцев как уехала.

— И когда же она вернется? — спросил Балетти, державшийся на расстоянии, чтобы своим чудовищным обликом не испугать служанку еще больше.

— Не знаю. Хозяйка точно не сказала.

— Где она хранит ценные вещи? — продолжал расспрашивать Балетти.

— В тайнике у себя в кабинете. Ключа у меня нет, она держит его при себе.

— Ничего, справимся, — заверил Балетти. — Джеймс, присматривай за ней.

Не успел тот кивнуть, как маркиз развернулся и вышел из комнаты. Настала очередь Мери задавать вопросы служанке. Ей надо было побольше узнать о привычках Эммы, чтобы вернее ее изловить. Девушка не заставила себя уговаривать и быстро разоткровенничалась.


Мери спустилась вниз с разгромленного второго этажа. Балетти к этому времени отыскал тайник и теперь набивал порохом замочную скважину в прикрывавшей его дверце. Потом приладил короткий фитиль и поджег его. Раздался негромкий хлопок. Маркиз нажал на ручку и без труда открыл дверцу. Просторный сейф оказался набит документами, всевозможными драгоценностями и золотом, целой грудой монет и слитками.

— Берите все, — распорядился он, расстроенный, что не нашел того, за чем явился. Обернувшись, увидел перед собой бледную и озабоченную Мери.

— Мы отправимся следом за ней на Кубу, — пообещал Балетти, стараясь смягчить постигшее обоих разочарование.

Но Мери только и сказала в ответ:

— Энн жива.

— Ты уверена? — принялся расспрашивать Балетти, пока трое мужчин запирали слуг в погребе.

Тем временем Вандерлук вместе с двумя другими запихивал в мешок все ценные вещи, которые без труда можно было бы продать.

— Не то чтобы вполне уверена, но, по словам горничной, Эмма в последние несколько месяцев была крайне взволнована исчезновением своей похищенной из монастыря крестницы. Похоже, она очень старалась отыскать девушку, пустила в ход все средства. Я ведь тоже не все тебе рассказала, маркиз, — вздохнула Мери, подойдя к окну.

За окном было тихо. Луну затянуло тучами, темнота прикроет их уход.

— Эмма долго истязала меня в тюрьме. Она хотела, чтобы я умоляла ее вернуть мне Энн, клялась, что отдала ее на воспитание некой супружеской чете здесь, в Южной Каролине. Первым моим побуждением было проверить, так ли это на самом деле, но я не нашла в себе мужества. И ничего не сказала Никлаусу-младшему. Не хотела снова причинять ему страдания. Сомнения коварны, маркиз. Я не уступила Эмме, я отказалась ей верить и предпочла стать пираткой, чтобы мне не пришлось снова пережить боль утраты.

— Понимаю.

— Приемного отца Энн зовут Уильям Кормак. Он живет по соседству, совсем рядом. Один — его жена умерла. Я не уеду, пока не поговорю с ним, — монотонно проговорила она.

— Я пойду с тобой.

— На этот раз — нет, маркиз. Я хочу выслушать правду одна.

Маркиз опустил глаза, задетый тем, что Мери его оттолкнула. Но не настаивал.

Они расстались у ворот поместья, и Мери, вскочив на коня, помчалась к городу.

Балетти и Ганс через несколько шагов одинаковым движением натянули поводья.

— Это и моя война, — заявил Ганс. — Никлаус был моим другом.

Балетти кивнул и, покинув остальных, они с Вандерлуком повернули коней, последовав на некотором расстоянии за Мери. Если потребуется, она сможет рассчитывать на их поддержку.


До рассвета оставалось три часа — вполне достаточно для Мери. Она не хотела причинять никакого зла этому Уильяму Кормаку, ей надо было лишь получить ответы на свои вопросы. В его доме царила такая же тишина, как и в особняке Эммы. Самые богатые люди Чарльстона явно не опасались разбойников. Заметив на втором этаже открытое окно и разглядев на фасаде увитую жимолостью решетку, с которой легко было попасть на балкон, Мери решила не взламывать дверь, привязала коня и проворно взобралась наверх.

Толкнув створки окна, она влезла в темный кабинет и, стараясь ничего не опрокинуть, ощупью направилась вперед. Ее пальцы наткнулись на подсвечник, Мери достала огниво, высекла огонь и зажгла свечу.

Богато обставленная комната говорила о том, что хозяин дома, Уильям Кормак, — человек явно зажиточный и могущественный. Что ж, подумала Мери, по крайней мере, Энн — если она действительно росла в доме этого человека — ни в чем не нуждалась.

С бьющимся сердцем Мери открыла дверь и наугад двинулась дальше, ориентируясь на запах остывшей трубки. Толкнула приоткрытую дверь, с досадой услышав, как скрипнули петли, и с пистолетом в руке скользнула в комнату.

Она все равно не успела бы воспользоваться оружием — кто-то невидимый, нанеся ей точный удар ногой, выбил пистолет.

— Не двигайтесь, — приказал мужской голос. — Стойте, или я выстрелю.

Не двигаясь с места, Мери повернула голову в сторону говорившего и приподняла светильник, чтобы увидеть его лицо.

— Полагаю, вы — Уильям Кормак?

— Ваше предположение верно.

— Я пришла поговорить об Энн, — просто сказала Мери.

Уильям Кормак опустил нацеленный на нее пистолет.


Над плантацией занимался день. Пели рабы. Уильям Кормак, проводив Мери до крыльца, смотрел со ступенек, как она скачет прочь, пустив коня галопом. Впервые за долгое время у него на душе было спокойно, несмотря на признания этой странной женщины. Несмотря на страдание, которое прочел в ее глазах, когда он, в свой черед, поведал ей обо всем. Теперь, наконец, он знал. Теперь у него, наконец, была союзница.

Перед тем как расстаться, они дали друг другу обещание. Поклялись, что воспрепятствуют Эмме и дальше творить зло. Кто бы из них двоих ни встретил ее первым — Эмма де Мортфонтен обречена.

На пороге дома Мери крепко пожала руку Уильяму.

— Спасибо, — сказала она. — Спасибо за то, что вы и ваша жена любили ее.

— В этом нет никакой моей заслуги, миледи. Энн — лучшее, что было у нас в жизни. Найдите ее. И расскажите девочке, как я ее люблю. Она останется моей дочерью. Если, конечно, вы на это согласитесь.

Мери Рид кивнула. Уильям чувствовал, как она потрясена. Нельзя изменить прошлое, нельзя изменить то, что уже свершилось…

Она вскочила в седло и, не оборачиваясь, ускакала прочь.

— Что это вы поднялись в такую рань? — удивилась служанка, которая только что спустилась по лестнице, направляясь в кухню.

Уильям Кормак закрыл дверь и подавил зевок.

— Вышел подышать свежим воздухом, Маргарет, — с улыбкой ответил он. — Да вы не тревожьтесь, я пойду досыпать.

Служанка некоторое время постояла в растерянности, глядя, как хозяин, потягиваясь, поднимается в спальню, потом ощутила укол ревности, вообразив, будто тот только что проводил до порога новую любовницу. Вздохнула и пошла к плите. Такой человек, как он, конечно, никогда не полюбит служанку, и все же она пообещала себе попытаться его соблазнить и поспешила приготовить завтрак, чтобы подать хозяину вовремя.

* * *

Энн стояла на корме «Реванша», подставив лицо ветру. Она была одета в мужской наряд — ноги обтянуты штанами, заправленными в высокие сапоги, поверх белой рубахи такой же алый жилет, как у Рекхема, — и гордилась своей победой.

Судно только что покинуло Сосновый остров, где она оставила Малыша Джека на попечении кормилицы в хижине, ставшей приютом для нее самой и ее пирата.

Она не хотела возвращаться на Нью-Провиденс, не хотела больше видеть Джеймса Бонни. Она не сердилась на бывшего мужа за то, что он так ополчился против нее, оскорблял, осыпал упреками. Все, что он говорил, было правдой. Она выбрала его, холила его и лелеяла, уважала — до тех пор пока он не перестал сам себя уважать, но она никогда его не любила. Энн обернулась, чтобы полюбоваться своим капитаном, стоявшим у руля. Вот ради него она готова на все. Даже на убийство.

Как-то, еще на суше, она попросила:

— Давай сделаемся пиратами, Джон!

— Твой муж нас повесит.

— Но ты же не должен подчиняться его приказам, и я тоже, — настаивала она. — По мне, так лучше смерть, чем снова покоряться принуждению.

И Рекхем согласился. От Энн он был без ума, а глядя на ее животик, который в те дни все рос и округлялся, терял остатки рассудка. Они перебрались на другое место, чтобы избежать преследований губернатора, который свирепствовал с тех самых пор, как появился на Нью-Провиденс. Многие пираты отказались покаяться, считая навязанные королем условия неприемлемыми: сдаться для них означало бы обречь себя на нищету. Тех, кто упорно сопротивлялся, подобно Вейну, безжалостно преследовали, а поймав — вешали.