На Багамском архипелаге царил террор. Бонни, почувствовав в присутствии Вудса Роджерса свое могущество, не давал Рекхему покоя, провоцировал его, требуя все большей доли добычи, из которой три четверти забирал губернатор. Энн была уверена в том, что бывшему мужу удалось настроить того и против нее тоже. Что тут скажешь — это справедливо. Она сама могла бы проявить такое же ожесточение, если бы другая попыталась отнять у нее Рекхема.

Здесь, в океане, Энн наконец-то почувствовала себя на своем месте. Слова «сокровища», «добыча» и «пираты» музыкой звучали в ее ушах и безмерно ее возбуждали. Она хотела жить сегодняшним днем рядом со своим капитаном. Хотя ей нелегко было уговорить его взять жену на борт.


— Слева по борту парус, капитан! Судно компании! — крикнул впередсмотрящий.

Энн подбежала к Рекхему, окруженному товарищами. Здесь были старший помощник Фертерстон, старший матрос Ричард Корнер и боцман Джон Девис.

— Мы ведь его захватим?! — с колотящимся сердцем не столько спросила, сколько заявила Энн.

— Может, и захватим, — сердито ответил Рекхем, взбешенный тем, что эта красавица в очередной раз собирается помыкать им перед командой.

И крепче впился зубами в табачную жвачку. Он не хотел снова устраивать ссору при своих людях, но твердо вознамерился держать Энн в стороне во время абордажа. Женщине там не место. Пусть даже эта самая Мери Рид в прошлом году доказала ему обратное. Эта чертовка все-таки исключение, она не просто женщина! А Энн такое вытворяла ради того, чтобы оставаться рядом с ним… Рекхем поморщился, когда в его памяти всплыли эти картины. Надо сказать, она сделала все, что от нее требовалось!

— А вы как думаете, господа? — спросил Рекхем.

У него-то самого уже руки чесались: их пребывание за суше затянулось, и его люди мечтали о хорошей добыче. Однако у Рекхема, не желавшего повторять ошибки Вейна, вошло в привычку обсуждать с командой каждое решение.

— Я уже так и чувствую аромат его пряностей, — ответил Девис, облизываясь.

— А я — благоухание рома. — У Энн заблестели глаза.

«Сейчас я покажу тебе, красавица моя, кто хозяин на борту», — подумал Рекхем.

— Пойдем, — сказал он вслух, передав руль Фертерстону.

Энн безропотно последовала за ним. Он затащил ее в каюту и жадно поцеловал.

— Это предвкушение абордажа тебя так возбудило, Рекхем?

— Есть, пожалуй, немного.

— Меня тоже возбуждает, — призналась она. — Слишком давно я ждала возможности в этом поучаствовать. И теперь уже нет огромного живота, который мог бы мне помешать. Я готова, — заверила она, потянувшись к его губам.

Руки Рекхема заскользили по ее бедрам, но замерли, когда раздался голос Девиса:

— Можете выйти, капитан?

— Иду.

Энн вздохнула, готовая последовать за Джоном.

— Подожди меня, — сказал Рекхем. — Я только отдам распоряжения и вернусь. Я хочу тебя. Прямо сейчас.

Она кивнула. Глаза у Рекхема горели, и ее волновала мысль о том, чтобы заняться с ним любовью перед боем. Он между тем закрыл за собой дверь. И только услышав, как в замке повернулся ключ, Энн поняла. Бросившись к двери, принялась молотить по ней кулаками. Но в ответ раздался только грубый мужской смех, а Рекхем уже кричал где-то далеко, приказывая готовиться к абордажу.

Энн разозлилась так, что заплакала от злости. А потом ее охватила жажда мести. Если Рекхем воображает, будто может заставить ее покориться, то он ошибается. Она хотела втягивать ноздрями запах пороха, хотела испачкать руки в крови. Дважды на «Реванше» ей пришлось быть лишь бессильной свидетельницей абордажа, но это — из-за беременности. Ее тогда так заворожило это зрелище, что внутри все перевернулось, и она пришла в такую ярость, какой раньше в себе и представить не могла. Из-за ребенка пришлось себя обуздать. Но не для того она оставила сына на суше, чтобы и теперь лишать себя всего, чего хочется. Энн знала, что эта жажда сражения связана с ее повторяющимся кошмаром. Она смирилась с тем, что не поймет его, но намерена была от него избавиться.

Энн выжидала, пока «Реванш» приготовится к бою и перебросит мостки на вражеское судно, а сама тем временем пестовала свою ярость, как полируют смертоносное оружие. Сегодня к вечеру либо ее убьют, либо станут с ней считаться.

Она, молясь, чтобы судно Вест-Индской компании стало обороняться, начистила саблю, которую носила на поясе, проверила кремень пистолета, как делали на ее глазах пираты.

А когда поняла, что ее молитва услышана, распахнула одно из окон кормы и, рискуя свалиться в воду, принялась карабкаться по корпусу к полуюту — три дня назад она уже проделала то же самое, воспользовавшись якорной цепью.

К тому времени, как она достигла цели, на верхней палубе торгового судна кипело сражение. Энн машинально потянулась рукой к подвеске, и в ней самой взыграла та же яростная волна. Издав воинственный клич, она бросилась в бой.

* * *

После двух недель мертвого штиля «Сержант Джеймс» полным ходом шел к Гаване. Запасы пресной воды были на исходе. Всем на судне не терпелось поскорее пристать к берегу, и Мери хотелось этого еще сильнее, чем прочим.

Покинув имение Кормака, она встретилась с Балетти и Вандерлуком и все им рассказала. Все — от начала до конца. И они решили не терять времени. На следующий день отец и сын Вандерлуки предложили свое судно для того, чтобы отправиться на поиски Эммы и Энн. Мери казалось, что, если Эмма осталась на Кубе, то сделала это из-за ее дочери.

В ней пробудилась какая-то необузданная сила. Видимо, появление Ганса стало одной из причин этого пробуждения. Им достаточно было встретиться, чтобы открыть дверь для воспоминаний. И они перебирали эти воспоминания, вызывая в памяти Никлауса, быть может, для того чтобы укрепиться в своей ненависти. Балетти слушал их молча, приобщаясь наконец ко всему тому, чего она не смогла рассказать ему в Венеции.

После того как Мери поговорила с Кормаком, в ее взгляде появилось новое выражение страдания, еще усугубившегося оттого, что она испытывала чувство вины. Отказавшись покориться Эмме, отказавшись ей поверить, Мери отдала ей свою дочь, свою кровиночку, плоть от плоти своей, и не могла себе этого простить.

— Ты понапрасну себя терзаешь, все равно ничего из прошлого не изменить, — сказал ей Балетти.

— Знаю, маркиз. Но я думаю о Никлаусе-младшем, о том обещании, которое дала ему и которое нарушила из себялюбия.

— Не из себялюбия. В силу необходимости.

— Какая разница? Я не могу вернуться назад. Даже если я снова увижу Энн, не знаю, хватит ли у меня мужества открыть ей правду. Посмотреть ей в глаза. Вымолить у нее прощение за то, что бросила ее.

— Она не была несчастна. Она поймет.

Мери вздохнула:

— Или я потеряю ее навсегда. А вот этого я не перенесу. Я никогда не стану снова матерью Энн. Любовь рождает не истина, маркиз, ее рождают доверие и присутствие рядом.

— Она зарождается в утробе, ее взлелеявшей. Доверься своему инстинкту.

— Мой инстинкт приказывает мне убить Эмму, — жестко сказала Мери и снова вздохнула. — И навеки проститься с ребенком, которого я носила под сердцем.

— Перестань себя истязать. Всему свое время. Есть время для мести и есть время для прощения.

* * *

— Пираты с правого борта! — заорал впередсмотрящий.

Мери, взобравшаяся на мачту, тоже заметила судно. Приложив руку козырьком ко лбу, чтобы защитить глаза от слепящего солнца, она вгляделась в далекий силуэт и почувствовала, как забилось сердце.

— Черт возьми! — выругалась она. — Готова спорить, это «Реванш».

Спрыгнув со стеньги на палубу, она, вся раскрасневшись от охватившего ее странного возбуждения, бросилась к Джеймсу, который всматривался в горизонт. Схватила подзорную трубу, спеша проверить свою догадку.

И тотчас, покинув Джеймса, слетела по трапу и ворвалась в каюту, где Вандерлук с Балетти определяли местонахождение судна.

— Рекхем! — крикнула она.

Оба замерли. Во взгляде Мери светился огонек безумия, какого они раньше у нее не замечали.

— Рекхем. Таверна в Нью-Провиденс, — прерывающимся голосом выпалила Мери. — Это она.

— Она?

— Жена Бонни. Это была она. Энн!

Вандерлук перевел взгляд на Балетти. Тот побледнел.

— Ты сказал, она на меня похожа, — стояла на своем Мери, чувствуя, как стучит в висках кровь.

— В самом деле, Мери, но…

— Это она, маркиз! — Мери провела по лбу дрожащей рукой. Теперь в ее взгляде читалось отчаяние.

Балетти постарался вызвать сохранившиеся в памяти картины. Они были расплывчатыми. Слишком много времени прошло с тех пор, как они покинули Нью-Провиденс. Приблизившись к Мери, маркиз обнял ее:

— Успокойся.

— Ты говорил, что я должна довериться своему инстинкту, — сказала она, и в самом деле затихая в его руках. — Он только что дал о себе знать. Когда я увидела, что к нам летит «Реванш», эта картина вспыхнула передо мной, как будто все время была здесь, ждала, затаившись у меня в голове, пока я наконец-то соглашусь ее увидеть.

— Допустим, — согласился Балетти, отстраняясь от нее.

Вандерлук протянул Мери стакан с ромом, и та залпом его осушила.

— Я доверяю твоей интуиции, — заверил Ганс. — Я достаточно часто испытывал ее во время боя.

В эту минуту вошел Джеймс.

— Они приближаются, — объявил он. — Не пройдет и двух часов, как нагонят нас. Вы уже нашли бухту, где можно спрятаться?

— Я не хочу прятаться, — твердо проговорила Мери. — Энн была беременна от Рекхема. Он, несомненно, оставил ее на суше вместе с ребенком. Мне надо знать, Ганс.

— Как ты намерена за это взяться? — вздохнул Балетти.

— Останусь на его судне. Как только буду знать точно, сбегу.

— И речи быть не может о том, чтобы мы с тобой расстались.

— Но мы не можем рисковать и тем, чтобы упустить Эмму.

— Эмму я возьму на себя, — пообещал Вандерлук. — Что скажешь, Джеймс?

— С величайшим удовольствием, отец! А вы тем временем займетесь Энн. Встретимся в Гаване.

Мери кивнула, довольная тем, как все устроилось, хотя она и продолжала испытывать смутное беспокойство.

— Сильно сомневаюсь в том, что Рекхем захочет нас взять! — вздохнула она.

* * *

— Они легли в дрейф, капитан, — объявил Фертерстон. — Такое впечатление, будто ждут нас.

Рекхем оторвался от подзорной трубы:

— Сам вижу.

Ничего подозрительного он не высмотрел. Судно выглядело совершенно безобидным.

— И все-таки поостережемся, — решил он. — Пусть орудия будут готовы к залпу. Не хотелось бы мне попасть в ловушку, расставленную этим сукиным сыном Вудсом Роджерсом.

— Слушаюсь, капитан.

Девис отдал приказ без промедления готовиться к бою.

* * *

Мери, сжав кулаки, в неописуемом возбуждении смотрела, как приближается «Реванш». Она и представить себе не могла, что после того, как изо всех сил старалась забыть Энн, одна мысль о том, что снова ее увидит, приведет ее в такое состояние. Балетти был прав. Нельзя окончательно исцелиться, если потерял руку или ногу.

— Все в порядке, Мери? — подойдя к ней, спросил Ганс.

Она кивнула.

— Почему ты не обратилась ко мне за помощью после смерти Никлауса? — резко спросил он, прислонившись к фалам.

— Сама не знаю. Мне не хотелось ни с кем разговаривать, и уж совсем никакого желания не было терять время, заезжая в Остенде.

— Ты могла бы доверить мне Никлауса-младшего. Он ведь мой крестник.

Мери вздохнула:

— Ганс, я не знаю, что ответить. Просто действовала, не задумываясь.

— Интуитивно?

— Должно быть. Прости.

— Не оправдывайся, Мери Ольгерсен. С годами я сделался фаталистом. Если подруга Рекхема и впрямь Энн, значит, интуиция тебя не подвела.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Если бы не Никлаус-младший, ты, может быть, никогда не стала бы пираткой, никогда не очутилась бы в Карибском море и, может быть, не была бы сейчас здесь, совсем рядом с ней.

— Если бы не Никлаус-младший, я бы уступила Эмме и забрала Энн.

— Ты так думаешь?

Она кивнула.

— В таком случае, ты обманываешь сама себя.

— Почему?

— Потому что ты слишком сильно любила Никлауса для того, чтобы вступать в сделки с его убийцей.

— По-моему, тебе не помешает взглянуть, Мери, — прервал их Балетти, подойдя к ним с подзорной трубой в руке.

Бригантина Рекхема была теперь всего в нескольких кабельтовых и готовилась сменить курс, чтобы оказаться на траверзе «Сержанта Джеймса». Удивившись загадочной улыбке Балетти, Мери приникла к окуляру — и сердце у нее подпрыгнуло от радости.