— А есть ли у вас имя, мадам де Мортфонтен? — и улыбнулся.

А Мери, мгновенно позабыв все существующие в языке слова, силилась зачерпнуть истинной, непритворной уверенности в самых глубинно обоснованных аргументах, какие только могла в себе найти.

— Эмма, — наконец сказала она.

— Вы приводите меня в замешательство, Эмма. В сильное замешательство. Очень сильное, — реплика просочилась между двумя очередными облачками.

— И вы меня — в не меньшее, капитан. — Мери приблизилась к огню и протянула к нему заледеневшие руки. Она старалась не смотреть в сторону Форбена, чтобы сохранить хоть какой-то контроль над переполнявшими ее чувствами.

— Зачем было писать эту эпистолу, если вы все равно намеревались сами прибыть во Францию и доложить обо всем министру при личной встрече? — резко спросил капитан.

— Из осторожности. Элементарная предусмотрительность, капитан. Если бы на моем пути возникло препятствие, я нашла бы способ отправить донесение.

— Если бы вас перехватили, у вас не было бы ни времени, ни возможности это сделать!

— Я достаточно хитра и ловка, чтобы не позволить застать себя врасплох! — не уступала Мери, дерзко глядя ему в глаза.

Допрос раздражал ее. Ей вовсе не хотелось лгать Форбену, но все-таки присвоенное ею чужое имя дарило право на уважение, какого Мери Рид пока еще не заслужила.

— Но я же смог расставить вам сети! — расхохотался Форбен.

— Только ведь еще не поймали! Я пока что не в ваших руках! — Мери негодовала.

— Ох, не играйте словами, Эмма. Это всего лишь вопрос времени, и вам это известно не хуже, чем мне. Я не люблю оставаться в неведении, а что-то, какая-то подробность от меня постоянно ускользает. Не похоже ваше поведение на шпионское, да и привычки не похожи!..

Мери не без цинизма улыбнулась и снова пошла на провокацию:

— Выставляете себя всезнайкой, господин Форбен? А не слишком ли много в вас гордыни?

Он снова расхохотался, совершенно ее обезоружив. Мери, сдерживая нестерпимое желание то ли дать ему пощечину, то ли кинуться ему в объятия, с деланной непринужденностью опустилась в кресло и положила руки на подлокотники. В эту минуту она уже совсем не понимала, чего ей на самом деле хочется. Он сбивал ее с толку — своим обаянием, своими колкостями, своей чувственностью… Господи, да зачем искать оправданий собственной слабости!.. Она ведь точно знает, что этот человек займет в ее жизни такое же важное место, как Эмма. Форбен многому способен ее обучить. А Мери жаждала знаний, ей хотелось понимать как можно больше, понимать всё — как без этого взобраться на вершину?

Ну, разве что выйдя замуж за богатого аристократа… Так сделала Эмма.

Не имея представления о том, какими расчетами полна хорошенькая головка собеседницы, капитан успокоился и стал извиняться:

— Простите меня, Эмма. Я неуч и грубиян. И единственное оправдание заключается в том, что множество проглоченных на жизненном пути горьких пилюль отравили благородную кровь, которая от рождения текла в моих жилах, влили в нее яд буйства и сарказма… Я знал немало лишений, немало падений и тем, чего достиг сейчас, обязан только собственной решительности и верному чутью. А если судить по тому, как ловко вы меняете одежду и как свободно держитесь в любой… Кто бы не подумал, что вы, дружок мой дорогой, такое же деятельное, решительное, свободолюбивое и… распутное создание, как я сам?

— Я вам не позволяла… — начала она только для проформы, потому что он бесконечно нравился ей, и потому что был во всем прав, и потому что это его признание манило легкостью исповеди и с ее стороны.

— Ну так что же, Эмма? — продолжал он настаивать, поигрывая угасшей трубкой. — Я же не идиот. Да, конечно, шпионы и шпионки часто бывают интриганами, беспринципными людьми, которых великие мира сего ставят на то место, где их способности могут лучше всего пригодиться. Но вы, голубушка, владеете, кроме того, еще и незаурядным умением демонстрировать искреннее простодушие, этакую берущую за сердце невинность, — я сам убедился, здесь, в своем доме.

Как тут не почувствовать себя польщенной… Она не была на самом деле ни такой, какой казалась на первый взгляд, ни такой, какой ее видел Форбен. Что ж, значит, она проявила достаточную ловкость, чтобы убаюкать его подозрения, и умеет играть различные роли не хуже любой, даже самой лучшей актрисы… На этот раз Мери послала Форбену вполне искреннюю улыбку.

— В добрый час! — поощрительно сказал Форбен.

— Хотите поговорить на равных?

Вместо ответа он встал, положил трубку на столик и протянул руку, на которой мерцало рубиновое кольцо.

— Пойдемте к столу…

Мери еще не успела опереться на предложенную руку, а уже почувствовала, как крепко он прижимает ее себе, замкнув объятие на спине пленницы, чтобы сломить ее сопротивление. А губы его принялись легонько щекотать ее шею, и это вызывало в ней настолько сильное волнение, что контролировать себя становилось все труднее.

— Вы никогда не станете мне равной, мадам, уж слишком вы меня хотите! — хвастливо заявил Форбен.

Нет, он точно заслуживал пощечины! Но Мери удовлетворилась тем, что попросту его одернула:

— А как же притворство? Составляя опись арсенала шпионок, вы забыли об этом оружии!

— Пульс выдал вас!

— И вас не меньше! Так что, видите, мы уже на равных.

— Еще не рассветет, а вы уже отблагодарите меня за науку! — заверил он, пытаясь дотянуться до ее трепещущей груди.

Она выскользнула, использовав одну из тех уверток, которым обучил ее у леди Рид фехтовальщик. Форбен так и остался стоять с открытым ртом, не понимая, каким образом ей удалось вырваться.

— Эй, какого черта… — воскликнул он наконец, но Мери, гордо подняв голову и выставив грудь, одарила его сверкающим взглядом:

— Мне кажется, сударь, что вопреки всем вашим ожиданиям и у меня найдется чему вас обучить… И немало чему! Так что? Пошли к столу? Для начала… — добавила она и действительно направилась к столу.

Форбен поклонился, отодвинул стул так, чтобы ей удобнее было сесть, и, пока по зову его колокольчика Перрина собирала поднос, чтобы угостить их дымящейся гороховой похлебкой с салом, счел своим долгом предложить гостье передышку в словесных поединках.

— В мои намерения отнюдь не входило ни помешать вам, Эмма, ни тем более повредить, — заявил он, когда дверь за служанкой захлопнулась и Мери принялась с удовольствием поглощать вкусный супчик. — Я уже говорил, что от природы подозрителен и что нередко высказываюсь тогда, когда лучше промолчать. Вы заинтриговали меня, и мои вопросы служили только тому, чтобы побольше о вас узнать… Мне бы хотелось, чтобы вы перестали обижаться на них, — добавил Форбен после небольшой паузы.

— Ладно, — миролюбиво согласилась Мери. — Я вдова судовладельца Мортфонтена и, по крайней мере, до сегодняшнего дня была шпионкой.

Снова явилась Перрина и принялась менять опустевшие тарелки на полные следующей порцией яств. В комнате воцарилась тишина. Но Мери все-таки казалось, что капитан еле сдерживается: лицо его выдавало некоторую досаду. И действительно, стоило им остаться наедине, как он произнес холоднее некуда:

— Я хотел узнать о вас, познакомиться с вами, сударыня, а не с той маской, которую вы присвоили.

Мери не дрогнув выдержала удар.

— Кто же вам сказал, что я не та, за кого себя выдаю, господин Форбен? — поинтересовалась она, поднося к губам кусочек пулярки.

— Единственный факт. Я знаком с Эммой де Мортфонтен.

— Понятно, — не извинившись, а переходя в новую атаку, улыбнулась Мери. — Но ведь, между прочим, не я присвоила некую маску, а вы сами навязали ее мне, разве не так? Кто, позвольте спросить, назвал это имя первым? Кто наотрез отказывался верить правде, которую я говорила с самого начала? Ну так что же, по-вашему, мне оставалось делать, как не соглашаться, если я не хотела, чтобы меня проткнули шпагой? — Она смотрела ему прямо в глаза. — И скажите на милость, если вы все знали, то зачем стали играть со мной в эти игры?

— Только из-за характера послания, что было у вас при себе. Раз вы женщина, решил я, то никак не могли быть личным секретарем Эммы, на чем вы настаивали. Эмма пишет моему министру, господину де Поншартрену, что знает: ее выследили и разоблачили, а потому опасается за свою жизнь. Так что вы вполне могли оказаться ее убийцей, получив задание от короля Вильгельма.

— Что?! Вы думаете, это он нанял меня шпионить?

— И впрямь так думал, — признался Форбен. — Отсюда и эта моя маленькая военная хитрость. Но настоящая шпионка не попалась бы в столь явную ловушку. Вот мне и захотелось понять, кто же скрывается под маской и под лакейской ливреей. Потому что я убежден, мадам, вы обманули Эмму де Мортфонтен, она и не догадывается, кто вы на самом деле. Я и сам бы обманулся, не устрой Корнель этого обыска.

— Я должна воспринять ваши слова как комплимент?

— Если откроете мне наконец истину!

Мери кивком согласилась и, решив, что знакомому Эммы можно доверять, рассказала Форбену все: начиная с отрочества, проведенного в доме леди Рид и нежной любви Сесили к своему «ангелу», до своей последней встречи с Тобиасом и ее последствий. Когда исповедь заканчивалась, они уже приступили к десерту, и Форбен мысленно поздравил себя с тем, что интуиция его и на этот раз не подвела: Мери Рид, кажется, и впрямь совершенно не похожа на других женщин, которых он встречал в жизни. Заинтригованный, он поклялся себе всесторонне проверить догадку.

Пока Перрина неспешно убирала со стола, наслаждаясь щедро рассыпаемыми Мери комплиментами по поводу ее стряпни, Форбен встал, отодвинул стул, чтобы гостье тоже было удобнее встать, не скрывая горящего желанием взгляда, взял ее за руку и потянул к лестнице:

— Пошли!

Дверь спальни едва успела захлопнуться, — а он, задыхаясь, уже сжимал ее в объятиях, и, надо признать, страсти в них было куда больше, чем любопытства.

— Спасибо за доверие! — шептал он Мери прямо в ухо, и от запаха ее кожи земля начинала уплывать у него из-под ног.

— Мне нужно признаться вам еще кое в чем, — прошептала в ответ Мери.

— В чем же? — Губы его скользили по ее шее, от основания до затылка, а руками он поднимал, будто хотел взвесить в ладонях, ее волосы — нет, пресытиться ею невозможно, невозможно!

— В том, что нынче ночью… мне предстоит… — И Мери решительно выдохнула: — В том, что вы у меня первый!

Форбен выпустил ее, отступил на шаг, впился взглядом в ее темные глаза — лжет или нет? — потом, видимо, решив и на этот раз поверить, с привычной гордостью и явным вероломством овладел этой странной добычей.

На рассвете завоеванная пленница призналась, что не могла бы и надеяться заполучить когда-нибудь лучшего наставника в этой области. А он ответил — с видом превосходства, который так ее в нем раздражал:

— Знаю!

И — заснул, похожий во сне на избалованного ребенка.

* * *

В следующие дни обучение продолжалось, и Мери узнала столько нового, сколько никогда и не надеялась узнать.

С утра до вечера, надев морскую форму, она вместе с Форбеном, Корнелем и матросами экипажа участвовала в ремонте «Жемчужины». Любое судно — это сплошные аварии и поломки, когда серьезные, когда не очень. Ведь в любом плавании с кораблем случается множество неприятностей: если не битва, то встреча с каким-нибудь бревном или обломком другого корабля, свободно перемещающимся по волнам в открытом море, может серьезно повредить корпус или сломать руль, и что уж тут говорить о водорослях, которые за несколько недель похода успевают облепить днище… Потому, стоит причалить в родном порту, команда начинает все чистить, драить, полировать, затем наступает черед парусов — их чинят, перешивают, одновременно укрепляют мачты — в общем, работа кипит и дел хватает для всех. Но многие при этом пользуются стоянкой, чтобы навестить семьи, оставив специалистам-судостроителям ремонт территории, на которой они проводят большую часть года.

Форбен оформил для Мери пропуск в военный порт, ему очень нравилось, что подруга так интересуется делом его жизни и его чисто мужскими занятиями.

А Мери отнюдь не притворялась: девушку и впрямь чаровала новая для нее вселенная, в которой обитали ее возлюбленный и все моряки. Наверное, еще и потому, что Сесили так любила людей из этого мира. А может быть, потому, что пыталась разобраться, почему же эти люди предпочитают земным радостям пучину — капризную любовницу, постоянно требующую, чтобы ее укрощали и покоряли…

Целый день они с Форбеном друг друга не видели. Он изобрел для Мери должность летописца: чтобы она могла беспрепятственно проходить туда, куда хочет, и тогда, когда хочет; чтобы могла расспрашивать, обучаться всему, чему ей захочется научиться. А Мери не уставала любоваться бесчисленными шеренгами пушек, металл которых успел позеленеть, а жерла, словно печные трубы, изрядно закоптиться — их теперь, стремясь избавиться от остатков пороха, прочищали здоровенным ершиком (хотя ершиком-то его не назовешь, впрочем, у него есть свое название… а! банник!)… Она затверживала наизусть названия орудий: французская пушка, кулеврина, бастарда, средняя, фокон… да, и вот еще — фальконет, он малого калибра… И с удивлением узнавала, что пушечный порох представляет собою смесь селитры, серы и древесного угля, что его при подготовке к отплытию засыпают не только в специальные бочонки, но и в зарядные картузы, в каждом из которых содержится ровно столько пороха, сколько нужно для одного выстрела. Рассматривала внушающие почтение горки тяжелых шарообразных ядер и разрывной картечи, пополнявшиеся из резервов арсенала, где в отдельном здании формовали или отливали артиллерийские снаряды. Расставляла в голове по полочкам особые слова, какие слышала на корабле: запал… или вот — калибр: его определяют в соответствии с диаметром канала и диаметром ядра… а еще — констапельская, или пороховой погреб, там главный канонир хранит все, что ему в любой момент может понадобиться… Мери знала теперь, где найти компас… нет, лучше сказать — картушку, — и посмотреть на изображение розы ветров: с ним на корабле сверялись вроде как со справочником… Но главное: она выучила все типы парусников — корвет, галиот, фрегат…