— Малыш Джек, верно?

Энн кивнула.

— Мери, у тебя есть дети?

— Двое.

— Ты скучаешь по ним иногда?

— Постоянно, — призналась Мери. — Но они теперь уже взрослые, и они выбрали свою судьбу. Сделались пиратами, как и я.

Энн улыбнулась:

— У них есть свое судно?

— Да, — не солгав, ответила Мери.

Пусть капитаном «Реванша» был Рекхем, правила-то здесь все равно Энн!

— Я боюсь, — после короткой паузы произнесла Энн. — Я умираю от нетерпения, так мне хочется прижать к себе Малыша Джека, но я боюсь.

— Чего боишься?

— Боюсь его любить. Не могу объяснить этого. Боюсь, что у меня его отнимут. Одна мысль об этом приводит меня в ужас.

И Мери увидела, как дочь потянулась рукой к вороту.

— Откуда у тебя это украшение?

— От матери. От моего прошлого осталось, — поправилась Энн. — Но мне не хочется об этом говорить.

Вздохнув, она повернулась к Мери. Их полные нежности взгляды встретились, и младшая, смутившись, первой опустила глаза.

— Тебе когда-нибудь нравилась женщина? — тихо спросила Энн.

— Да. Мне было столько же лет, сколько сейчас тебе. Но она принесла мне одни несчастья.

— Мне нравится быть с тобой, Мери. Меня это успокаивает и в то же время пугает. Мне хотелось бы от тебя отдалиться, и в то же время…

— Обнять меня?

Энн кивнула.

— Мне тоже, Энн.

— Земля! — закричал впередсмотрящий в ту самую минуту, как Мери коснулась пальцев дочки.

Энн тотчас их отдернула, словно обожглась, и убежала.


— Скажи ей, Мери, — настаивал Балетти, нежной рукой проводя по бедру любовницы.

Они впервые за долгое время были вместе. О том, чтобы предаться любви на «Реванше», не могло быть и речи. Там не было ни одного укромного уголка, а Балетти опасался пробудить в остальных ревность. Команде было вполне достаточно слышать стоны Энн с наступлением ночи. Привилегия, которой пользовался Рекхем, вполне могла навести их на размышления.

На Сосновом острове, у которого «Реванш» стоял на якоре, Рекхему принадлежал бревенчатый дом. Едва сойдя на берег, Энн устремилась к сыну. И вот уже неделю Мери ее не видела. Балетти надеялся своими ласками заглушить тоску, терзавшую материнское сердце.

— Очень трудно выбрать момент. На судне нас все время прерывают, не дают спокойно поговорить. К тому же Энн скупо цедит свои признания.

— Так поторопи ее.

— Я не решаюсь.

— Ну, будет тебе, Мери. Это всего-навсего очередной абордаж. Ты можешь победить или проиграть, но ты не можешь продолжать свои выступления против призраков. Призраки пугают девочку. Так же, как и тебя. Либо освободи ее, либо оставь в покое.

Мери отвернулась и стала смотреть в потолок. Под потолком с жужжанием кружились насекомые. Она вся взмокла от пота после любовных трудов, тем более что на острове, несмотря на то что его продували пассаты, стояла удушливая жара.

— Наверное, ты прав. Я так и сделаю. Сейчас пойду к Энн и поговорю с ней.

— Потом, — решил Балетти, скользя пальцами по ее животу. — Попозже.

Мери притянула его к себе. Она тоже нуждалась в любви. И окунулась в нее всем существом.


— Мне надо поговорить с тобой наедине, Энн, — объявила Мери, появившись у дверей дочери несколько часов спустя, когда день уже клонился к закату.

— Входи, — ответила та, явно обрадованная появлением Мери. — Рекхем ушел, а Малыша Джека я только что уложила. Хочешь на него взглянуть?

Мери кивнула и последовала за Энн, которая отодвинула занавеску, скрывавшую супружеское ложе и поставленную рядом колыбель, взяла со стола фонарь и поднесла его к изголовью. Дом Рекхема был обставлен разрозненными предметами, добытыми им на многих захваченных кораблях.

— Он выглядит таким счастливым, — прошептала Мери, глядя, как младенец улыбается.

— А я чувствую себя такой уязвимой рядом с ним, — шепнула в ответ Энн.

— Да, понимаю. Я это чувствую.

Мери отошла на несколько шагов, чтобы разговор не потревожил сна Малыша Джека. Энн поставила на место фонарь и приблизилась к ней. Они стояли одна против другой, испытывая беспредельную взаимную нежность.

— Тогда, на корабле… — начала Мери.

— Я тоже по тебе тосковала, — прошептала Энн, взяв ее за руку. — Это плохо?

— Нет. В этом нет ничего плохого.

Ненадолго воцарилось молчание. Сглотнув, Мери решилась:

— У меня есть дочь, Энн. Одних лет с тобой…

— Знаю, — оборвала ее Энн.

Мери растерялась от услышанного, а Энн, прижавшись к ней, уткнулась лицом ей в шею. Мери крепко и нежно обняла ее:

— Знаешь?

— Знаю, и мне на это плевать. Мне дела нет до твоего пола и возраста, Мери Рид, я хочу насытиться твоими ласками.

У Мери заледенело в груди, перехватило дыхание. Она не успела прийти в себя, как чья-то рука грубо оттащила ее от Энн.

— Черт возьми! Так это ты, Рид? — взревел Рекхем.

Мери, несмотря на неудобную позу, вздохнула с облегчением.

— Это не то, что ты думаешь, — попыталась оправдаться она.

— Нет, это как раз то, что ты думаешь, — возразила Энн, встав перед ним. — Я хочу ее, как ты хочешь потаскух, которых заваливаешь, стоит мне отвернуться. И я не намерена от нее отказываться.

Мери почувствовала, как холодный пот ползет по ее вискам.

— Нет, Энн, — простонала она. — Ты не можешь меня хотеть. Не можешь.

— Почему это? — проворчал Рекхем, стиснув ее запястья и притягивая ее к себе. — А что, если и мне такая мысль в конце концов придется по вкусу?

Мери была настолько растеряна, что у нее не хватило сил сопротивляться. Губы Рекхема жадно впились в ее рот. Теперь ей пришлось ответить на принуждение. Чтобы как-то выбраться из этого кошмара. Чтобы отделаться от взгляда Энн, который все разгорался, пока ее собственные глаза наполнялись слезами.

Мери изо всех сил врезала Рекхему коленом между ног. Выругавшись, он выпустил ее и согнулся пополам. Мери попятилась, потрясенная желанием, которое прочла в глазах собственной дочери.

— Останься, Мери, — простонала Энн, пока Рекхем корчился от боли. — Он не помешает нам любить друг друга.

— Ты не понимаешь. Я не могу тебя любить… не могу любить так.

— Но почему?! — разозлилась Энн, оскорбленная ее нежеланием, а значит, своим поражением.

— Я — твоя мать! — выкрикнула Мери.

Смех Энн развеял ее иллюзии. Убегая прочь, она слышала, как та злобно прошипела:

— Чтобы получить прощение за свой отказ, придется тебе придумать что-нибудь еще!


Мери долго просидела, глядя на океан и на огромную луну, как будто бы смеявшуюся над ее бедой. Она ничего не замечала. Ничего не понимала в играх, которые затеяла Энн. Охваченная материнской нежностью, она и вообразить не могла, что дочь влечет к ней совсем другое чувство.

Но ведь по всему — по взглядам, по поведению Энн — она должна была догадаться! Однако Мери слишком радовалась сближению с девочкой, чтобы разобраться в происходящем. И теперь она все испортила. Энн не поверила ей. И неудивительно! Как можно поверить при таких обстоятельствах, без воспоминаний о прошлом? Как Энн могла не возненавидеть ее еще сильнее за то, что Мери ее оттолкнула?

Мери в смятении осознавала, что дочь оказалась еще более чувственной, неистовой и страстной, чем она сама. Видела в Энн черты ее отца, его буйный нрав. Мери недооценивала ее. Энн нуждалась не в матери, а в подруге, в нежной подруге. И как заставить ее понять, что она ищет теперь у Мери то, что у нее отняли в раннем детстве? Что это физическое влечение обманно? Мери захотелось все бросить. Балетти намеревался покинуть судно Рекхема и добраться до Кубы, чье побережье вырисовывалось на горизонте. Встретиться с Гансом, забрать хрустальный череп, убить Эмму.

Мери вполне могла бы отправиться с ним, могла бы забыть Энн. Она едва не завыла. Нет, она не в силах это сделать — только не так, не после того, что случилось. Не ей разрушать эту едва наметившуюся непрочную связь. И что она скажет Никлаусу-младшему, когда вернется на остров Черепахи?

Она с горечью усмехнулась. Что ж, придется умолкнуть и отступить, вытерпеть объединенный гнев Энн и Рекхема. Сохранить достоинство. Снова стать Мери Рид, молясь о том, чтобы когда-нибудь Энн захотела узнать правду. Мери поднялась и побрела к постоялому двору, где Балетти сейчас наверняка сидел за столом, скрывая печаль и смятение за укреплениями, возведенными гордостью.

Когда они остались вдвоем в маленькой комнате, которую нанимали здесь же, Мери, разрыдавшись, упала в его объятия: ей так больно было от того взгляда Энн.

* * *

— А где маркиз? — проскрежетал Рекхем, когда они неделей позже снимались с якоря.

Мери перед тем сообщила Корнеру о том, что Балетти покинул судно.

— Понятия не имею, — равнодушно ответила она.

— Надеюсь, он не намеревается нас продать: это не в твоих интересах!

— Я готова за него ответить, — ответила Мери, твердо выдержав злобный взгляд Рекхема.

После того случая они ни разу не разговаривали. Энн тоже дулась и при встречах подчеркнуто от нее отворачивалась.

— Ты могла бы уйти с ним.

Мери не стала развивать эту тему, ей не терпелось отвязаться от «зятя»:

— Сейчас моя вахта, капитан. Я могу идти?

Вместо ответа Рекхем повернулся спиной. Мери стиснула зубы и сжала кулаки, сказав себе, что и ей, несомненно, лучше было бы отправиться с судна куда подальше.

«Дай себе еще месяц срока, — сказал ей Балетти перед расставанием. — Если во время следующей стоянки Рекхема на Сосновом острове тебе не удастся убедить Энн, вот тогда можешь предоставить ей жить своей жизнью. Но я тебя знаю. Ты не отступишься, пока не испробуешь все. Так вперед! И помни о том, что если тебе это удалось, то и Эмма тоже вполне может отыскать твою дочь. Я, со своей стороны, вместе с Гансом постараюсь за ней присмотреть».

Но теперь, находясь на борту, среди матросов «Реванша», столкнувшись с подавленной яростью Энн, Мери подумала, что отпущенный ей месяц рискует оказаться весьма беспокойным.

* * *

— Мне скучно, — вздохнула Энн, глядя, как работают марсовые. — Нам достается лишь мелкая добыча. Я мечтаю об абордаже.

Рекхем, стоявший у руля, проследил за ее взглядом. Мери Рид что-то делала среди снастей. Энн и капитан были одни на юте.

— Я бы тоже с удовольствием ей засадил, — проронил он.

Энн, уязвленная ревностью, живо обернулась.

— И думать не смей, — проворчала она.

Рекхем расхохотался:

— Значит, я был прав, ты и в самом деле думала о ней.

Энн не ответила и снова устремила взгляд на марсовых.

— Я не знал, что тебе нравятся женщины.

— Мне не нравятся женщины. Я люблю ее, — поправила Энн.

— Если хочешь, могу ее заставить.

Энн встала перед ним:

— Никогда. Не вздумай так поступить, не то я убью тебя.

— Как скажешь. Но мне неприятно, когда твои желания остаются неудовлетворенными.

— В таком случае, дай мне корабль.

Рекхем едва не задохнулся от изумления:

— Корабль! Да на что он тебе?

— Я хочу корабль. Чтобы он был мой.

— Да ведь ты и управлять-то им не сможешь, — насмешливо произнес Рекхем.

— Мне совершенно все равно, пусть им управляет кто-то другой, лишь бы он принадлежал мне.

— Прекрасно. Если тебе так хочется, возьмем первый же, какой встретится нам на пути.

— С двумя судами мы сможем замахнуться на более крупную добычу, — объяснила Энн.

— И абордажей позволим себе больше… Черт возьми, Энн, в жизни не видел никого, кто так же любил бы кровь, как ты.

— Видел. Ее. — Она помолчала, прислушиваясь к тому, как мучительно сжимается все внутри. — Хотела бы я, — пробормотала она, — хотела бы я, чтобы это оказалось правдой.

— О чем ты говоришь?

— Я бы хотела, чтобы она и вправду была моей матерью. По крайней мере, она не отказалась бы от меня.

* * *

Два дня спустя на горизонте показался быстрый шлюп. Они шли мимо острова Андрос, и Энн целый день была возбуждена, предвкушая захват судна, а вечером, с трудом скрывая разочарование, утешилась тростниковой водкой, осушив целый кувшин: шлюп, на который она нацелилась, укрылся в порту Нью-Провиденс, и осталось только напиться да обругать Рекхема за то, что тот, обещав подарить ей корабль, не сумел его взять. После чего она уснула, совершенно пьяная, привалившись к фок-мачте рядом с таким же нетрезвым Харвудом.