— Ну-ка оставь оружие! — с раздражением буркнул Форбен. — Не хватало тебе еще пораниться! Давай-давай!

Именно этот момент Корнель выбрал для того, чтобы войти в столовую. Увидев, в какое дурацкое положение попал его капитан, и услышав, как тот недовольно ворчит, матрос весело оскалился: он-то отлично знал, что Мери на достигнутом не остановится!

Форбен предпринял попытку обезоружить ее, но в результате шпага только оцарапала его, и на шее выступила капелька крови.

Корнель в небрежной позе уселся на край стола. Заранее решив: что бы ни произошло, не вмешиваться, он принялся старательно набивать трубку.

Мери же была в восторге от того, какой немой яростью светятся глаза любовника: для него же смерти подобно — выглядеть смешным, а тут к тому же никак не может взять себя в руки.

— Дай-ка своему капитану шпагу, — приказала девушка Корнелю и чуть отступила, глядя на «противника» с вызовом.

Матрос с явным удовольствием выполнил распоряжение. Форбен столь же явно колебался, и Мери, чуть-чуть выждав, приступила к последней провокации.

— Неужто боитесь женщины, кэп? — насмешливо спросила она. Ага! Сейчас-то он на нее как пить дать набросится. Ну! Ну!..

Но он не набрасывался, он лишь проворчал:

— Ах ты, дурочка! Если хочешь знать, я уже давно мог бы в два счета продырявить тебе сердце!

Ей ужасно захотелось ответить, что он давным-давно именно это и сделал, но она удержалась. У них пока война, и надо во что бы то ни стало в этой войне победить. В войне любви против благопристойности.

— А если я докажу тебе обратное, возьмешь меня с собой?

— Никогда в жизни!

— Ладно. Тогда попрощайся с ней, своей жизнью, Клод де Форбен: сейчас я тебя убью и займу твое место.

Форбен расхохотался и опустил оружие. Этого было вполне достаточно: до чего же он точно действует в угоду ее тактике! «Дезориентировать противника — так будет легче его обезоружить», — учил ее мэтр Дамлей, и она ничего не забыла из его уроков. Правая нога Мери пошла вперед, и, использовав тот секретный прием, который освоила под руководством учителя, она легким вращением кисти вышибла из руки Форбена оружие. Шпага со звоном упала. Мери мгновенно схватила ее — и вот уже острия двух клинков упираются в грудь капитана. Тот уже не смеялся.

— Удивительно, — проронил он.

Губы Корнеля чуть вытянулись вперед, он едва удержался от того, чтобы восхищенно присвистнуть.

— Ну что, капитан, хотите вторую попытку? — спросила Мери злорадно. Ученица мэтра Дамлея была довольна собой.

— Раз тебе этого хочется… Сейчас увидим, на что ты способна, Мери Рид, — решил вконец очарованный подругой Форбен.

Мери протянула ему шпагу и безжалостно отклонила его первую атаку.

Перрина, вошедшая как раз в тот момент, когда их клинки скрестились снова, вскрикнула и выронила горшок со сметаной. Раздался грохот, по плиткам пола растеклась белая лужа. Корнель, жестом повелевший служанке оставить поле битвы, с наслаждением наблюдал за поединком, посасывая трубку. «Черт побери, — думал он, — как же мне нравится эта девчонка! Сроду не видел таких боевых!»

В конце концов опыт капитана победил-таки технику Мери. Когда он приставил клинок к груди противницы, взгляд девушки не выражал уже ничего, кроме желания покориться победителю. Она бросила на пол оружие и выставила вперед грудь, показывая, что доступ оружию к стягивающим ее повязкам — а когда те будут проколоты, то и к сердцу — открыт. Воцарилась тишина. Мужчина и женщина смотрели друг на друга, все больше подчиняясь охватившему обоих странному для такой диспозиции ощущению сообщничества.

— Сумеешь держать язык за зубами, Корнель? — нарушил наконец молчание капитан.

— Если она сумеет, так я — что же… — без колебаний ответил матрос.

Форбен опустил шпагу. И счел необходимым добавить:

— Если кто-то сможет докопаться до правды, моей власти на то, чтобы тебя защитить, не хватит.

— Клянусь, не сможет никто! Но если такое случится, Форбен, твоя честь дороже всего. Убей меня тогда! — не задумываясь, воскликнула Мери.

Единственным ответом оказался страстный поцелуй. Форбен прижал девушку к стене и долго не отрывался от ее губ, а Корнель, бессильный что-либо тут сделать, терзался очередным приступом ревности.

12

Несколько часов спустя Мери в сопровождении Корнеля, которому поручено было обучить ее тонкостям ремесла марсового — матроса, призванного следить за состоянием всего надпалубного оборудования, — взошла на борт «Жемчужины», отлично понимая, что с этой минуты ни о какой близости между ней и капитаном и речи быть не может.

Она спокойно приняла эту перспективу.

Ей не хотелось довольствоваться теорией, которую она жадно впитывала. Ей хотелось упиваться ветром, ощущать на коже водяную пыль, и не так, как нежеланный, стесняющий всех пассажир, а как составная часть корабля, который Форбен так любит. Лукавить нужды не было: к делу, которому служил капитан, она была привязана ничуть не меньше, чем к нему самому, — хотя в душе, в самом тайном ее тайнике, Мери все-таки надеялась первой среди всех доказать, что любовь и море могут прекрасно уживаться друг с другом. И еще надеялась, что к концу этого плавания — а конец предвиделся через месяц — ее капитан, видя, какова она, с каким жаром и с каким умением исполняет свои морские обязанности, как верна слову, растрогается и предложит ей руку и сердце.

Прошло две недели. Ветер силой не меньше шести баллов подгонял «Жемчужину», и та неслась вперед со скоростью двенадцать узлов, рассекая форштевнем белоснежные барашки волн. Брызги хлестали Мери по лицу, она жадно вдыхала свежий морской воздух. Вот уже четыре часа они следовали курсом голландского корабля, который, как подозревал Форбен, был нагружен специями.

Корнель нюхом чуял, что предстоит абордаж, что не обойдется без боя. Форбен попросил его, когда придет время, спрятать Мери куда-нибудь в безопасное место, считая ее пока не способной воспринимать как должное жестокость, неизбежную при абордаже. Ту их маленькую стычку он не прекратил сразу же лишь потому, что все время следил за тем, как бы не поранить девушку. Он не хочет ее терять, он бесконечно дорожит ею, пусть даже и делает вид, будто не замечает на корабле — а как иначе ему удалось бы не выдать свои чувства, как иначе удалось бы скрыть желание, которое мгновенно охватывало его, стоило ей оказаться рядом…

Мери лазила по мачтам так, словно родилась тут. Корнель научил ее вязать морские узлы, и она затвердила их странные и смешные названия: «шкотовый», или «брамшкотовый», — это, конечно, нормальное обозначение для узла, которым связывают тросы; «плоский», «прямой», «фламандский» или «польский» — тоже понятно; но вот «бабий», «тещин», «змеиный», «воровской», «травяной» или «кинжальный» — разве не забавно?.. Форбен тщетно сопротивлялся искушению — на корабле его привязанность к Мери только выросла вдвое, да и теперь продолжала расти. Никогда он не мог и подумать, что существуют такие женщины. Такая женщина… И Корнель полностью разделял его мнение.

Наконец добыча перед ними. Подошли с кормы и с подветра, так менее рискованно: здесь угрожает огонь лишь нескольких кормовых пушек. По обычаю, с «Жемчужины» последовали предупредительные сигналы. Голландец не проявил благоразумия и открыл стрельбу. Тогда эскадра Форбена взяла его в клещи, и флагман воздал противнику сторицей, засыпав ядрами. Под градом ядер фок- и бизань-мачты голландского корабля рухнули, французский фрегат встал на траверз и бросил абордажные крючья с кошками, чтобы под градом пуль (теперь к пушкам присоединились мушкеты: похоже, голландец заранее запасся наемниками на случай защиты) закрепить свой нос у кормы жертвы. Потом надо будет заклинить деревянным брусом руль, лишая голландца возможности маневра. И одновременно забросать палубу неприятеля сосудами с горючей жидкостью. И только после всего — сам абордаж, когда приходится действовать саблями и пистолетами…

Корнель тянул Мери за собой — на полуют.

— Куда это мы идем? — прокричала она сквозь грохот канонады.

Вокруг них уже вовсю шла подготовка к бою.

— В его каюту, спрячешься и побудешь там.

Мери замерла на месте, и Корнелю пришлось силой тащить ее за руку. Если попытаться сказать, какие чувства ею владели в эту минуту, то их можно было бы определить, как смесь бешенства и облегчения: сражаться не пустили… Корнель закрыл за ними дверь.

— Ты еще не готова к такому. Впрочем, никто не бывает до конца готов…

— Да знаю… — отмахнулась она. — Иди. Не беспокойся за меня.

Корнель вышел, повернул, как было велено Форбеном, ключ в замке, и вместе с другими бросился в атаку на корабль-добычу.

Запертая на ключ Мери все больше тревожилась. Фрегат сильно качало — наверное, из-за суматохи на закрепленном борт в борт судне: там ведь на палубе шла ожесточенная битва… Она воображала всякие ужасы и не могла проверить, как все обстоит на самом деле, — ох, как же дорого обходилась ей эта неволя!..

Мери надеялась, что Форбен сам придет освобождать ее из заточения, но пришел Корнель. Ее затрясло, когда она увидела пятна крови, покрасневшее лицо, растрепанные волосы…

Но он широко улыбнулся и сказал:

— Ну вот мы и хозяева положения. Теперь никакой опасности. Можешь выходить — только потихоньку.

— А он где? — не удержалась Мери.

— Торгуется с капитаном голландца. Похоже, тот может снабдить нас кое-какой информацией насчет других судов, которые нас интересуют. Форбен всегда найдет способ заставить их заговорить. — Корнель снова разулыбался.

Когда девушка подошла ближе, он попросил ее поднять руки к небу. Просьба заинтриговала, и Мери ничего не стала выяснять, просто послушалась — подняла. А Корнель взял да и вытер как следует свою окровавленную шпагу о ее чистенькую форменную рубаху.

— Пусть лучше так, — оглядел он содеянное. — Ребята не любят дезертиров… Если бы они узнали, то наказали бы тебя, строго наказали бы!

Естественно, Мери отнюдь не гордилась такой низостью, хотя самой ей бы и в голову не пришло уклониться от боя. Повесив нос, она вернулась к своим привычным занятиям. Разглядывая сверху театр военных действий, она заметила Форбена, который, как всегда, улаживал дела с помощью своих характерных для южанина жестов… Она уловила даже звук его голоса, и ее затопила печаль… Сидя на рее среди носившихся с криками чаек, Мери вглядывалась в море, в это море, его море, которое она уже научилась так сильно любить… Если она хочет занять свое место под солнцем, рано или поздно придется вступить в сражение не на жизнь, а на смерть.

«В следующий же раз!» — поклялась себе девушка.

Случай представился довольно скоро. Мери продолжала изучать оснастку и, напоминая себе скворца-говоруна, мысленно повторяла, стоило где услышать, последовательность операций, необходимых для установки брам-рей или парусов… Пусть Корнель и уверял, что она и так все превосходно уже запомнила, сама Мери никак не успокаивалась: нельзя позволить себе риска ошибиться! Все-таки она еще частенько путалась во всех этих топенантах, брасах, фалах, галсах, шкотах, горденях и талях… К тому же одновременно с освоением собственных задач, которые сводились к тому, чтобы дать кораблю возможность ловить ветер в паруса, идти по ветру или против него, она старалась разобраться в военной тактике, применяемой самим Форбеном и его эскадрой.

Стоило Мери узнать утром, что английский корабль, который они преследовали, вынуждает их идти на абордаж, она решила: нечего ждать, пока Корнель снова шепнет: капитан приказал посадить тебя под замок, — надо опередить их. Девушка поздравила себя с тем, что уже сменилась с вахты, и поспешила на центральную палубу, чтобы смешаться с толпой уже суетящихся там матросов.

События развивались быстро. «Жемчужина», как и в тот раз, не получив согласия не предложение сдаться без боя, вынуждена была готовиться к неизбежной теперь атаке. Зажав в зубах нож, а в кулаке саблю, раскачиваясь на веревочных лестницах и фалах, моряки внимательно следили за маневрами вражеского судна, команда которого была уже в панике, чтобы в нужный момент одним молниеносным прыжком перелететь на борт чужака. Вот уже абордажные крючья впились в его борт, вот уже матросы, перебирая канаты, тянут жертву к себе, вот корабли сошлись корпус к корпусу. Бамм! Потеряв равновесие, Мери взлетела в воздух, с силой ударилась о бизань-мачту, отлетела от нее и, как последняя дура, приземлилась на задницу в самой гуще людского потока, с боевыми кличами устремившегося на английский корабль.

Она так и осталась сидеть — в нескольких футах от самого омерзительного зрелища, какое ей когда-либо в жизни открывалось. Омерзительного и вместе с тем зачаровывающего — настолько же, насколько и ужасающего. Всё поле зрения занимал какой-то дьявольский балет, пляска смерти под аккомпанемент воинственных криков, хрипов умирающих и лязга скрестившихся клинков. Летевшие, как прежде, в лицо брызги отчетливо пахли кровью, и у Мери закружилась голова, только теперь головокружение совсем не было похоже на то, сопровождавшееся тошнотой, что помнилось по первому плаванию.