Форбен обнял распутницу и поймал губами ее губы, подставленные ему для поцелуя…

Когда он выпустил ее из своих жарких объятий, Эмма сладострастно потянулась и перешла, наконец, к признаниям:

— Я так долго искала причину для встречи с вами, Клод, ведь предыдущая наша встреча, два года назад в Версале, оставила у меня немыслимо приятные воспоминания… Вы просто очаровали меня! Наверное, из-за дружеского отношения к Жану…

Форбену ужасно захотелось укусить ее: эта дрянь посмела упомянуть имя его покойного друга! Ему было противно, что она выбрала именно этот предлог. Но он все же сдержался.

— Не обижайтесь, капитан, — она заметила, что его передернуло. — Да, мне часто не хватает мужа, и, когда меня тяготит одиночество, я думаю о людях, которые его любили…

— Это, безусловно, делает вам честь, сударыня, — заверил ее Форбен, спеша покончить с невыносимым этим притворством. — Но вы искали предлога, чтобы встретиться со мной… Так что же — нашли?

— Может быть, вам это неизвестно, но я тайно служу интересам короля Англии Якова II. В Лондоне я поручила своему личному секретарю отправить с почты письмо с чрезвычайно важными сведениями. Не знаю, что с ним случилось, но он исчез, не выполнив поручения. Начав искать его следы, я узнала, что он поднялся на борт корабля, который затем был атакован вашей эскадрой. Это было английское торговое судно, бригантина, под названием «Лакомка». Не припоминаете?

— Такое и впрямь возможно, — наморщил лоб, словно действительно изо всех сил старался вспомнить, Форбен. — Но боюсь, что ваш секретарь, если, конечно, он и в самом деле был на борту «Лакомки», вряд ли уцелел. Скорее всего, этот человек был убит, когда пытался защитить свою жизнь. Да, да, теперь я вспомнил английский корабль, о котором вы говорите! Его экипаж предпочел пойти ко дну, а не сдаться. Вы же знаете, каковы эти корсары, мадам! Не могут вынести, когда кто-то покушается на их добычу… Да, точно, все уцелевшие после сражения были убиты…

— А вы не обыскали этих людей? Ничего не взяли у них?

— Ничего, сударыня.

— А корабль обыскали? — Эмма не унималась, она цеплялась за надежду заполучить все-таки нефритовый «глаз», поскольку надежда эта стала поводом оттянуть неизбежный момент глубокого отчаяния из-за гибели Мери. Теперь-то уж совершенно ясно, что она погибла!

— Тоже нет: он был слишком сильно поврежден и пошел на дно вместе с убитыми. Очень, очень сожалею, мадам, мне так хотелось быть вам приятным…

— Куда уж приятнее, капитан! — доверительно произнесла Эмма. — Вы просто баюкали меня своей нежной влюбленностью, я это оценила…

Надолго воцарилась тишина, затем Форбен спросил:

— В конце концов, письмо — не такая уж страшная потеря, правда? Другого я не могу понять: зачем вы изнуряете себя поисками показавшего себя не слишком верным секретаря — его же так легко заменить?

— Он был для меня больше чем простым служащим, — на этот раз непритворно тяжело вздохнула Эмма. — Я любила его…

Форбен не настаивал на продолжении исповеди. Для Мери лучше, если Эмма де Мортфонтен будет считать ее мертвой. Так девочка, по крайней мере, не рискует попасть еще раз под влияние этой твари, уж Форбену-то известно, до чего нездоровое это влияние.

Испустив свой душераздирающий вздох, Эмма де Мортфонтен спрыгнула с кровати, на которой капитан с ней развлекался.

— Как — уже? — Он решил проявить напоследок галантность.

— Увы… Я ведь не все вам сказала из страха, что вы отвергнете меня! Чтобы начать жизнь сначала, мне нужно было похоронить этого слугу, которого вы отняли у меня, и излечиться от ожога, которым память о вас горела на моей коже. Теперь все это ушло в прошлое… В Лондоне меня ждет мой новый муж. И завтра же я отплываю к нему.

— Кто же этот счастливчик, из-за которого мне следует теперь забыть о вас? — спросил Форбен, опечаленно глядя на гостью и смягчая этим взглядом прозвучавшую в голосе насмешку.

— Судовладелец. И он тоже — как мой дорогой, дорогой Жан. Это брак по расчету, капитан, наверное, вы так и подумали, да? Видите ли, от моей неопытности ужасно страдало дело, унаследованное от Жана. Разве можно было это допустить! Моего супруга зовут Тобиас Рид, вы вряд ли его знаете.

— Нет, сударыня, я не имел этого удовольствия, — солгал Форбен, радуясь тому, что его игра оказалась правильной: союз этих двоих, совершенно ясно, губителен для Мери.

Он встал и в свою очередь оделся, чтобы проводить гостью.

Стоило карете Эммы де Мортфонтен скрыться за углом улицы, Клод де Форбен припустил к дому Корнеля. Колотил в ставни, пока ему не открыли. Корнель нахмурился, узнав в человеке, сунувшем ему в нос фонарь, своего капитана.

— Мне необходимо поговорить с Мери! — без всяких предисловий объявил тот.

— Мери? Она еще не вернулась!

— Одевайся, пойдем ее искать!

Корнель не заставил просить себя дважды. По тону капитана он сразу понял, что дело у него неотложное и отсрочка опасна.

* * *

Мери долго бродила по улицам, как воришка, надеющийся стянуть где-нибудь кошелек. Хмурое лицо, шпага, болтающаяся на боку, но готовая в любой момент вступить в дело, — все это заставляло разбойников и бандитов считать ее одной из своих и не предпринимать никаких решительных действий. Два или три раза она укрывалась в темном уголке, чтобы пропустить солдат, патрулирующих ночью город.

Значит, и Корнель ее предал. Он пытался помешать ей пойти к Форбену, то есть знал… Ну и что ей думать об увиденном? Форбен соврал, что едва знает Эмму де Мортфонтен, — она его любовница. Одна из многих!.. Но как бы ни было противно все, что она вынуждена признать, не это волновало Мери больше всего, Форбен ведь не скрывал от нее склонности к красивым женщинам, особенно — замужним. Так вот: их встреча, их свидание в его доме — случайность или они договорились заранее?

Мери призналась Форбену, что хотела бы возобновить отношения с Эммой. А он еще отговаривал, убеждал, что от этого будет вреда больше, чем пользы. Говорил ли он тогда искренне? Чего бравый капитан боялся на самом деле? Потерять Эмму или ее, Мери? Или попросту не хотел попасть в капкан, расставленный, как ему казалось, Мери, уже чувствуя привязанность к ней? Хотел таким ловким способом от нее освободиться?

Вопросов было много, ответов — ни одного. Мери ощущала, как ею овладевает холодная ярость. Если следовать логике, все не просто возможно, но совершенно очевидно, однако почему-то ей не удавалось в это поверить. Форбен — натура цельная, он человек увлекающийся, импульсивный, у него, как у всех на свете, свои достоинства и свои недостатки, но представить себе его расчетливым, двуличным и лживым… нет, такого представить себе она не могла!

С неба посыпался холодный мелкий дождик, и Мери спряталась под каким-то навесом, села на тротуар. Веки ее отяжелели, она потуже завернулась в черный плащ и, уложив голову на ледяной и мокрый камень у стены дома, уснула — так легче забыть… забыться…

На рассвете, когда небо стало светлеть, она проснулась. Скоро будет совсем светло! Все тело затекло в неудобной позе, Мери потянулась и — решила уладить это дело. Если Форбен откажется-таки на ней жениться, что ж, она его бросит. Эмма совсем еще недавно доказывала, что в мире хватает мужчин, годных в любовники, и что среди них она легко вычислит простака, который полюбит ее по-настоящему и вытащит из этой нищеты, этого убожества, которое преследует ее на каждом шагу. О том, чтобы вернуться на работу к Эмме, не может быть и речи: пребывание на «Жемчужине» подтвердило, что Мери не нуждается ни в чьей помощи, устраивая свою судьбу, и еще меньше ей хочется находиться в тени мадам де Мортфонтен, а ничего другого та, собственно, ей и не предлагала… Рядом с Эммой не имеет права засиять никакое другое солнце!

Уже вовсю пели петухи, когда Мери подошла к двери Форбена. Повернула ручку, дверь поддалась — она была не заперта. «Надо же, как перевозбудился-то с ней — даже и дверь забыл закрыть!» — подумала Мери. Что ж, тем хуже для него! Она вынула шпагу из ножен и стала осторожно подниматься по лестнице — хотела захватить голубков врасплох. И остановилась на пороге спальни — столь же удивленная, сколь и разочарованная: смятые простыни ясно говорили о любовной схватке, но в комнате было пусто.

Мери чуть-чуть постояла, опустив руки, на пороге, не понимая, что теперь делать: остаться или уйти, потом спустилась и села в кресло у огня, впрочем, уже догоравшего. Вернется же Форбен домой рано или поздно!.. Она покорилась необходимости ждать и задремала.


Форбен с Корнелем расстались у дома Мадлен на рассвете. Они прочесали весь город — без результата. Корнель предложил отправиться в военный порт — девушка могла искать крова на «Жемчужине», — но и оттуда вернулись ни с чем.

Мери исчезла. Просто как под землю провалилась.

Совершенно уже измученные, они решили, что Корнель должен для начала осмотреть собственный дом: вполне могло случиться, что, успокоившись и сменив гнев на милость, девчонка явилась к одному из них. Нет, в спальне ее не оказалось, и матрос сделал капитану, ожидавшему на улице, знак: можете, мол, идти домой. После чего рухнул на кровать, тогда как его матушка, наоборот, уже поднялась; поймав ее подозрительный взгляд, он, зевая, пообещал все объяснить потом, позже… и уснул.


А Мери проснулась от стука входной двери.

— Не слишком рано, капитан! — воскликнула она, завидев на пороге хозяина. Она еле ворочала языком, но гнева у нее не поубавилось.

— Мери! Слава богу, ты жива! — воскликнул он, с облегчением вздохнув. — Я же всю ночь тебя искал!

— Ну, положим, не всю! — усмехнулась она. — Сужу по беспорядку в твоей спальне… — Она указала кончиком шпаги на лестницу.

— У меня есть свои слабости, и тебе они хорошо известны, — даже не подумав извиниться, сказал Форбен.

— Да, но я хотела бы понять!

— А я сам ничего так не хочу, как объяснить тебе всё!

Форбен занял кресло напротив, счастливый оттого, что рядом та, кого он уже и не чаял увидеть, поскольку, как он был уверен, потерял навеки.

Когда он закончил свой рассказ, Мери почувствовала себя полной идиоткой: господи, как можно сомневаться в его порядочности! Оставалось только извиниться, что она и сделала.

— Ты правильно разъярилась, Мери, — ответил он серьезно. — Я виноват в том, что недооценивал ее, но я не мог сразу же броситься тебя искать, не рискуя навести на твой след Эмму.

— А ты очень хорошо сделал, что объявил меня мертвой. Раз Эмма вышла замуж за моего «дорогого дядюшку», она сама стала моим врагом. Сильно сомневаюсь в том, что она искала меня затем, чтоб предложить мою часть наследства. Тобиас Рид — не из тех, кто способен поделиться даже пенни. Куда более вероятно, что они решили убрать меня с дороги.

Форбен покачал головой. Он умолчал о признании Эммы в том, как она привязана к Мери. Он почувствовал, что та говорила искренне. И все-таки продолжал считать, что Мери не стоит к ней приближаться.

Пока они беседовали, пришла Перрина и ужасно удивилась, найдя в гостиной их обоих. Это было так непривычно, что добрая женщина растерялась. Вот уж господин так господин: всегда собьет с толку. Форбен встал, попросил ее приготовить завтрак — чем обильнее, тем лучше, затем обернулся к Мери:

— Наверное, ты голодная как волк.

Она кивнула, но добавила:

— Мы не закончили разговор…

— Верно, — ответил Форбен, — но тебе придется потерпеть до вечера. К восьми я приглашен к адмиралу и не могу пренебрегать его приказом. Если хочешь, оставайся здесь. А я зайду к Корнелю, успокою его на твой счет и отправлюсь в военный порт. И как только это станет возможно, вернусь к тебе.

Мери согласилась. Гнев ее улегся, его заменили искренняя благодарность защитнику и… жгучее желание оказаться с ним в постели.


В порту Корнель прежде всего удостоверился, что Эмма де Мортфонтен сказала правду насчет своего намерения сегодня же отбыть в Англию, подождал, пока увозивший ее корабль снимется с якоря, и только после этого отправился к Форбену навестить Мери. Девушка читала трактат по астрономии, обнаруженный в библиотеке капитана. В книге, щедро иллюстрированной рисунками пером, она нашла изображения и названия всех небесных созвездий, к тому же там было указано и их расположение на небе в каждом месяце года. Она и не заметила, как пролетело время, тем не менее без сожаления отложила книгу, когда вошел Корнель.

— Очень рад видеть тебя живой и здоровой! — сказал он вместо приветствия, сдерживая желание обнять девушку так, чтобы кости захрустели.

— Какая же я была дура! — воскликнула она, по-детски состроив гримаску. — Мне нужно было вернуться к тебе, и ты бы усмирил мои страхи!